Но в то же время нет ни капли любви. Ни к кому. Разве что к детям...
Абсолютная пустота... Почему? Хочется лишь спать. Только спать. Никогда
прежде так не было. Иван... Если б он пришел сейчас, стало бы лучше... По
крайней мере не хотелось бы так спать. В душе пустота. Мертвая тишина. Как
жестоки дети. Говорят - без хвоста все смешные. Антон и сегодня, пожалуй,
придет поздно... Раньше ждала его с работы... Антон считает, что я никогда
не любила его по-настоящему... Не могу с ним не согласиться... Но когда-то
все было иначе... По крайней мере он не раздражал меня. Я могла терпеть
его занудства, его нескладные разглагольствования, мальчишеское
упрямство... Мы с Антоном еще не старые. Можно бы все изменить в жизни. Но
ничего не хочется менять. И от этого закрадывается страх, но и этот страх
какой-то выхолощенный, как расфасованный в полиэтиленовые мешочки, он не
побуждает к действию, к буре, к протесту, лишь заставляет воспринимать все
спокойно, как пилюли, необходимые для нормализации обмена веществ... Что
же случилось со мной... Никак не осознать, что именно... Хочется спать..."
...В первые годы после женитьбы Антон Сухов много рассказывал своему
брату Миколе, члену Высшего Совета Земли, о Веронике. Он любил ее,
хрупкого и нежного младшего экономиста из научно-исследовательского
института энергетики. Они познакомились на концерте. Антон часто, при
каждом удобном случае, рассказывал, как им посчастливилось сидеть обоим в
седьмом ряду и как он сразу обратил внимание на девушку. Микола Сухов
каждый раз сдерживал снисходительную улыбку.
Жизнь старшего Сухова сложилась так, что ему приходилось бывать
преимущественно в мужском коллективе, а если и встречались женщины, так он
смотрел на них только как на коллег. Микола не разбирался в женской
психологии, да и вообще не допускал существования самостоятельной женской
психологии, считал это выдумкой гуманитариев, с полным убеждением говорил
лишь об одной-единственной психологии - психологии человека. Время от
времени его охватывало чувство вины пред природой, пожалуй, даже чувство
стыда, но такие минуты быстро улетучивались. Доминировала работа и
уверенность в том, что он необходим Планете. И уверенность эта рождала
чувство неподдельного счастья. Конечно, приходилось кое-чем жертвовать.
Случалось, что и он безумно влюблялся, но каждый раз любовь его оставалась
неразделенной. Или, как он говаривал, на настоящую любовь не хватало
времени. Бодрился, заглушая наплывающие волны естественного влечения. А
потом научился умело избегать их, как тореадор в изящном пируэте уходит от
разъяренного красной мульетой быка. Поэтому, слушая рассказы Антона о
"сказочном существе" - Веронике, - он едва сдерживал снисходительную
улыбку. Его брат - врач, прекрасный хирург, талантливый терапевт; времени
у него ничуть не больше, чем у Миколы. Как он не понимает, что все
сентиментальные порывы недолговечны, они угасают так же, как костер без
очередной порции сухого хвороста, или перерастают в пожар, с которым
необходимо бороться. Ни на первое, ни на второе - понимал Микола - брат не
пойдет, так пускай малость потешится, играя чужую роль, чтобы лучше
осознать свою. Академика Сухова радовало, что брат с каждым годом
становился спокойнее, солидней, степеннее. Однако это спокойствие,
толерантность Антона и настораживали одновременно. Именно в то время
появились первые тревожные сообщения психиатров планеты о проявлениях
необъяснимого массового психоза. В одной из бесед, а встречались братья
довольно часто, Микола заметил неожиданные и весьма странные изменения в
характере брата... Речь шла тогда о пациенте брата Иване Ровиче, который
непонятно откуда объявился вновь. Несколько лет назад он обратился к
Антону Сухову, прослышав о его новом методе терапии неврозов. По словам
самого же Антона, метод имел существенный недостаток - неприятные, порой
даже болевые ощущения у пациентов во время процедуры. Несмотря на
прекрасные результаты лечения, некоторое время Антон Сухов чувствовал себя
словно на перепутье со своим открытием - люди не спешили обращаться к
нему. И вот этот самый Рович оказался тем самым пациентом, который принес
молодому врачу популярность и славу. Иван Рович настойчиво, даже слишком
настойчиво рекламировал повсюду новый метод врача Сухова. Антон
рассказывал, что у него невольно закралось предубеждение к смелому
больному, у которого он при всем желании и вопреки настойчивым просьбам о
помощи не находил даже намека на объективные отклонения от нормы.
