Пришлось остановиться. Несколько рук потянулось, чтобы схватить за узду. Латугин закричал, напирая лошадью:
– Очумели: у его высокоблагородия повод трогать! Кто вы такие вообще, – покажи документы!
– Молчать! Осади коня! – спокойно, через плечо, сказал ему Дундич и – с белозубой под торчащими усиками улыбкой – нагнулся с седла к бородачам:
– Вы требуете пропуск через мост? У меня его нет… Я подполковник Дундич, со мною – моя охрана… Вы удовлетворены? Благодарю вас…
И он, засмеявшись, послал Петушка так, что тот храпнул, взвился, показывая серо-замшевое брюхо, и прыгнул мимо бородачей, едва отскочивших в стороны. Но сейчас же Дундич осадил его и перевел на шаг. На том берегу началась тревога. Юнкера побросали папироски и, путаясь в полах длинных до земли шинелей, побежали к глинистым окопам, откуда на всадников повели стволами два пулемета. Командир предмостного укрепления, – высокий офицер с вялым усатым лицом, – крикнул, лениво растягивая слова, таким знакомо наглым голосом, что Рощин от омерзения стиснул зубы:
– Эй, там на мосту, спешиться, приготовить документы… По счету два – открываю огонь…
Дундич, – свернув рот в сторону Рощин а:
– Ничего не поделаешь, придется атаковать.
Рука его потянулась к шашке. Рощин быстрым движением остановил его.
– Теплов! – крикнул он высокому офицеру. – Отставь пулеметы… Это я – Вадим Рощин…
И он неторопливо слез с лошади и, ведя ее в поводу, один пошел через мост. Офицер этот был тот самый Васька Теплов – когда-то его однополчанин – пьяница, хвастун и дурак, которого Рощин однажды серьезно предупредил, что набьет ему морду за сплетни и пошлость. Теплое подозрительно глядел на приближающегося Рощина, медленно пряча наган в кобуру.
– Не узнал… С перепою, что ли? Здравствуй, елки точеные… – Рощин, не снимая перчатки, подал ему руку. – Чего ты тут делаешь? Набрал себе команду пузатых бородачей, вот идиотина! Тебе же время полком командовать… Опять разжалован, что ли? За пьянство, конечно?
– Фу-ты, елки точеные! – проговорил Теплев, шепелявя из-за того, что под усами у него чернела дыра вместо передних зубов. – Вадим Рощин!.. – И лиловые под глазами мешочки у него задрожали. – С неба свалился… Мы же считали тебя дезертиром…
– Спасибо!.. – Рощин взглянул упорно и горячо в глаза ему (Теплов, чувствуя неудобство от этого взгляда, счел за лучшее не продолжать разговора о дезертирстве). – Очень вы хорошего мнения обо мне… Я все время был в Одессе у Гришина-Алмазова… А теперь начальник штаба Пятьдесят первого резервного. Может быть, тебе все-таки предъявить мои документы?.. – вызывающе спросил он, обернулся и махнул: – Дундич, подъезжай, можешь не слезать с коня…
Теплов только сердито засопел, он всегда побаивался Рощина:
– Брось, в самом деле, дурака валять… Ты усвоил какую-то особую манеру со мной разговаривать, Рощин… Куда вы едете?
– К генералу Шкуро. Подошли с полком вам на выручку. Говорят, вы тут очень Буденного испугались…
– Да, понимаешь, такой у нас тут бордель… Все гражданское население мобилизовали, отставных генералов, какую-то сволочь чиновников… Попов нарядили, мне прислали…
Рощин вынул портсигар, в нем были иностранные папиросы, захваченные вчера в штабном обозе. Теплов закурил, побросал себе на усы душистый дымок.
– Вот! – удивился. – Елки точеные, настоящие заграничные! Откуда? А нам махру выдают… Адская изжога от нее… Дай, пожалуйста, хоть парочку, про запас…
– Ну, как, в общем, живешь, Васька?
