А ты как думал, дубина ты старая! — закричал Цуан. — Откуда же еще мне знать об этом? Мы с Ходаисоном заодно, он со мной в доле — теперь сами видите, есть ли вам польза лгать… Да, прямо скажу, почтенный, дурака вы сваляли, что того морячка так основательно посвятили в свои дела. Но о том поздно горевать: что посеешь, то и пожнешь. Вопрос в другом: сколько вы ему заплатили?
— А сам он вам не сказывал? — спросил дядя.
— Уж это мое дело, — ответил Алан.
— Ну, все едино, — сказал дядя. — Что бы он там ни плел, то наглая ложь, а правда, как перед господом богом, вот она: заплатил я ему двадцать фунтов. Но скажу начистоту: помимо этого, ему предназначалась выручка, когда запродаст малого в Каролине, а это был бы кус пожирней, но уж не из моего кармана, понятно?
— Благодарю вас, мистер Томсон. Этого совершенно довольно, — молвил стряпчий, выходя из-за угла. — Вечер добрый, мистер Бэлфур, — прибавил он с изысканной любезностью.
— Добрый вечер, дядя Эбенезер, — сказал и я.
— Славная выдалась погодка, мистер Бэлфур, — прибавил, в свой черед, Торренс.
Ни слова не сказал мой дядя, ни словечка, а как стоял, так и плюхнулся на верхнюю ступеньку и вытаращил на нас глаза, точно окаменев. Алан незаметно вынул у него из рук мушкетон; стряпчий же, взяв его под локоть, оторвал от порога, повел на кухню (следом вошли и мы) и усадил на стул возле очага, где еле теплился слабый огонек.
В первые мгновения мы все стояли и глядели на него, торжествуя, что дело завершилось столь успешно, однако же и с долей жалости к посрамленному противнику.
— Полно, мистер Эбенезер, полно, — промолвил стряпчий, — не нужно отчаиваться, я обещаю, что мы вам предъявим мягкие условия. А пока дайте-ка ключ от погреба, и Торренс в честь такого события достанет нам бутылочку вина из запасов вашего батюшки. — Он повернулся и взял меня за руку. — Мистер Дэвид, — сказал он, — я вам желаю всяческих радостей от этой доброй и, я полагаю, вполне вами заслуженной перемены в судьбе. — Вслед за тем он не без лукавства обратился к Алану: — Мистер Томсон, позвольте выразить вам мое восхищение: вы свою роль провели с незаурядным искусством, и лишь одно я не вполне себе уяснил. Вас, как я понимаю, зовут Джеме или Карл? А если нет, значит, Георг?
— Отчего же, сэр, я непременно должен зваться каким-то из этих трех имен? — воинственно произнес Алан и весь подобрался, словно бы учуяв обиду.
— Да нет, сэр, просто вы помянули про королевское имя, — невинно отозвался Ранкилер. — А так как короля Томсона до сих пор не бывало — во всяком случае, моих ушей слава о нем не достигла, — я рассудил, что, очевидно, вы имеете в виду то имя, которое вам дали при крещении.
Удар пришелся по больному месту; и не скрою, Алан принял его тяжело. Ни слова не сказав в ответ, он отошел в дальний угол кухни, сел и нахохлился; и только после того, как к нему подошел я, пожал ему руку и стал благодарить, сказав, что главная заслуга в моем торжестве принадлежит ему, он улыбнулся краем рта и согласился примкнуть к нашему обществу.
К тому времени уж был затоплен очаг и откупорена бутылка вина, а из корзины извлечена добрая снедь, которой мы с Торренсом и Аланом принялись отдавать должное; стряпчий же с дядюшкой уединились для переговоров в соседней комнате. Целый час совещались они при закрытых дверях; к исходу этого срока они пришли к соглашению, а после дядя с племянником по всей форме приложили к нему руку. Его условия обязывали дядю уплатить вознаграждение Ранкилеру за посредничество, а мне ежегодно выплачивать две трети чистого дохода от имения Шос.
Так обездоленный бродяга из баллады вступил в свои владения; в ту ночь я улегся спать на кухонные сундуки состоятельным человеком, отпрыском знатной фамилии. Алан, Торренс и Ранкилер безмятежно похрапывали на своих жестких постелях; я же — хоть столько дней и ночей валялся под открытым небом в грязи иль на камнях, зачастую на голодное брюхо, да еще в страхе за свою жизнь — был этой переменой к лучшему выбит из колеи, как ни одним ударом судьбы, и пролежал до самого рассвета, глядя, как пляшут на потолке тени от огня, и обдумывая будущее.
