– Звучит угрожающе.
– Настоящий досмотр требует уйму времени. Некоторые устройства совсем крохотные, то, что вплетается в ткань одежды, приклеивается к коже... – Сардинка пожала плечами. – Я люблю, чтобы у меня было время в запасе. Я заплачу вам за время. Вам нужны деньги, Эдвард?
– Нет, – удивленно ответил Эдди. – Я хочу сказать, ну да. Разумеется, мне нужны деньги, кому они не нужны?
Но у меня дорожные чеки и кредитная карточка от моей эхи. От ЭКоВоГСа.
Она внимательно оглядела его, нацелив ему в лицо специфик:
– Кто такой Эковогс?
– Эха компьютерного восприятия гражданских свобод, – объяснил Эдди. – Отделение Чаттануга.
– Понятно. Английское сокращение. – Сардинка нахмурилась. – Ненавижу сокращения... Эдвард, я заплачу вам сорок экю наличными за то, что вы положите свою сумку в камеру хранения, а вместо нее возьмете вот эту.
– Продано, – отозвался Эдди. – Где деньги?
Сардинка протянула ему четыре потертые банкноты с голограммой. Эдди запихал наличку в карман, потом открыл собственную дорожную сумку и достал оттуда повидавшую виды книгу в жестком картонном переплете – «Масса и власть» Элиаса Канетти.
– Так, легкое чтиво, – неубедительно объяснил он.
– Дайте мне посмотреть книгу, – настояла на своем Сардинка. Она быстро пролистнула ее, просканировала страницы полосатыми кончиками пальцев, согнула переплет и проверила корешок, предположительно на предмет запрятанных в нем бритв, отравленных игл или полосок взрывчатого пластилина. – Контрабандный ввоз данных, – кисло заключила она, возвращая ему книгу.
– Тем ЭКоВоГС и дышит. – Эдди подмигнул ей поверх специфика.
Он убрал книгу в серую гостиничную сумку и застегнул молнию. Потом закинул свою дорожную сумку в ячейку, захлопнул дверцу и вынул ключ с номерком.
– Дайте мне ключ, – сказала Сардинка.
– Зачем?
– Вы можете вернуться и открыть ячейку. Если ключ будет у меня, это намного снизит риск нарушения безопасности.
– Не выйдет. – Эдди нахмурился. – Забудьте об этом.
– Десять экю, – предложила она.
– М-м-м-м...
– Пятнадцать.
– О'кей, пусть будет по-вашему. – Эдди отдал ей ключ. – Не потеряйте.
Без улыбки Сардинка опустила ключик в закрывающийся на молнию карман на рукаве своего плаща:
– Я никогда ничего не теряю.
Она открыла бумажник.
Кивнув, Эдди убрал десятку и пять бумажек по одному экю. На десятке был голопортрет Рене Декарта, глубокий, похоже, был мужик и выглядел донельзя французом и рационалистом.
Эдди решил, что пока его дела идут неплохо. Если уж на то пошло, в дорожной сумке не было ничего остро необходимого: нижнее белье, билеты, визитные карточки, рубашки, галстук, подтяжки, запасная пара обуви, зубная щетка, аспирин, растворимый кофе, нитки с иголками и наушники. И что с того? Она же не предложила ему расстаться со спецификом.
А также он по уши втюрился в свой эскорт. Кодовое имя «Сардинка» вполне ей подходило – она производила впечатление маленькой холодной рыбки из консервной банки. Эдди это казалось извращенно привлекательным.
На деле он считал ее настолько привлекательной, что с трудом мог стоять на месте и дышать нормально. Ему и впрямь нравилось, как она держит свои ручки в полосатых перчатках, ловко по-женски и таинственно по-европейски, но главное – волосы. Длинные, рыжевато-русые и тщательно заплетенные педантичной машиной. Он любил машинные прически у женщин. В НАФТА, похоже, никак не могли уловить эту моду. Косы Сардинки напоминали массу ржавых антикварно-музейных кольчужных звеньев или, быть может, какую-нибудь фантастически сложную железнодорожную развязку. Ее прическа была самая что ни на есть деловая. Не только ни одного волоска не выбивалось из косиц Сардинки, но любая растрепанность была топологически невозможной. Непрошено перед мысленным взором Эдди возникла картина: каково было бы запустить в них пальцы в темноте?
– Я умираю с голоду, – объявил он.
– Тогда мы поедим. – Они двинулись к выходу.
Электрические такси пытались – без особого успеха – остановить все расширяющееся кровотечение туристов.
Сардинка покогтила полосатыми пальцами воздух, потом подправила невидимые меню специфика. Она как будто накладывала злые чары на ближайшую семейную стайку итальянцев, которые отреагировали на это с едва скрытым ужасом.