– Живу сволочно, – денег нет… Все надоело… – Он исподлобья покосился на соскочившего с коня Дундича, на трех мрачных кавалеристов позади него. – Если рассчитываете в Воронеже повеселиться – маком, господа… Краснопузая сволочь все вычистила, – ни одного кабака, ни одного заведения с девочками, – прямо отдохнуть негде…
– Познакомься, – сказал Рощин, – подполковник Дундич.
– Штаб-ротмистр Теплов.
Они откозыряли друг другу. Дундич, – морща смехом смуглое быстроглазое лицо:
– Жалко, жалко, – сказал, – а мы на самом деле мечтали повеселиться… Деньжонок захватили…
– Да есть, конечно, по частным квартирам девчонки, и николаевку можно достать, и шампанское при» прятано у спекулянтов… Пятьсот рублей бутылка! Ну. что это такое! – Припухшие, с постоянно набегающей слезой, глаза Теплова изобразили негодование. – Комендатура прямо, как со святыми, носится с этими спекулянтами… Спасители отечества! В Тамбове, понимаешь, мы напились… Ну, – счет дикий, ну, – платить же нечем, ну, я в рожу и заехал… И разжаловали… Понимаешь, Вадим, у нас в частях очень подавленное настроение. В конце концов – отдаем жизнь… Уходит молодость… А что – впереди? Разоренная Москва? Безденежье… Тебе хорошо, ты университет кончил, – снял к черту вшивый мундир и читай себе лекции какие-нибудь… А мне – тяни лямку… Да и армии-то настоящей нам не позволят держать…
– Штаб-ротмистр, вам необходимо рассеяться, – сказал Дундич. – Едемте в город. Дела у нас только – передать пакет командующему и потом – на всю ночь… Я отвечаю шампанским…
– Черт знает что такое! – проговорил Теплов, потянувшись скрести за ухом, – неудобно оставить пост, так – здорово живешь…
– А ты передай команду старшему по взводу, – сказал Рощин. – А коменданту скажешь, что у тебя закралось подозрение – не переодетые ли мы красные разведчики… На худой конец – обругают тебя дураком…
Теплов разинул беззубый рот и захохотал и – вытирая глаза:
– Это идея! И я еще даже хотел вас арестовать…
– Правильно…
– Старший унтер-офицер Гвоздев! – уже раскатисто-бодро крикнул Теплов, обернувшись к окопу, где опять скучали юнкера около пулемета. И когда старший унтер-офицер, лет восемнадцати мальчишка с голубыми наглыми глазами, подошел и отчетливо, держа-локоть вровень плеча, взял под козырек, Теплов ему передал командование и приказал подать лошадь.
По дороге к городу, ерзая от нетерпения в седле, Теплов рассказал все, что было нужно: какие в Воронеже воинские части и сколько артиллерии, где она расположена…
– Собачья паника, и больше ничего… Извольте видеть – у Кутепова под Орлом какая-то неудача – так наши в штаны валят… Никогда этого прежде не было… А помнишь, Вадим, «ледовый поход»? У нас теперь пошло одно словечко: «сердце потеряли…» Да, да, что-то утеряно, – прежний пыл… Да и мужики здесь сволочи, – волками смотрят… Прав, прав генерал Кутепов, – он, говорят, отрезал главнокомандующему: «Москву можно взять при условии: дать населению земельную реформу и виселицу…» Чтобы ни одного телеграфного столба порожнего не осталось… Вешать, как при Пугачеве, – целыми деревнями… А впрочем, все это скучная материя… Мне дали один адресок: две сестры, обязательнейшие девушки, играют на гитарах, поют романсы, – с ума сойти, елки-палки! Знаете что, – давайте уж прямо сразу к ним…
Теплова, видимо, хорошо знали, – несколько встретившихся патрулей только откозыряли, даже и не покосившись на Дундича и Рощина. На главной улице свернули к чугунному подъезду гостиницы. Теплов слез и, раздвигая ноги, сказал застенчиво:
– Не люблю лишний раз глаза мозолить, я лучше вас здесь подожду… Главный штаб – во втором этаже… Только, господа, скорее. – И строго – рябому, с татарскими усиками, кубанскому казаку, стоящему в подъезде: – Пропусти, болван…
Дундич и Рощин поднялись по чугунной сквозной лестнице. На пакете Буденного стояло: «Генерал-майору Шкуро, лично, секретно…» Решено было – передать пакет через адъютанта. В зале ресторана с ободранными окнами помещалась канцелярия, – Дундич и Рощин вошли туда, и сейчас же перед ними в другие двери вошли два человека: один, длинный и громоздкий, с пышными подусниками на грубо красивом лице, был на костыле. топорщившем под мышкой его светло-серую генеральскую шинель. Рощин узнал Мамонтова. Другой – в коричневой черкеске – с воспаленным, скуластым, хулиганским лицом с разинутыми ноздрями вздернутого носа, был генерал Шкуро. Войдя, они остановились около стола, где штабной офицерик в широких, как крылья летучей мыши, галифе диктовал что-то хорошенькой блондиночке, которая высоко подбрасывала руки, печатая на ундервуде.