ГЛАВА XXX
ПРОЩАНИЕ
Что ж, я-то сам обрел пристанище, однако на моей совести оставался Алан, которому я столь многим был обязан; а на душе тяжелым камнем лежала и другая забота: Джеме Глен, облыжно обвиненный в убийстве. То и другое я наутро поверил Ранкилеру, когда мы с ним часов примерно в шесть прохаживались взад-вперед перед замком Шос, а вокруг, сколько хватало глаз, простирались поля и леса, принадлежавшие когда-то моим предкам, а ныне мои. Хоть и о мрачных предметах велась беседа, а взгляд мой нет-нет да и скользил любовно по этим далям, и мое сердце екало от гордости.
Что у меня прямой долг перед другом, стряпчий признал безоговорочно. Я обязан, чего бы мне то ни стоило, помочь ему выбраться из Шотландии; на участие в судьбе Джемса он смотрел совсем иначе.
— Мистер Томсон — это особая статья, — говорил он, — родич мистера Томсона — совсем другая. Я не довольно осведомлен о подробностях, но, сколько понимаю, дело решается не без вмешательства могущественного вельможи (мы будем, с вашего дозволения, именовать его Г.А. [17]), который, как полагают, относится к обвиняемому с известным предубеждением.
Г. А., спору нет, дворянин отменных качеств, и все же, мистер Дэвид, timeo qui nocuere deos [18]. Если вы своим вмешательством вознамеритесь преградить ему путь, к отмщению, помните, есть надежный способ отделаться от ваших свидетельских показаний: отправить вас на скамью подсудимых. А там вас ожидает столь же горестная участь, что и родича мистера Томсона. Вы возразите, что невиновны — так ведь и он неповинен. А быть судиму присяжными-горцами по поводу горской усобицы и притом, что на судейском кресле горец, — от такого суда до виселицы рукой подать.
Честно говоря, все эти доводы я и сам себе приводил, и возразить мне было нечего; а потому я призвал на помощь все простодушие, на какое был способен.
— В таком случае, сэр, — сказал я, — мне, видно, ничего не останется, как пойти на виселицу?
— Дорогое дитя мое, — вскричал Ранкилер, — ступайте себе с богом и делайте, что считаете правильным! Хорош же я, что в свои-то лета наставляю вас на путь постыдный, хоть и надежный. Беру назад свои слова и приношу вам извинения. Ступайте и исполните свой долг и, коль придется, умрите на виселице честным человеком. В жизни бывает кое-что похуже виселицы.
— Немногое, сэр, — с улыбкой заметил я.
— Нет, сэр, позвольте! — вскричал он. — Очень многое. За примером ходить недалеко, вот дяде вашему раз в двадцать лучше бы и пристойней болтаться на виселице!
Сказав это, он воротился в замок (все еще в сильном возбуждении: видно, порыв мой очень пришелся ему по нраву) и принялся составлять для меня два письма, поясняя тем временем их назначение.
— Вот это, — говорил он, — доверительное письмо моим банкирам из Британского Льнопрядильного кредитного общества с просьбою открыть вам кредит. Все ходы и выходы вам подскажет мистер Томсон, он человек бывалый, вы же с помощью этого кредита добудете средства для побега. Надеюсь, вы будете рачительным хозяином своим деньгам; однако по отношению к такому другу, как мистер Томсон, я позволил бы себе даже расточительство. Что же касается родича его, тут для вас самое лучшее проникнуть к Генеральному прокурору, все ему рассказать и вызваться в свидетели; примет ли он ваше предложение, нет ли — это совсем другой вопрос, который будет зависеть уже от Г. А. Теперь, чтоб вас достойным образом представили Генеральному прокурору, я вам даю письмо к вашему ученому тезке, мистеру Бэлфуру из Пилрига, коего высоко почитаю. Для вас приличней быть представлену человеком одного с вами имени, а владелец Пилрига в большой чести у правоведов и пользуется расположением Генерального прокурора Гранта. На вашем месте я не обременял бы его излишними подробностями. И знаете что? Думаю, нет никакой надобности упоминать ему про мистера Томсона. Старайтесь перенять побольше у мистера Бэлфура, он образец, достойный подражания, когда же будете иметь дело с Генеральным прокурором, блюдите осмотрительность, и во всех усилиях ваших, мистер Дэвид, да поможет вам господь!
Засим он распрощался с нами и в сопровождении Торренса направился к паромной переправе, а мы с Аланом, в свой черед, обратили стопы свои к городу Эдинбургу. Мы шли заросшей тропинкой мимо каменных столбов и недостроенной сторожки и все оглядывались "а мое родовое гнездо. Замок стоял пустынный, огромный, холодный и словно нежилой; лишь в одномединственном окошке наверху подпрыгивал туда-сюда, вверх-вниз, как заячьи уши в норе, кончик ночного колпака. Неласково встречали меня здесь, недобро принимали; но хоть по крайней мере мне глядели вслед, когда я уходил отсюда.
