Ну да, было совещание, потом я сидел с Левой…
Крутились перед глазами искривленные разъезды на автострадах, стучал разбитый асфальт под колесами. Подъехав к дому, я по привычке остановился в соседнем дворе, зарядил револьвер, нажал на кнопку дистанционного открывания гаража, и, ожидая самого худшего, поднялся в свою квартиру.
Как я ненавидел эту каморку. На моем телефоне мигала красным светом цифра «Два». Два сообщения были оставлены мне, пока я спал на металлической тележке.
– Папа, – это звонил мой сын. – Я тебя люблю. Обещай мне, что в субботу мы пойдем в зал аттракционов. И еще, если ты меня любишь – купи мне игровой автомат. Помни, – голос его стал как две капли воды похожим на рекламного агента, – покупая своему ребенку игровую систему «Нинтендо-64», ты обеспечиваешь свою старость.
– Ну что, образумился наконец? Дома не ночуешь? Во вторник к тебе придем: тридцать штук, и на этот раз без разговоров. Если слиняешь – хана. – Это вступили в игру мои невидимые кредиторы.
– Ууу, все, я больше не могу. Я хочу выспаться, пропадите вы все пропадом. А во вторник меня здесь не будет, обманули дурака…
Глава 16
Летим, ребята! Несмотря на все авиационные катастрофы последних месяцев, воздушные ямы, турбулентность, наемных убийц и общий кризис капитализма. Вот так оно всегда и бывает: начнет трясти в воздухе, отберут на таможне сигареты, потянет прохладой, возникнет перед глазами видение достойной человека жизни, рассыплется на разноцветные мозаичные стеклышки, запутается и исчезнет.
Но вначале я получу из типографии свою книгу, пахнущую свежей краской . Как это я ее написал, самому теперь непонятно. Я куплю в оптовом магазине коробку с конвертами и разошлю два десятка авторских экземпляров местной инженерной элите, благо у меня дома валялся список адресов участников недавнего технического семинара. Я укажу Мишкин адрес и телефон, затащу коробки в его гараж. Быть может, я сошел с ума, но, даже если это так, я сделал все что мог. Я позвоню сыну, пообещаю ему, что куплю игровую приставку к телевизору, когда вернусь из командировки, засуну револьвер в багажник под запасное колесо, и поеду в аэропорт.
«Би-Си-Бай» наверняка не оплатит мне длительную стоянку в аэропорту, ну что же, пусть будет так. Гуд-Бай Америка. Прощай навсегда, кто знает, не затеряюсь ли я где-нибудь в джунглях Юго-Восточной Азии?
И когда земля Калифорнийских Соединенных Штатов, временно не сотрясаемая землетрясениями, начнет уменьшаться, превратившись в мутно-зеленое пятнышко, расположенное где-то между океаном и пустыней, и, наконец, исчезнет в облаках, я облегченно вздохну и в который раз повторю:
Я ненавижу и люблю тебя, Америка, край вечно непуганых идиотов.
– Может быть хотите чего-нибудь выпить? – стюардесса совсем устала. Ее, когда-то бывшая белоснежной блузочка, покрыта бурыми пятнами, не то томатного сока, не то венозной крови. Наши глаза встречаются, мы каким-то шестым чувством понимаем друг друга, и женщина горько улыбается. Братство усталых людей и душ, они находят друг друга на этой планете, на земле, на воде, под водой, и, как я только что установил, в воздухе.
– Водку, если осталась. – Я, кажется, заговорил с ней по-русски.
– К сожалению, сейчас мы можем предложить только безалкогольные напитки. Как насчет Пепси?