– Мы можем пройти к городскому автобусу, – сказала она Эдди. – Так будет быстрее.
– Пешком быстрее?
Сардинка стартовала, и Эдди пришлось поспешить, чтобы не отстать от нее.
– Послушайте, Эдвард. Если вы будете следовать моим предложениям относительно вашей безопасности, мы сэкономим время. Если я сэкономлю время, вы заработаете деньги. Если вы заставите меня больше работать, я не буду такой щедрой.
– Да разве я что говорю, – запротестовал Эдди. В ее полицейские ботинки была встроена, судя по всему, какая-то компьютерная рассчитывающая движения стелька, поскольку двигалась она так, словно шагала на пружинах. – Я здесь для того, чтобы встретиться с Культурным Критиком. Аудиенция. Я должен доставить ему кое-что. Вам ведь это известно?
– Книгу?
Эдди приподнял серую гостиничную сумку.
– Ну да... Я приехал в Дюссельдорф для того, чтобы передать европейскому интеллектуалу старую книгу. На деле – вернуть ее ему. Он вроде как дал ее почитать Руководящему Комитету ЭКоВоГСа, а теперь настало время вернуть ее. Каких же это потребует трудов?
– Очевидно, немного, – спокойно ответила Сардинка. – Но во время Переворота всякое может случиться.
Эдди степенно кивнул:
– Перевороты – весьма любопытный феномен. ЭКоВоГС изучает Перевороты. Мы, возможно, подумаем о том, чтобы самим у себя такой закатить.
– Перевороты случаются вовсе не так, Эдди. Переворот нельзя «закатить» или «устроить». – Сардинка помедлила, задумавшись. – Скорее, это Переворот забрасывает человека.
– Так я и думал, – отозвался Эдди. – Я ведь, знаете ли, читал его работы. Я хотел сказать. Культурного Критика. Глубокие труды. Мне понравилось.
Сардинка осталась равнодушной.
– Я не из его приверженцев. Меня просто наняли охранять его. – Она сотворила из воздуха новое меню. – Какой пищи вам бы хотелось? Китайской? Тайской? Эритирийской?
– А как насчет немецкой?
Сардинка рассмеялась:
– Мы, немцы, никогда не едим немецкую кухню... В Дюссельдорфе очень хороши японские кафе. Поесть лосося к нам прилетают из Токио. И сардины...
– Вы живете здесь, в Дюссельдорфе, Сардинка?
– Я живу повсюду в Европе, Глубокий Эдди. – Голос ее стал вдруг тихим и печальным. – В любом городе, укрытом за экраном... А экраны есть по всей Европе.
– Звучит неплохо. Хочешь поменяться программками к спецификам?
– Нет.
– Ты не веришь в anwendungsoriente wissensverabeitung?
Сардинка скорчила гримаску:
– Надо ж, какой умник, не забыл выучить соответствующее выражение по-немецки. Говори по-английски, Эдди. Акцент у тебя ужасающий.
– Премного благодарен, – отозвался Эдди.
– Не глупи, Эдди, со мной нельзя обмениваться программами. Я не стану отдавать программы безопасности для специфика гражданским ребятишкам-янки.
– У тебя что, копирайта на них нет?
– И это тоже. – Она с улыбкой пожала плечами.
Выйдя из здания аэропорта, они пошли на юг. Беззвучный равномерный поток электрического транспорта лился по Флугхафенштрассе. Воздух в сумерках пах мелкими белыми розами. Они перешли улицу на светофоре. Семиотика немецкой рекламы и вывесок, проникая в сознание, начинала вызывать слабый культурный шок. Garagenhof. Specialist fuer Mobiletelephone, Buerohausem. Он запустил программку распознавания данных в надежде на перевод, но немедленное дублирование слов повсюду, куда ни кинь взгляд, только создавало ощущение шизофрении.
Они укрылись на освещенной автобусной остановке, где кроме них нашли убежище пара основательно татуированных геев, помахивающих продуктовыми сумками. Видеореклама, встроенная в стену остановки, нахваливала немецкоязычные программы редактирования электронной почты.
Пока Сардинка, не нарушая молчания, терпеливо ждала автобуса, Эдди впервые смог рассмотреть ее поближе.
Было что-то странное и неопределенно европейское в линии ее носа.
– Будем друзьями, Сардинка. Я сниму специфик, если ты снимешь свой.
– Может, потом, – ответила она.
Эдди рассмеялся:
– Тебе стоит со мной познакомится поближе. Я веселый парень.
– Я уже с тобой знакома.
Мимо прошел переполненный автобус. Пассажиры облепили его гроздьями плакатов и транспарантов, а на крышу поставили клаксон, издававший пулеметные очереди бонго-музыки.