Рощин указал Дундичу на Шкуро, спрашивая: «Что же теперь делать?» Мамонтов в это время обернулся и, увидев двух незнакомых офицеров, басовито приказал:
– Подойдите, господа…
Рощин вытянулся, оставшись у дверей. Дундич подошел к Шкуро:
– Имею передать вашему превосходительству пакет.
Шкуро стоял почти спиной к Дундичу, он не обернулся, только повел крепкой красной шеей, в которую врезался галунный ворот, и, не глядя в лицо, подняв по-волчьи верхнюю губу, спросил:
– От кого пакет?
– От командира Пятьдесят первого резервного, прибывшего на правый берег Дона в ваше распоряжение…
– Это что еще за Пятьдесят первый полк? – теперь уже повернувшись, но все так же неприязненно проговорил Шкуро, взял пакет и вертел его в пальцах. – Кто командир?
Вадим Петрович, стоявший в дверях, почувствовал неприятный холодок и опустил руку в карман шинели на рукоятку нагана. Получалось в высшей степени глупо, и неумело, и напрасно… Дундич сейчас брякнет какую-нибудь несусветную фамилию… Жаль! Могли бы привезти Буденному ценные сведения…
– Командует Пятьдесят первым полком граф Шамбертен, – не задумываясь, ответил Дундич и веселым взглядом поймал косой, налитый желчью, непроспанный взгляд Шкуро. – Разрешите идти, ваше превосходительство?
– Постойте, постойте, подполковник. – Мамонтов неуклюже начал поворачиваться на костыле. – Что-то знакомая фамилия, позвольте-ка… – Мясистое красивое лицо его вдруг болезненно исказилось: неловким движением он разбередил ногу в лубке, раздробленную пулей на прошлой неделе, когда он на тройке уходил от Буденного. – А черт! – пробормотал он. – А черт!.. Можете идти, подполковник…
Дундич, откозырнув, сделал четкий полуоборот и пошел к двери. Рощин видел, как Шкуро, говоря что-то все еще сморщенному от боли Мамонтову, медленно разрывал пакет; в нем находилось письмо, подписанное Семеном Буденным; содержание было известно Дундичу и Рощину: «24 октября, в шесть часов утра, я прибуду в Воронеж. Приказываю вам, генералу Шкуро, построить все контрреволюционные силы на площади у круглых рядов, где вы вешали рабочих. Командовать парадом приказываю вам лично…»
Они спускались по чугунной лестнице. Навстречу им поднимались – гуськом – юнкера с винтовками. Рощину казалось, что маленький Дундич – впереди него, – задрав нос, отчетливо позвякивая шпорами, – идет слишком медленно… Ненужная и глупая бравада!..
Наверху, на втором этаже, раздался резкий, хриплый крик… Дундич и Рощин вышли в подъезд, где к ним с тротуара кинулся Теплов, – дряблое лицо его с висячими усами жаждало шампанского, романсов и девочек…
– Ну, слава богу, господа… Едем…
Засунув сапог в стремя, он запрыгал на одной ноге около заартачившейся лошади. Рощин был уже в седле. Дундич вынул портсигар, закурил, – смуглые, сухие пальцы его слегка дрожали, – он бросил горящую спичку, взял у Латугина повод и – резко:
– В первый переулок, налево, рысью – марш!