«Новое поколение выбирает Пепси». Мое поколение, последнее поколение российских технических и научных интеллигентов, заставшее те времена, когда в Академии Наук платили зарплату и научные звания считались престижными, сделало свой выбор. Не знаю, как там про «Пепси», а один из моих знакомых просто-таки помешался на Кока-коле. Пил ее литрами, каждый раз, когда он доставал из холодильника запотевшие пластиковые бутылки, глаза его увлажнялись, в них появлялось какое-то заторможенное выражение. Как-то раз он мне признался, что была у него дурацкая детская мечта – чтобы дома всегда было полно Кока-колы, и можно было ее пить сколько хочешь. Ну что же, он – счастливый человек, мечты вообще-то редко осуществляются… Правда, до сих пор не понимаю, как можно пить эту приторную, шипучую гадость.
– Спасибо, Пепси не надо. – Я страдальчески скривился.
– Я ее тоже терпеть не могу… – Стюардесса подмигнула мне. – Я вам сейчас все-таки принесу бутылочку «Смирновской». Смешаю с томатным соком.
– Только не кладите льда, мой добрый ангел.
Почему стоит оторваться от Земли, как все до единой женщины становятся беспредельно привлекательными? Каждая морщинка на их плоском, зачастую прыщавом лобике, чуть стертая губная помада, складочка на юбке, пластырь на пятке, аккуратно подогнутый под лакированную туфельку, расползающиеся по шву колготки и парализующий сознание аромат духов… Интересно, чувствуют ли самки что-нибудь подобное по отношению к мужскому полу? Наверняка… По моему глубокому убеждению, это прямое проявление первобытного инстинкта, продиктованного примитивной частью нашего мозга, приказывающего тварям божьим размножаться и воспроизводиться в период угрозы существованию особи…
Тьфу, да ну к черту богословов вместе с Дарвинистами… Да здравствует взаимопонимание душ! Я уже почти влюбился в эту уставшую женщину, хотя прекрасно понимаю, что более близкое знакомство с ней сулит мне лишь разочарование. Есть незримая грань между поэзией и реальностью. И ее нельзя переступать, проникновение на чужую территорию – смертельно.
Вот бы послать все к чертовой матери и перенестись высшей волей из этой трясущейся на воздушных ухабах консервной банки в весенний лес… Как это бывает в конце марта? Уже забывать начал. Вдохнуть прохладный, влажный воздух, какой бывает только в это время года. Закурить сигарету.
– Мистер! Мистер!
Черт бы ее побрал. Или его. Пойди их, разбери. Буддийского вида старушка с голым черепом, а может быть, старичок. Бесполое это существо, даже не подозревающее о существовании весеннего леса, к тому же обладающее весьма недобрыми глазами, недовольно толкает меня в бок, одновременно пытаясь ущипнуть за ногу. Приспичило, видимо. Вот такая грустная жизнь.
– Доброе утро! Капитан Кларк и Северо-западные авиалинии приветствуют вас на борту нашего самолета. Мы проводим полет на высоте десяти тысяч футов. Сегодня двадцатое июля, семь утра по местному времени. Через три часа мы должны прибыть в столицу Объединенной Исламской республики. Температура за бортом…
Человек должен жить на Земле, это мое глубокое убеждение. Более того, желательно, чтобы он незначительно отдалялся от места и времени своего рождения, по крайней мере, не более, чем на один-два часовых пояса. Иначе одна за другой начинаются проблемы: мизантропия, десинхронизация, потеря моральных ценностей, и неизбежная при таком раскладе всеобщая дезориентация.
Ой, мамочка, ну и тряска. Милая, слава Богу, ты не знаешь, что твой сын хватается за подлокотники где-то над экватором, посередине между Сингапуром и Камбоджей. Сколько мне еще предстоит этих взлетов и посадок? Три или четыре? Нет, четыре. И опять одинаковые, пропахшие сигаретным дымом коридоры, таможня, влажный воздух, врывающийся через стеклянные двери в зал аэропорта, обмен денег. Диктаторы одного полуострова с мудрым, хищным полуоскалом челюсти, безжалостно заменяются на соседних диктаторов. Неведомые мне иероглифы становятся обреченным на вымирание гибридом последних с арабской вязью. Исламско-Буддистская республика, чего уж тут поделаешь…
В прошлом году в этой республике погиб Патрик, мой приятель и вообще один из немногих нормальных представителей Западной цивилизации. Его съела акула во время урока плавания с аквалангом. И инструктора тоже съела. Акулы, они вообще не отличаются разборчивостью, им что американский гражданин, что мягкотелый русский эмигрант, даже мускулистый исламский инструктор-абориген – все едино.