"Это удивляло меня, даже пугало, но я так и не решился спросить Ивана
о мотивах его симуляции. Может, мне просто приятно было слышать его
восторженные высказывания в мой адрес. Но главное, конечно, то, что после
него начали обращаться ко мне и другие больные, по-настоящему страдавшие.
А когда я заметил, что Ивана больше интересует моя жена, чем мои методы
лечения, то, скажу откровенно, я просто обрадовался, так как все мои
недоумения прояснились... - Антон болезненно и устало улыбнулся. - Не
знаю, что произошло со мной в последние годы. Ведь прежде я был иным -
ревнивым, обидчивым. А теперь, как видишь, я спокойно рассказываю о
любовнике своей жены. Как-то я попытался намекнуть Веронике, что ее
увлечение не секрет для меня. А она, многозначительно глядя на меня,
заявила: "Физиология - очень серьезная вещь. Зачастую она диктует
поведение человека". Мне же подумалось тогда: ну и пускай себе диктует".
Микола внимательно, даже с испугом слушал брата, но решился лишь
спросить: "А почему так, Антон?" - "Да потому, что она меня никогда не
любила". - "Так-таки никогда?" Антон потупился. "У вас двое детей, и вы
прожили столько лет... Ты так восторгался ею..." - "Я не знаю, что с нами
происходит... Безусловно, она когда-то, пожалуй, любила меня... Может,
любила..." - "Ты переутомился. Ты очень много работаешь. Сам врач, не мне
тебя учить... Нужно уметь и отдыхать..."

3
Не существует безвыходных ситуаций. Как-то, когда
рейсовые машины были перегружены и достать билет
представлялось невозможным, я привязал к себе табличку с
адресом и отправил сам себя по почте.
Старушка подождала, пока они пройдут дальше, и суетливо закрыла
входную дверь.
- Простите, - начал было Сухов, но тут же умолк, не зная, что сказать
дальше.
Хозяйка протянула руку для приветствия.
- Будем знакомы - Маргарита Николаевна. Фамилия - Бнос. А как вас
зовут?
- Антон Сухов... Но, простите меня, произошла ошибка...
- Ошибка? - удивленно подняла глаза старушка. - Почему вы так
думаете?..
- Маргошка, пришей мне пуговицу! - неожиданно вмешался в разговор
Серафим. - Вот она, держи, - и начал снимать с себя комбинезон.
Сухов готов был сквозь землю провалиться.
- Сегодня у меня выдался очень странный день... Поверьте, в вашу
квартиру я попал совершенно случайно...
Сняв комбинезон, Серафим набросил его на плечо старушке. Та
улыбнулась мальчику по-домашнему мягко.
- Я сейчас пришью, - сказала тихо. - А ты ступай к себе, озорник.
Серафим, подпрыгнув на одной ножке, побежал в комнату, даже не
оглянувшись на Антона.
- Я должен извиниться перед вами за свой случайный приход...
- Неважно, можете не извиняться, - прервала его женщина, - если
пришли к Гиате, или, как вы сказали, Галине, ее многие называют Галиной,
но она - Гиата. Я пока еще не забыла, как назвала свою дочку.
- Вы можете мне не поверить, но я не знал, что...
Маргарита Николаевна взяла Антона под руку:
- Пойдемте же, я вас внимательно слушаю. Что вы не знали?
- Я не знал, что в этом помещении живете вы и Галина... то есть
Гиата.
- Правда? Какая интересная случайность...
Открыв дверь, Антон сразу же увидел в кресле возле окна ту
златовласую женщину, с которой они ехали в машине. На ней было зеленое
платье свободного покроя, волосы эффектно спадали на плечи...
Сухова охватил внутренний трепет, граничащий с паническим страхом.
Что это? Безумие? Шутка? Что-то вообще невообразимое? Но ни руки, ни лицо
не выдали состояния Антона. Врач Сухов умел владеть собой.
Он решил спокойно осмотреться.
В большой комнате возле окна стол и два кресла, на столе бумаги,
штатив с пробирками и три небольшие реторты, газовая горелка, маленькие
аналитические весы, еще один штатив с какими-то реактивами, портативная
пишущая машинка и прибор, похожий на кардиомонитор. (Любой прибор с
экраном осциллографа напоминал Антону кардиомонитор.) Все стены в комнате
заставлены стеллажами с книгами: старыми - с бумажными страницами, и
новыми - библиоскопами.