До первого переулка было всего десяток домов; Латугин, Гагин и Задуйвитер, цокая копытами по булыжнику, первые свернули туда; Теплов завопил, сдерживая лошадь и оборачиваясь:
– Господа, господа, следующий – направо…
Но лошадь его занесла вместе со всеми налево. Рощин, сворачивая, на углу обернулся и видел, как из подъезда гостиницы выбегали юнкера, торопливо оглядываясь и щелкая затворами.
– Рощин, что за черт! – едва не плача, кричал Теплев, переходя со всеми в галоп. Дундич на скаку плотно прижал к нему коня, перегнувшись, крепко схватил его за кисть руки и, обрывая шнур, выдернул у него из кобуры револьвер.
– Шампанское за мной! – крикнул он ему, скаля зубы. Теперь уже и он, и Рощин, и трое бойцов мчались по кривому переулку во весь опор мимо домишек, заборов, старых лип, которые цеплялись голыми сучьями за их шапки. Позади слышались выстрелы. Не сбавляя хода, они проскакали поле, близ моста опять перешли на рысь и уже шагом подъехали к предмостным окопам. Дундич позвал, похлопывая коня по дымящейся шее:
– Старший унтер-офицер Гвоздев! – и когда тот, пряча в руках папиросу, подошел: – Штаб-ротмистр Теплов просил меня передать, что вернется через полчаса. Двадцать четвертого утром мы опять будем здесь, так вы нас пулеметами не пугайте…
– Слушаюсь, господин подполковник…
Когда мост остался далеко позади и были уже сумерки и взмыленным коням, начавшим спотыкаться, дали передышку, – Дундич сказал Рощину:
– Мне очень неприятно перед вами и перед товарищами… Много раз я ругал себя за щегольство… Опасность пьянит, ум обостряется, влюблен в самого себя, забываешь о цели и ответственности… И потом всегда раскаиваешься… Если бы сейчас товарищи слезли с коней, стащили меня за ногу и отколотили, – я бы не обиделся, даже почувствовал бы облегчение…
Рощин закинул голову и громко захохотал, – ему тоже нужно было освободить себя от длительного, сдавившего его всего напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Очумели: у его высокоблагородия повод трогать! Кто вы такие вообще, – покажи документы!
– Молчать! Осади коня! – спокойно, через плечо, сказал ему Дундич и – с белозубой под торчащими усиками улыбкой – нагнулся с седла к бородачам:
– Вы требуете пропуск через мост? У меня его нет… Я подполковник Дундич, со мною – моя охрана… Вы удовлетворены? Благодарю вас…
И он, засмеявшись, послал Петушка так, что тот храпнул, взвился, показывая серо-замшевое брюхо, и прыгнул мимо бородачей, едва отскочивших в стороны. Но сейчас же Дундич осадил его и перевел на шаг. На том берегу началась тревога. Юнкера побросали папироски и, путаясь в полах длинных до земли шинелей, побежали к глинистым окопам, откуда на всадников повели стволами два пулемета. Командир предмостного укрепления, – высокий офицер с вялым усатым лицом, – крикнул, лениво растягивая слова, таким знакомо наглым голосом, что Рощин от омерзения стиснул зубы:
– Эй, там на мосту, спешиться, приготовить документы… По счету два – открываю огонь…
Дундич, – свернув рот в сторону Рощин а:
– Ничего не поделаешь, придется атаковать.
Рука его потянулась к шашке. Рощин быстрым движением остановил его.
– Теплов! – крикнул он высокому офицеру. – Отставь пулеметы… Это я – Вадим Рощин…
И он неторопливо слез с лошади и, ведя ее в поводу, один пошел через мост. Офицер этот был тот самый Васька Теплов – когда-то его однополчанин – пьяница, хвастун и дурак, которого Рощин однажды серьезно предупредил, что набьет ему морду за сплетни и пошлость. Теплое подозрительно глядел на приближающегося Рощина, медленно пряча наган в кобуру.
– Не узнал… С перепою, что ли? Здравствуй, елки точеные… – Рощин, не снимая перчатки, подал ему руку. – Чего ты тут делаешь? Набрал себе команду пузатых бородачей, вот идиотина! Тебе же время полком командовать… Опять разжалован, что ли? За пьянство, конечно?