Ни за что бы не полез плавать в эти коралловые рифы. Силен еще детский, атавистический страх, возникший при погружении в мутный пруд неподалеку от дачи. Взрослые, наивно уверенные в том, что в этом пруду водятся лишь бычки да карасики, радостно окунали детей в начинающую зацветать воду, и, услышав детский визг, старая, видавшая виды щука, пережившая царский режим, большевиков, Сталинистов и Хрущева, в негодовании скрывалась на дне. Да, родители были правы. В отличие от их детей, благодаря инстинкту сохранивших первобытный ужас по отношению к обитателям морей и океанов.
Ну что же, посмотрю немного видеопрограмму. Меня всегда поражает, как люди, какого бы происхождения или расы они не были, в любой ситуации пытаются устроить вокруг себя пародию на безмятежную, комфортабельную, привычную жизнь. Даже в бомбоубежище. Снять туфли, завернуть ноги в одеяло, помолиться одному из богов, поковырять во рту зубочисткой. Почитать журнал. Вот японец в соседнем кресле: снял ботинки, выпил свою бутылку пива и отдыхает с довольной физиономией. Очень заразительно смеется, смотря на экран с картинкой, искаженной плохо сведенными лучами видеопроектора. Конечно, со мной, с ним, с нами все будет хорошо. Как всегда. Не может же быть, что если что-то произойдет, то это случится именно сейчас, в этот раз. Нет, это невероятно.
Да, отдохнешь тут, как же. Фильм они показывают просто-таки леденящий душу. Про Боинг, потерявший управление. Пилоты убиты, террористы держат пассажиров на мушке. Турбулентность. Колеса уже отвалились. Компьютер отказал, сраженный очередью из автомата. Кабина разгерметизирована. Нет, не сядут.. Черт бы их побрал, уж лучше показали бы что-нибудь про Бэтмана. У того хотя бы крылья за спиной, ему один хрен, что в воздухе, что на земле.
Кстати, про Боинг. Я работал с толстяком Марком, который когда-то проектировал семьсот сорок седьмой. Так он мне рассказывал, что корпус собирали чуть ли не вручную. Каждый самолет – уникальная машина, там треснуло, тут вибрации начались, здесь прочности не хватило. Да они все в заплатках. Лучше все-таки об этом не думать. Слишком много знать – вредно.
Что-то нервы у меня начали сдавать. Надо полечиться. Или просто отдохнуть… За иллюминатором – гроза. Молнии бьют тут и там, пронизывая черное небо, мы влетели в дождь, закладывает уши, и жирное тело самолета подрагивает, подпрыгивает на невидимых ухабах. По всем признакам, мы идем на посадку. Все ниже, и ниже, и ниже, стремим мы полет наших птиц. И в каждом мгновении дышит..
Неизвестный мне город, увеличивающийся в черном стекле иллюминатора, будто под микроскопом, в котором кто-то, неведомый и далекий, подкручивал усиление, напоминал бриллиантовое ожерелье, светящееся разноцветными огоньками. Полоса огней обрывалась неровной границей пепельно-черной бесконечности, в которой были разбросаны маленькими каплями огоньки света.