- Вас зовут Гиатой? - Сухов не нашелся спросить о чем-нибудь еще,
чувствуя, что пауза затягивается.
- Да. Я - Гиата. А вы - Антон Сухов, я слышала, как вы знакомились с
моей мамой. Садитесь. - Она указала взглядом на кресло против себя.
Сухов медленно подошел к столу, остановился в напряжении.
- Как все это понимать?
Женщина тихонько рассмеялась.
- Что понимать?
- Вы хотите сказать, что я знал ваш адрес, а вы просто сидели дома и
ждали меня, пока я натешусь с вашим Серафимом... Не так ли?
- Все случилось действительно не очень складно. Я прошу извинить
меня, но... - Женщина улыбнулась какой-то заученно-кроткой улыбкой. - Но
ко мне вы попали, разумеется, не совсем случайно. Но не нужно волноваться.
Никто из нас не сошел с ума. По крайней мере вы. Можете мне поверить, это
я вам гарантирую. Все в порядке, Антон. Можно мне вас называть просто
Антоном и на "ты"? Тебе плохо гулялось с Серафимом?
- Погуляли прекрасно, - процедил сквозь зубы Сухов, - но, может, вы
все-таки объясните, к чему этот спектакль?
- Это не спектакль. Надеюсь, что как врач и просто как умный
современный человек без лишних комплексов ты не только все быстро поймешь
и воспримешь, но и скажешь свое слово... Однако давай по порядку...
Чудесный день сегодня. Разве не так? Сегодня у тебя рано закончились
операции, ты торопился домой, и вдруг...
- Откуда вы знаете, где я работаю и когда закончил оперировать?
- Все это элементарно, Антон. Просто я читаю твои мысли. Но не
торопись с умозаключениями. Хочешь кофе?
- Благодарю, не хочу.
- Напрасно отказываешься.
Сухову захотелось встать и уйти. Но любопытство и необычность
ситуации заставляли сидеть.
- Почему напрасно?
- Кофе - напиток бодрости! - патетично воскликнула Гиата. - Разве не
так написано в кафе на Киевской площади?
- Не помню. Я очень редко бываю на Киевской площади.
- И очень редко пьешь кофе... - лукаво смотрела Гиата, и Антон Сухов
сразу почувствовал многозначительную иронию. Он любил кофе давно, и Гиата,
оказывается, и об этом догадывается. А может, даже знает?
- Да, я очень редко пью кофе... на Киевской площади.
- А кофе там чудесный.
- Может, прекратим имитацию непринужденной беседы?
- Почему? - она так прелестно, с таким естественным удивлением
улыбнулась, что у Сухова мурашки пробежали по спине. - А что тебя
интересует, Антон?
- Казалось бы, ты и сама должна знать не только время окончания
операций, но и круг моих интересов, - отчеканил Сухов каждое слово, тоже
переходя на "ты".
- Не преувеличивай моих возможностей. - Гиата блеснула рядами ровных
белых зубов. - Я могу многое. Могу читать твои мысли. Но это еще не все.
Далеко не все.
- Кто ты?
- Гиата Бнос.
- Я сейчас встану и пойду. Если я спросил о тебе, то совсем не для
того, чтобы услышать еще раз твою фамилию.
- А что же ты хотел услышать?
- Собственно говоря, ничего не хотел... Но если я оказался у тебя
дома, да еще таким странным образом, то, может, ты сама хотела что-то мне
сказать?
Гиата снова лукаво улыбнулась.
- Зачем так торопиться? Хочешь кофе?
- Да...
- Вот это уже лучше. Кофе - напиток бодрости. А торопиться никогда не
следует. К тому же у тебя такой прекрасный день сегодня. Легкий день.
Сегодня ты можешь отдыхать душой и телом... Послушай, почему ты такой
взвинченный?
Гиата говорила неторопливо, спокойно, доверительно.
- Чем ты испуган? Ведь ничего особенного не произошло... И тебе не
пристало смущаться в присутствии молодой... очень молодой женщины.
Сухов прикрыл веки.
- Разве мое состояние вызвано присутствием молодой женщины? Кстати,
почему ты подчеркиваешь, что "очень молодой" женщины?
- Ну... Галантного кавалера, как вижу, из тебя не получится, но не
отчаивайся. Не будем распространяться о наших годах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17