Айрин тяжело вздыхает, теперь она выглядит измученной. Собирает силы, ровно произносит:
- Джим, я тебе не позволю.
- Не позволишь - что?
Она собралась. Решительный взгляд - пути назад нет.
- На самом деле ты хочешь этого, да? Именно поэтому я здесь. Ты хочешь, чтобы я тебе позволила, - она видит, что он не понимает, - позволила тебе сделать это, - от напряжения ее голос хрипнет, - мужчина и женщина.
- А. Это. Я понял. - Джим моргает, обдумывает сказанное и снова впадает в бешенство. - Да?! А кто тебя, черт побери, просит?
- Ты попросишь, - уверенно отвечает Айрин. - Женщины разбираются в таких вещах.
- Да? Что ж, может быть, я попрошу, а может быть, и нет. Но сейчас - я не попрошу. По крайней мере не сейчас, когда у меня этот чертов насморк. - Он пинает ковер носком каблука. От всего этого начинает болеть шея. - Послушай, мне не 18 лет. Я не пытаюсь раздевать всех женщин подряд.
Она приглаживает волосы, как-то по-утиному двигает головой:
- Хорошо, я воровка. Я цыганка. Но, Джим, я не шлюха!
- Если бы мне нужна была шлюха - я бы ее и снял. Зачем мне возить с собой шлюху?
- Тогда - в чем дело? Если ты не хочешь, чтобы я позволила тебе - зачем ты взял меня с собой?
- Черт. - Джим удивлен сам себе. - Мне стало жаль тебя. Я просто подумал, что тебе нужно быть свободной. Свободной, как я.
Она смотрит на него.
- Это так странно?
- Да.
- Правда?
- Да.
- Ну, может быть. Не знаю.
Айрин роется в своей куртке, зажигает «Мальборо» спичкой из мотельного коробка. Руки у нее побледнели. Похоже, она уже не так боится его, не то чтобы верит ему - но наблюдает.
Джим разводит руками:
- Я уже перестал понимать, что странно, а что нет. Все было так давно… Оценки других для меня мало что значили.
- Я все равно не понимаю - зачем?
- Я не думал о том - зачем. Просто сделал так.
Это мало что проясняет. Айрин прищуривается и выпускает дым. Он пробует еще раз:
- Я думаю - мы не очень похожи. Но в чем-то у нас много общего. Больше, чем у большинства людей. Нормальных людей.
Она кивает. Кажется, начинает понимать.
- Мы беглецы.
- Ну нет - тогда уж - свободные существа! У беглецов нет радостей в жизни. Посмотри на все эти игрушки! Сейчас я тебе покажу кое-что.
Джим отворачивается от нее и запускает «макинтош». Когда он начинает мышкой переносить пиктограммки, Айрин заглядывает ему через плечо.
Он вкладывает трубку мотельного телефона в акустический соединитель, «Мак» пропискивает цифры, соединяется с электронной доской объявлений.
Пробегает через входные меню, экраны растворяются, улетают - как электронный «клинекс».
- Что это? - спрашивает Айрин.
- Хакеры. Телефонные пираты.
- Кто они?
- Люди, которые воруют у телефонных компаний. Коды для междугородних переговоров и так далее.
- Но это же не люди. Это только слова на телевизоре.
Джим смеется, растирает нос.
- Не будь такой деревенщиной. У этих ребят целый свой мир.
- Это компьютеры, не люди.
- На самом деле все еще запутанней, - в голосе Джима появляется неуверенность. - Сейчас это не умные ребятки-хакеры, это уличные парни, настоящие бандиты. Я видел их, они ошиваются в больших аэропортах. Ты даешь им пятерку, они заходят в телефонную будку и могут соединить тебя с Гонконгом, Лондоном… С Москвой, если хочешь - с чем угодно.
Айрин смотрит непонимающим взглядом.
- Это все новые телефонные компании, - говорит он. - Sprint, MCI. Теперь все действительно превратилось в хаос.
- Хаос? Что значит «хаос»?