– Фу-ты, елки точеные! – проговорил Теплев, шепелявя из-за того, что под усами у него чернела дыра вместо передних зубов. – Вадим Рощин!.. – И лиловые под глазами мешочки у него задрожали. – С неба свалился… Мы же считали тебя дезертиром…
– Спасибо!.. – Рощин взглянул упорно и горячо в глаза ему (Теплов, чувствуя неудобство от этого взгляда, счел за лучшее не продолжать разговора о дезертирстве). – Очень вы хорошего мнения обо мне… Я все время был в Одессе у Гришина-Алмазова… А теперь начальник штаба Пятьдесят первого резервного. Может быть, тебе все-таки предъявить мои документы?.. – вызывающе спросил он, обернулся и махнул: – Дундич, подъезжай, можешь не слезать с коня…
Теплов только сердито засопел, он всегда побаивался Рощина:
– Брось, в самом деле, дурака валять… Ты усвоил какую-то особую манеру со мной разговаривать, Рощин… Куда вы едете?
– К генералу Шкуро. Подошли с полком вам на выручку. Говорят, вы тут очень Буденного испугались…
– Да, понимаешь, такой у нас тут бордель… Все гражданское население мобилизовали, отставных генералов, какую-то сволочь чиновников… Попов нарядили, мне прислали…
Рощин вынул портсигар, в нем были иностранные папиросы, захваченные вчера в штабном обозе. Теплов закурил, побросал себе на усы душистый дымок.
– Вот! – удивился. – Елки точеные, настоящие заграничные! Откуда? А нам махру выдают… Адская изжога от нее… Дай, пожалуйста, хоть парочку, про запас…
– Ну, как, в общем, живешь, Васька?
– Живу сволочно, – денег нет… Все надоело… – Он исподлобья покосился на соскочившего с коня Дундича, на трех мрачных кавалеристов позади него. – Если рассчитываете в Воронеже повеселиться – маком, господа… Краснопузая сволочь все вычистила, – ни одного кабака, ни одного заведения с девочками, – прямо отдохнуть негде…
– Познакомься, – сказал Рощин, – подполковник Дундич.
– Штаб-ротмистр Теплов.
Они откозыряли друг другу. Дундич, – морща смехом смуглое быстроглазое лицо:
– Жалко, жалко, – сказал, – а мы на самом деле мечтали повеселиться… Деньжонок захватили…
– Да есть, конечно, по частным квартирам девчонки, и николаевку можно достать, и шампанское при» прятано у спекулянтов… Пятьсот рублей бутылка! Ну. что это такое! – Припухшие, с постоянно набегающей слезой, глаза Теплова изобразили негодование. – Комендатура прямо, как со святыми, носится с этими спекулянтами… Спасители отечества! В Тамбове, понимаешь, мы напились… Ну, – счет дикий, ну, – платить же нечем, ну, я в рожу и заехал… И разжаловали… Понимаешь, Вадим, у нас в частях очень подавленное настроение. В конце концов – отдаем жизнь… Уходит молодость… А что – впереди? Разоренная Москва? Безденежье… Тебе хорошо, ты университет кончил, – снял к черту вшивый мундир и читай себе лекции какие-нибудь… А мне – тяни лямку… Да и армии-то настоящей нам не позволят держать…
– Штаб-ротмистр, вам необходимо рассеяться, – сказал Дундич. – Едемте в город. Дела у нас только – передать пакет командующему и потом – на всю ночь… Я отвечаю шампанским…
– Черт знает что такое! – проговорил Теплов, потянувшись скрести за ухом, – неудобно оставить пост, так – здорово живешь…
– А ты передай команду старшему по взводу, – сказал Рощин. – А коменданту скажешь, что у тебя закралось подозрение – не переодетые ли мы красные разведчики… На худой конец – обругают тебя дураком…
Теплов разинул беззубый рот и захохотал и – вытирая глаза:
– Это идея! И я еще даже хотел вас арестовать…
– Правильно…
– Старший унтер-офицер Гвоздев! – уже раскатисто-бодро крикнул Теплов, обернувшись к окопу, где опять скучали юнкера около пулемета. И когда старший унтер-офицер, лет восемнадцати мальчишка с голубыми наглыми глазами, подошел и отчетливо, держа-локоть вровень плеча, взял под козырек, Теплов ему передал командование и приказал подать лошадь.