– Залив. А это, наверняка, порт. Еще один город, еще одна страна, в которой живут, копошатся, мучаются и смотрят на звезды, а может быть и не смотрят, несколько миллионов человеческих существ. С утра, наверняка, окажется, что перемигивающееся огоньками буйство жизни – скопление грязных лачуг, но в темноте город кажется прекрасным. Впрочем…
Что-то, я даже не могу передать, что именно, не понравилось мне в этой феерической иллюминации, столь похожей на игру огоньков, сопровождающих ночную посадку в любом крупном городе планеты, будь то Лондон, Нью-Йорк, Токио, или даже Москва. Нет, даже не молнии, вспыхивающие на горизонте, что-то периодически закрывало и сам город, и яркие южные звезды. И это что-то не было похоже на облака. И еще: внизу, казалось, тут и там полыхали небольшие пожары, я мог поклясться, что видел один из них, охвативший факелом многоэтажный дом. Но тут мы приземлились, стукнулись колесами о посадочную полосу, прокатились вперед, и, наконец, взревев турбинами, остановились.
– Все-таки, на этот раз пронесло, – буркнул угрюмый динамик, подтверждая самые худшие из моих несбывшихся предчувствий. Голос откашлялся, похоже, микрофон включили раньше, чем это предполагалось. – Поздравляю с прибытием в столицу Объединенной Исламской Республики! – жизнерадостно рявкнул он. – Спасибо за то, что вы прилетели сюда нашей авиакомпанией. Северо-западные авиалинии будут рады оказать вам помощь и в дальнейшем, если вы будете в состоянии это сделать… – Он смущенно откашлялся. – Ваш багаж будет выгружен на третьем транспортере. Транзитным пассажирам рекомендуется обратиться…
Ну, он и сказал… Северо-западные авиалинии… Какие они, к чертовой матери, северо-западные? Они самые что ни на есть Юго-Восточные.
Спускаясь по трапу, я с омерзением вдохнул мокрый, горячий, несмотря на ночное время, воздух, и почувствовал, что по спине и по лбу сразу же потек липкий пот. Пассажиров ждал маленький, разбитый автобус, вернее, даже не автобус, а большая тележка с поручнями, которую тащил за собой дизельный буксир, управляемый одноруким шофером с совершенно зверской физиономией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Крутились перед глазами искривленные разъезды на автострадах, стучал разбитый асфальт под колесами. Подъехав к дому, я по привычке остановился в соседнем дворе, зарядил револьвер, нажал на кнопку дистанционного открывания гаража, и, ожидая самого худшего, поднялся в свою квартиру.
Как я ненавидел эту каморку. На моем телефоне мигала красным светом цифра «Два». Два сообщения были оставлены мне, пока я спал на металлической тележке.
– Папа, – это звонил мой сын. – Я тебя люблю. Обещай мне, что в субботу мы пойдем в зал аттракционов. И еще, если ты меня любишь – купи мне игровой автомат. Помни, – голос его стал как две капли воды похожим на рекламного агента, – покупая своему ребенку игровую систему «Нинтендо-64», ты обеспечиваешь свою старость.
– Ну что, образумился наконец? Дома не ночуешь? Во вторник к тебе придем: тридцать штук, и на этот раз без разговоров. Если слиняешь – хана. – Это вступили в игру мои невидимые кредиторы.
– Ууу, все, я больше не могу. Я хочу выспаться, пропадите вы все пропадом. А во вторник меня здесь не будет, обманули дурака…
Глава 16
Летим, ребята! Несмотря на все авиационные катастрофы последних месяцев, воздушные ямы, турбулентность, наемных убийц и общий кризис капитализма. Вот так оно всегда и бывает: начнет трясти в воздухе, отберут на таможне сигареты, потянет прохладой, возникнет перед глазами видение достойной человека жизни, рассыплется на разноцветные мозаичные стеклышки, запутается и исчезнет.