– Переворотчики уже взялись за автобусы, – кисло заметила Сардинка, переступая с ноги на ногу, будто давила виноград. – Надеюсь, мы сможем добраться в центр.
– Ты ведь выудила из сети мои данные, так? Кредитные документы и все такое. Интересно было?
Сардинка нахмурилась:
– Изучать документы – моя работа. Я не сделала ничего противозаконного. Все по уставу.
– Я не в обиде. – Эдди развел руками. – Но ты ведь выяснила, что я совершенно безобиден. Давай расслабься немного.
Сардинка вздохнула:
– Я выяснила, что ты неженатый мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти. Без постоянной работы. Без постоянного места жительства. Жены нет, детей нет. Радикально-политические настроения. Часто путешествуешь. Согласно демографической статистике, ты относишься к группе повышенного риска.
– Мне двадцать два, если быть точным. – Эдди отметил, что Сардинка никак не среагировала на это его заявление, а вот оба подслушивавших гея напротив весьма заинтересовались. Он с напускной беспечностью улыбнулся. – Я здесь для распространения информации, вот и все. Все меж друзьями. На деле, я даже уверен, что разделяю политические воззрения твоего клиента. Насколько я смог что-либо понять из его воззрений.
– Политика тут ни при чем. – Сардинка скучала и была несколько раздражена. – Мне нет дела до политики. Восемьдесят процентов всех преступлений с применением насилия совершается мужчинам твоей возрастной группы.
– Эй, фрейлейн, – это внезапно подал голос один из геев, говорил он по-английски, но с сильным немецким акцентом. – На нашу долю также приходится восемьдесят процентов шарма!
– И девяносто процентов веселья! – добавил его спутник. – Сейчас время Переворота, янки-бой. Пойдем с нами, совершим пару преступлений. – Он рассмеялся.
– Очень мило с вашей стороны, – вежливо и по-немецки отозвался Эдди. – Но я не могу. Я с нянюшкой.
Первый гей бросил на это остроумную шутку-идиому на немецком, смысл которой заключался, по-видимому, в том, что ему нравятся парни, которые носят солнечные очки после наступления темноты, но что Эдди не хватает татуировок.
Эдди, дочитав титры из воздуха, коснулся черного кружка у себя на скуле:
– Вам что, не нравится мой солитер? Он вроде как зловещий в своей сдержанности, как по-вашему?
В ответную шутку они, похоже, не въехали, поскольку только поглядели на него озадаченно.
Подошел автобус.
– Этот подойдет, – объявила Сардинка.
Она скормила автобусу чип-билет, и Эдди последовал за ней на борт. Автобус был переполнен, но толпа казалась вполне благодушной; в основном японоевропейцы, решившие поразвлечься в городе. Они на двоих заняли один кокон в хвосте.
За окном автобуса совсем стемнело. Они плыли по улице в управляемой компьютером машиной, скользили в похожей на сон отрешенности. Эдди чувствовал, как его овевает ароматом путешествий; основное нервное возбуждение млекопитающего, живого существа, вырванного из привычной жизни и заброшенного будто сверхзвуковой призрак на другую сторону планеты. Иное место, иное время: какой бы безмерный набор маловероятностей ни собрался воспрепятствовать его присутствию здесь, все они были побеждены. Вечер пятницы в Дюссельдорфе, 13 июля 2035 года. Время двадцать два десять. В самих точных цифрах крылось что-то магическое.
Он снова поглядел на Сардинку, усмехнулся ликующе и внезапно понял, кто она есть на самом деле. Сгорбленная под грузом забот функционер женского пола сидит напряженно в хвосте автобуса.
– А где мы, собственно, сейчас? – спросил он.
– Едем по Данцигерштрассе на юг к Альштадту, – ответила Сардинка. – Старому центру города.
– Да? А там что?
– Картофель. Пиво. Шницель. То, что ты хотел съесть.
Автобус остановился, и с остановки в него ввалилась толпа топающих и толкающихся буянов. На противоположной стороне улицы трое полицейских возились со сломанной камерой наблюдения за уличным движением. Копы были затянуты в полновесные розовые бронескафандры.
Эдди слышал где-то, что вся экипировка брошенной на подавление уличных беспорядков европейской полиции розового цвета. Считалось, что этот цвет успокаивает.
– Не особенно-то тебе весело приходится, да, Сардинка?
Она пожала плечами:
– Мы с тобой разные люди, Эдди. Я не знаю, что ты везешь Критику, да и знать не хочу. – Одним полосатым пальцем она поправила специфик, таким жестом классные дамы поправляют очки.
1 2 3 4 5 6 7 8