По дороге к городу, ерзая от нетерпения в седле, Теплов рассказал все, что было нужно: какие в Воронеже воинские части и сколько артиллерии, где она расположена…
– Собачья паника, и больше ничего… Извольте видеть – у Кутепова под Орлом какая-то неудача – так наши в штаны валят… Никогда этого прежде не было… А помнишь, Вадим, «ледовый поход»? У нас теперь пошло одно словечко: «сердце потеряли…» Да, да, что-то утеряно, – прежний пыл… Да и мужики здесь сволочи, – волками смотрят… Прав, прав генерал Кутепов, – он, говорят, отрезал главнокомандующему: «Москву можно взять при условии: дать населению земельную реформу и виселицу…» Чтобы ни одного телеграфного столба порожнего не осталось… Вешать, как при Пугачеве, – целыми деревнями… А впрочем, все это скучная материя… Мне дали один адресок: две сестры, обязательнейшие девушки, играют на гитарах, поют романсы, – с ума сойти, елки-палки! Знаете что, – давайте уж прямо сразу к ним…
Теплова, видимо, хорошо знали, – несколько встретившихся патрулей только откозыряли, даже и не покосившись на Дундича и Рощина. На главной улице свернули к чугунному подъезду гостиницы. Теплов слез и, раздвигая ноги, сказал застенчиво:
– Не люблю лишний раз глаза мозолить, я лучше вас здесь подожду… Главный штаб – во втором этаже… Только, господа, скорее. – И строго – рябому, с татарскими усиками, кубанскому казаку, стоящему в подъезде: – Пропусти, болван…
Дундич и Рощин поднялись по чугунной сквозной лестнице. На пакете Буденного стояло: «Генерал-майору Шкуро, лично, секретно…» Решено было – передать пакет через адъютанта. В зале ресторана с ободранными окнами помещалась канцелярия, – Дундич и Рощин вошли туда, и сейчас же перед ними в другие двери вошли два человека: один, длинный и громоздкий, с пышными подусниками на грубо красивом лице, был на костыле. топорщившем под мышкой его светло-серую генеральскую шинель. Рощин узнал Мамонтова. Другой – в коричневой черкеске – с воспаленным, скуластым, хулиганским лицом с разинутыми ноздрями вздернутого носа, был генерал Шкуро. Войдя, они остановились около стола, где штабной офицерик в широких, как крылья летучей мыши, галифе диктовал что-то хорошенькой блондиночке, которая высоко подбрасывала руки, печатая на ундервуде.
Рощин указал Дундичу на Шкуро, спрашивая: «Что же теперь делать?» Мамонтов в это время обернулся и, увидев двух незнакомых офицеров, басовито приказал:
– Подойдите, господа…
Рощин вытянулся, оставшись у дверей. Дундич подошел к Шкуро:
– Имею передать вашему превосходительству пакет.
Шкуро стоял почти спиной к Дундичу, он не обернулся, только повел крепкой красной шеей, в которую врезался галунный ворот, и, не глядя в лицо, подняв по-волчьи верхнюю губу, спросил:
– От кого пакет?
– От командира Пятьдесят первого резервного, прибывшего на правый берег Дона в ваше распоряжение…
– Это что еще за Пятьдесят первый полк? – теперь уже повернувшись, но все так же неприязненно проговорил Шкуро, взял пакет и вертел его в пальцах. – Кто командир?
Вадим Петрович, стоявший в дверях, почувствовал неприятный холодок и опустил руку в карман шинели на рукоятку нагана. Получалось в высшей степени глупо, и неумело, и напрасно… Дундич сейчас брякнет какую-нибудь несусветную фамилию… Жаль! Могли бы привезти Буденному ценные сведения…
– Командует Пятьдесят первым полком граф Шамбертен, – не задумываясь, ответил Дундич и веселым взглядом поймал косой, налитый желчью, непроспанный взгляд Шкуро. – Разрешите идти, ваше превосходительство?