Но вначале я получу из типографии свою книгу, пахнущую свежей краской . Как это я ее написал, самому теперь непонятно. Я куплю в оптовом магазине коробку с конвертами и разошлю два десятка авторских экземпляров местной инженерной элите, благо у меня дома валялся список адресов участников недавнего технического семинара. Я укажу Мишкин адрес и телефон, затащу коробки в его гараж. Быть может, я сошел с ума, но, даже если это так, я сделал все что мог. Я позвоню сыну, пообещаю ему, что куплю игровую приставку к телевизору, когда вернусь из командировки, засуну револьвер в багажник под запасное колесо, и поеду в аэропорт.
«Би-Си-Бай» наверняка не оплатит мне длительную стоянку в аэропорту, ну что же, пусть будет так. Гуд-Бай Америка. Прощай навсегда, кто знает, не затеряюсь ли я где-нибудь в джунглях Юго-Восточной Азии?
И когда земля Калифорнийских Соединенных Штатов, временно не сотрясаемая землетрясениями, начнет уменьшаться, превратившись в мутно-зеленое пятнышко, расположенное где-то между океаном и пустыней, и, наконец, исчезнет в облаках, я облегченно вздохну и в который раз повторю:
Я ненавижу и люблю тебя, Америка, край вечно непуганых идиотов.
– Может быть хотите чего-нибудь выпить? – стюардесса совсем устала. Ее, когда-то бывшая белоснежной блузочка, покрыта бурыми пятнами, не то томатного сока, не то венозной крови. Наши глаза встречаются, мы каким-то шестым чувством понимаем друг друга, и женщина горько улыбается. Братство усталых людей и душ, они находят друг друга на этой планете, на земле, на воде, под водой, и, как я только что установил, в воздухе.
– Водку, если осталась. – Я, кажется, заговорил с ней по-русски.
– К сожалению, сейчас мы можем предложить только безалкогольные напитки. Как насчет Пепси?
«Новое поколение выбирает Пепси». Мое поколение, последнее поколение российских технических и научных интеллигентов, заставшее те времена, когда в Академии Наук платили зарплату и научные звания считались престижными, сделало свой выбор. Не знаю, как там про «Пепси», а один из моих знакомых просто-таки помешался на Кока-коле. Пил ее литрами, каждый раз, когда он доставал из холодильника запотевшие пластиковые бутылки, глаза его увлажнялись, в них появлялось какое-то заторможенное выражение. Как-то раз он мне признался, что была у него дурацкая детская мечта – чтобы дома всегда было полно Кока-колы, и можно было ее пить сколько хочешь. Ну что же, он – счастливый человек, мечты вообще-то редко осуществляются… Правда, до сих пор не понимаю, как можно пить эту приторную, шипучую гадость.
– Спасибо, Пепси не надо. – Я страдальчески скривился.
– Я ее тоже терпеть не могу… – Стюардесса подмигнула мне. – Я вам сейчас все-таки принесу бутылочку «Смирновской». Смешаю с томатным соком.
– Только не кладите льда, мой добрый ангел.
Почему стоит оторваться от Земли, как все до единой женщины становятся беспредельно привлекательными? Каждая морщинка на их плоском, зачастую прыщавом лобике, чуть стертая губная помада, складочка на юбке, пластырь на пятке, аккуратно подогнутый под лакированную туфельку, расползающиеся по шву колготки и парализующий сознание аромат духов… Интересно, чувствуют ли самки что-нибудь подобное по отношению к мужскому полу? Наверняка… По моему глубокому убеждению, это прямое проявление первобытного инстинкта, продиктованного примитивной частью нашего мозга, приказывающего тварям божьим размножаться и воспроизводиться в период угрозы существованию особи…
Тьфу, да ну к черту богословов вместе с Дарвинистами… Да здравствует взаимопонимание душ! Я уже почти влюбился в эту уставшую женщину, хотя прекрасно понимаю, что более близкое знакомство с ней сулит мне лишь разочарование. Есть незримая грань между поэзией и реальностью. И ее нельзя переступать, проникновение на чужую территорию – смертельно.