Неторопливо шли мы с Аланом своим путем, на разговор, на быструю ходьбу что-то не тянуло. Одна и та же мысль владела обоими: недалека минута разлуки; и память о минувших днях томила и преследовала нас. Нет, мы, конечно, говорили о том, что предстояло сделать, и было решено, что Алан будет держаться неподалеку, прячась то тут, то там, но непременно раз в день являясь на условленное место, где я бы мог снестись с ним либо самолично, либо через третье лицо. Мне же тем временем надлежало связаться с каким-либо стряпчим из эпинских Стюартов, чтобы можно было на него всецело положиться; обязанностью его будет сыскать подходящий корабль и устроить так, чтобы Алан благополучно погрузился. Едва мы все это обсудили, как обнаружилось, что слова более нейдут нам на язык, и, хоть я тщился поддразнивать Алана мистером Томсоном, а он меня — моим новым платьем и земельными владениями, нетрудно было догадаться, что нам вовсе не до смеха, а скорей хоть плачь.
Мы двинулись коротким путем по Корсторфинскому холму, и когда подошли к тому месту, что называется Переведи-Дыхание, и посмотрели вниз на Корсторфинские болота и далее, на город и увенчанную замком вершину, мы разом остановились, ибо знали без всяких слов, что тут пути наши расходятся. Мой друг мне снова повторил все, о чем мы уговорились: где сыскать стряпчего, в какой час его, Алана, можно будет застать в назначенном месте, какой условный знак должен подать тот, кто придет с ним свидеться. Потом я отдал ему все свои наличные деньги (всего-то-навсего две гиней, полученные от Ранкилера), чтобы ему пока не голодать, потом мы постояли в молчании, глядя на Эдинбург.
— Ну что ж, прощай, — сказал Алан и протянул мне левую руку.
— Прощайте, — сказал я, порывисто стиснул ее и зашагал под гору.
Мы не подняли друг на друга глаза, и, покуда он был на виду, я ни разу не обернулся поглядеть на него. Но по дороге в город я чувствовал себя до того покинутым и одиноким, что впору сесть на обочину и разреветься, точно малое дитя.
Близился полдень, когда, минуя Уэсткирк и Грассмаркет, я вышел на столичные улицы. Высоченные дома по десять — пятнадцать ярусов; узкие, сводчатые ворота, изрыгающие бесконечную вереницу пешеходов; товары, разложенные в окнах лавок; гомон и суета, зловоние и роскошные наряды, множество поразительных, хоть и ничтожных мелочей ошеломили меня, и я в каком-то оцепенении отдался на волю текущей по улицам толпы и повлекся с нею неведомо куда и все то время ни о чем другом не мог думать, кроме как об Алане там, у Переведи-Дыхание, и (хоть скорее можно бы ожидать, что меня приведут в восхищение весь этот блеск и новизна) холодная тоска точила меня изнутри и словно сожаление, что что-то сделано не так.
Волею судьбы уличный поток прибил меня к самым дверям Британского Льнопрядильного кредитного общества.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Тайное студенческое общество, членом которого был Стивенсон. «L.J.R.» предположительно означает Liberty, Justice, Reverence — Свобода, Справедливость, Благонравие (англ.).
2. Виги или вигамуры — насмешливое прозвище приверженцев короля Георга. (Прим, автора.)
3. 21 сентября 1745 года шотландцы разбили под Престонпансом войска англичан.
4. «Круахан» — боевой клич Кемпбеллов. (Прим. автора.)
5. Испольщиком зовется арендатор, который берет у землевладельца на корма скотину, а приплод делит с хозяином. (Прим. автора.)
6. Карл Стюарт, внук Иакова II, «молодой претендент» на престол Шотландии.
7. Не от яйца начат был рассказ о Троянской войне. (Из Горация.)
8. В суть дела (лат.).
9. Был, но не являюсь (лат.).
10. Безбородый юнец без присмотра (лат.).
11. Какое место на земле (лат.).
12. Одинаковыми трудами запечатлел следы (лат.).
13. Ненавижу тебя, прекрасный сабинянин (лат.).
14. Горько вздыхающего (лат.).
15. Будем петь далее (лат.).
16. Достойное вмешательства бога-мстителя (лат.).
17. Герцог Аргайлский. (Прим. автора.)
18. Боюсь тех, которые вредят богам (лат.).

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32