– Постойте, постойте, подполковник. – Мамонтов неуклюже начал поворачиваться на костыле. – Что-то знакомая фамилия, позвольте-ка… – Мясистое красивое лицо его вдруг болезненно исказилось: неловким движением он разбередил ногу в лубке, раздробленную пулей на прошлой неделе, когда он на тройке уходил от Буденного. – А черт! – пробормотал он. – А черт!.. Можете идти, подполковник…
Дундич, откозырнув, сделал четкий полуоборот и пошел к двери. Рощин видел, как Шкуро, говоря что-то все еще сморщенному от боли Мамонтову, медленно разрывал пакет; в нем находилось письмо, подписанное Семеном Буденным; содержание было известно Дундичу и Рощину: «24 октября, в шесть часов утра, я прибуду в Воронеж. Приказываю вам, генералу Шкуро, построить все контрреволюционные силы на площади у круглых рядов, где вы вешали рабочих. Командовать парадом приказываю вам лично…»
Они спускались по чугунной лестнице. Навстречу им поднимались – гуськом – юнкера с винтовками. Рощину казалось, что маленький Дундич – впереди него, – задрав нос, отчетливо позвякивая шпорами, – идет слишком медленно… Ненужная и глупая бравада!..
Наверху, на втором этаже, раздался резкий, хриплый крик… Дундич и Рощин вышли в подъезд, где к ним с тротуара кинулся Теплов, – дряблое лицо его с висячими усами жаждало шампанского, романсов и девочек…
– Ну, слава богу, господа… Едем…
Засунув сапог в стремя, он запрыгал на одной ноге около заартачившейся лошади. Рощин был уже в седле. Дундич вынул портсигар, закурил, – смуглые, сухие пальцы его слегка дрожали, – он бросил горящую спичку, взял у Латугина повод и – резко:
– В первый переулок, налево, рысью – марш!
До первого переулка было всего десяток домов; Латугин, Гагин и Задуйвитер, цокая копытами по булыжнику, первые свернули туда; Теплов завопил, сдерживая лошадь и оборачиваясь:
– Господа, господа, следующий – направо…
Но лошадь его занесла вместе со всеми налево. Рощин, сворачивая, на углу обернулся и видел, как из подъезда гостиницы выбегали юнкера, торопливо оглядываясь и щелкая затворами.
– Рощин, что за черт! – едва не плача, кричал Теплев, переходя со всеми в галоп. Дундич на скаку плотно прижал к нему коня, перегнувшись, крепко схватил его за кисть руки и, обрывая шнур, выдернул у него из кобуры револьвер.
– Шампанское за мной! – крикнул он ему, скаля зубы. Теперь уже и он, и Рощин, и трое бойцов мчались по кривому переулку во весь опор мимо домишек, заборов, старых лип, которые цеплялись голыми сучьями за их шапки. Позади слышались выстрелы. Не сбавляя хода, они проскакали поле, близ моста опять перешли на рысь и уже шагом подъехали к предмостным окопам. Дундич позвал, похлопывая коня по дымящейся шее:
– Старший унтер-офицер Гвоздев! – и когда тот, пряча в руках папиросу, подошел: – Штаб-ротмистр Теплов просил меня передать, что вернется через полчаса. Двадцать четвертого утром мы опять будем здесь, так вы нас пулеметами не пугайте…
– Слушаюсь, господин подполковник…
Когда мост остался далеко позади и были уже сумерки и взмыленным коням, начавшим спотыкаться, дали передышку, – Дундич сказал Рощину:
– Мне очень неприятно перед вами и перед товарищами… Много раз я ругал себя за щегольство… Опасность пьянит, ум обостряется, влюблен в самого себя, забываешь о цели и ответственности… И потом всегда раскаиваешься… Если бы сейчас товарищи слезли с коней, стащили меня за ногу и отколотили, – я бы не обиделся, даже почувствовал бы облегчение…
Рощин закинул голову и громко захохотал, – ему тоже нужно было освободить себя от длительного, сдавившего его всего напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59