Вот бы послать все к чертовой матери и перенестись высшей волей из этой трясущейся на воздушных ухабах консервной банки в весенний лес… Как это бывает в конце марта? Уже забывать начал. Вдохнуть прохладный, влажный воздух, какой бывает только в это время года. Закурить сигарету.
– Мистер! Мистер!
Черт бы ее побрал. Или его. Пойди их, разбери. Буддийского вида старушка с голым черепом, а может быть, старичок. Бесполое это существо, даже не подозревающее о существовании весеннего леса, к тому же обладающее весьма недобрыми глазами, недовольно толкает меня в бок, одновременно пытаясь ущипнуть за ногу. Приспичило, видимо. Вот такая грустная жизнь.
– Доброе утро! Капитан Кларк и Северо-западные авиалинии приветствуют вас на борту нашего самолета. Мы проводим полет на высоте десяти тысяч футов. Сегодня двадцатое июля, семь утра по местному времени. Через три часа мы должны прибыть в столицу Объединенной Исламской республики. Температура за бортом…
Человек должен жить на Земле, это мое глубокое убеждение. Более того, желательно, чтобы он незначительно отдалялся от места и времени своего рождения, по крайней мере, не более, чем на один-два часовых пояса. Иначе одна за другой начинаются проблемы: мизантропия, десинхронизация, потеря моральных ценностей, и неизбежная при таком раскладе всеобщая дезориентация.
Ой, мамочка, ну и тряска. Милая, слава Богу, ты не знаешь, что твой сын хватается за подлокотники где-то над экватором, посередине между Сингапуром и Камбоджей. Сколько мне еще предстоит этих взлетов и посадок? Три или четыре? Нет, четыре. И опять одинаковые, пропахшие сигаретным дымом коридоры, таможня, влажный воздух, врывающийся через стеклянные двери в зал аэропорта, обмен денег. Диктаторы одного полуострова с мудрым, хищным полуоскалом челюсти, безжалостно заменяются на соседних диктаторов. Неведомые мне иероглифы становятся обреченным на вымирание гибридом последних с арабской вязью. Исламско-Буддистская республика, чего уж тут поделаешь…
В прошлом году в этой республике погиб Патрик, мой приятель и вообще один из немногих нормальных представителей Западной цивилизации. Его съела акула во время урока плавания с аквалангом. И инструктора тоже съела. Акулы, они вообще не отличаются разборчивостью, им что американский гражданин, что мягкотелый русский эмигрант, даже мускулистый исламский инструктор-абориген – все едино.
Ни за что бы не полез плавать в эти коралловые рифы. Силен еще детский, атавистический страх, возникший при погружении в мутный пруд неподалеку от дачи. Взрослые, наивно уверенные в том, что в этом пруду водятся лишь бычки да карасики, радостно окунали детей в начинающую зацветать воду, и, услышав детский визг, старая, видавшая виды щука, пережившая царский режим, большевиков, Сталинистов и Хрущева, в негодовании скрывалась на дне. Да, родители были правы. В отличие от их детей, благодаря инстинкту сохранивших первобытный ужас по отношению к обитателям морей и океанов.
Ну что же, посмотрю немного видеопрограмму. Меня всегда поражает, как люди, какого бы происхождения или расы они не были, в любой ситуации пытаются устроить вокруг себя пародию на безмятежную, комфортабельную, привычную жизнь. Даже в бомбоубежище. Снять туфли, завернуть ноги в одеяло, помолиться одному из богов, поковырять во рту зубочисткой. Почитать журнал. Вот японец в соседнем кресле: снял ботинки, выпил свою бутылку пива и отдыхает с довольной физиономией. Очень заразительно смеется, смотря на экран с картинкой, искаженной плохо сведенными лучами видеопроектора. Конечно, со мной, с ним, с нами все будет хорошо. Как всегда. Не может же быть, что если что-то произойдет, то это случится именно сейчас, в этот раз. Нет, это невероятно.
Да, отдохнешь тут, как же. Фильм они показывают просто-таки леденящий душу. Про Боинг, потерявший управление. Пилоты убиты, террористы держат пассажиров на мушке. Турбулентность. Колеса уже отвалились. Компьютер отказал, сраженный очередью из автомата. Кабина разгерметизирована. Нет, не сядут.. Черт бы их побрал, уж лучше показали бы что-нибудь про Бэтмана. У того хотя бы крылья за спиной, ему один хрен, что в воздухе, что на земле.
Кстати, про Боинг. Я работал с толстяком Марком, который когда-то проектировал семьсот сорок седьмой. Так он мне рассказывал, что корпус собирали чуть ли не вручную. Каждый самолет – уникальная машина, там треснуло, тут вибрации начались, здесь прочности не хватило. Да они все в заплатках. Лучше все-таки об этом не думать. Слишком много знать – вредно.
Что-то нервы у меня начали сдавать. Надо полечиться. Или просто отдохнуть… За иллюминатором – гроза. Молнии бьют тут и там, пронизывая черное небо, мы влетели в дождь, закладывает уши, и жирное тело самолета подрагивает, подпрыгивает на невидимых ухабах. По всем признакам, мы идем на посадку. Все ниже, и ниже, и ниже, стремим мы полет наших птиц. И в каждом мгновении дышит..
Неизвестный мне город, увеличивающийся в черном стекле иллюминатора, будто под микроскопом, в котором кто-то, неведомый и далекий, подкручивал усиление, напоминал бриллиантовое ожерелье, светящееся разноцветными огоньками. Полоса огней обрывалась неровной границей пепельно-черной бесконечности, в которой были разбросаны маленькими каплями огоньки света.
– Залив. А это, наверняка, порт. Еще один город, еще одна страна, в которой живут, копошатся, мучаются и смотрят на звезды, а может быть и не смотрят, несколько миллионов человеческих существ. С утра, наверняка, окажется, что перемигивающееся огоньками буйство жизни – скопление грязных лачуг, но в темноте город кажется прекрасным. Впрочем…
Что-то, я даже не могу передать, что именно, не понравилось мне в этой феерической иллюминации, столь похожей на игру огоньков, сопровождающих ночную посадку в любом крупном городе планеты, будь то Лондон, Нью-Йорк, Токио, или даже Москва. Нет, даже не молнии, вспыхивающие на горизонте, что-то периодически закрывало и сам город, и яркие южные звезды. И это что-то не было похоже на облака. И еще: внизу, казалось, тут и там полыхали небольшие пожары, я мог поклясться, что видел один из них, охвативший факелом многоэтажный дом. Но тут мы приземлились, стукнулись колесами о посадочную полосу, прокатились вперед, и, наконец, взревев турбинами, остановились.
– Все-таки, на этот раз пронесло, – буркнул угрюмый динамик, подтверждая самые худшие из моих несбывшихся предчувствий. Голос откашлялся, похоже, микрофон включили раньше, чем это предполагалось. – Поздравляю с прибытием в столицу Объединенной Исламской Республики! – жизнерадостно рявкнул он. – Спасибо за то, что вы прилетели сюда нашей авиакомпанией. Северо-западные авиалинии будут рады оказать вам помощь и в дальнейшем, если вы будете в состоянии это сделать… – Он смущенно откашлялся. – Ваш багаж будет выгружен на третьем транспортере. Транзитным пассажирам рекомендуется обратиться…
Ну, он и сказал… Северо-западные авиалинии… Какие они, к чертовой матери, северо-западные? Они самые что ни на есть Юго-Восточные.
Спускаясь по трапу, я с омерзением вдохнул мокрый, горячий, несмотря на ночное время, воздух, и почувствовал, что по спине и по лбу сразу же потек липкий пот. Пассажиров ждал маленький, разбитый автобус, вернее, даже не автобус, а большая тележка с поручнями, которую тащил за собой дизельный буксир, управляемый одноруким шофером с совершенно зверской физиономией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30