- Хаос… - Джим остановился, задумался. Что такое, на самом деле, хаос? - Чертовски странное слово, если над ним подумать. Почти философское. - Хаос - это когда все перемешано, запутано, сложно. И - гм непредсказуемо. Наверное, это слово означает то, что мы не можем понять. Возможно - никогда не сможем понять.
- Как «непонятное»?
- Да.
Джим смотрит на анонимные сообщения, проползающие по экрану.
Предупреждения, секреты, жаргон.
- Знаешь, когда я только начинал - все было очень просто. Была просто Телефонная Компания. Ma Bell. Куча больших шишек. Им принадлежали провода по всей стране, от побережья до побережья, у них были тысячи сотрудников, миллионы и миллиарды долларов. Но потом они захотели влезть в компьютеры. Новая, динамичная индустрия, все такое. Но для этого им пришлось лишиться монополии на телефонную связь. И они это сделали! Они отдали всю свою централизованную систему, всю свою власть. Я до сих пор не понимаю - почему они так поступили. Так что теперь все по-другому. Нет больше Большой Телефонной Компании с ее мордастым представителем, нет наверное, нет этого духа. И осталась просто компания, пытающаяся заработать немного денег.
Он не знает, понимает ли она его - но, кажется, она поняла тон его голоса.
- Джим, и ты этим расстроен?
- Расстроен? - Он подумал над этим. - Пожалуй, нет. Просто я теперь мало что понимаю. Теперь это не Я против Них - понимаешь, маленький парень, бросающий вызов самым жирным котам… Я, наверное, ненавидел их. Но даже когда они были большими, и плохими, и неуязвимыми - я понимал что-то. Они были жирными котами, а я был Робин Гудом. Но теперь я - никто. Эти телефонные хакеры, серьезные программисты, сидят ночами, грызут печенье и взламывают коды… некоторые из них - дети.
- Америка, - говорит она. - Странная страна.
- Возможно, мы это изобрели. Но когда-нибудь так будет везде.
Она смотрит в экран, как будто это тоннель.
- Горбачев много говорит о компьютерах в своей пропаганде. Очень много.
- Высокие технологии, черт их дери. На самом деле они вокруг нас, везде. - Джим улыбается ей. - Хочешь соединиться с доской объявлений? Выберешь себе забавное прозвище.
- Нет.
Она гасит сигарету, зевает.
- Джим, все эти машины на моей кровати…
- Ну тогда надо их оттуда убрать.
Он разъединяет связь и выключает «Макинтош».
Рано утром она трясет его за плечо.
- Джим, Джим! - Она испугана, ее лицо совсем рядом с ним.
Он садится.
- Полиция? - Бросает взгляд на часы: 6:58.
- Телевизор. - Она показывает на него - он тихо шипит в углу, на экране белая статика. Джим хватает очки, цепляет их за уши.
Комната вплывает в фокус. Видеомагнитофон все еще подключен к телевизору, на полу рядом с его пультом - пепельница, набитая окурками «Мальборо».
Джим косится на это:
- Ты сожгла видеомагнитофон?
Внезапно он замечает на полу пушистые комки смятой и спутанной видеопленки. Вспоминает, что во сне он слышал какой-то треск и шорох.
- Какого черта? - кричит он. - Ты смяла мои пленки? Восемь, нет, десять! Как ты могла?
- Посмотри на телевизор. Посмотри на него.
Он смотрит:
- Статика.
Вылезает в трусах из кровати, натягивает джинсы. Злость поглощает его.
- Я понял. Мои порнофильмы. Просто не могу поверить, ты уничтожила их, ты сознательно уничтожила мои вещи! - голос его становится громче. - Корова! Тупая сука! Ты испортила мои вещи!
- Никто не должен смотреть такое.
- Я понял, - говорит он, застегивая джинсы, - ты смотрела их, да? Пока я спал - ты встала, чтобы посмотреть порнофильмы. Но когда ты это увидела, ты не смогла справиться с собой. Ты знаешь, сколько это стоит?!
- Это гадость. Грязь.
- Да, но это лучшая гадость и грязь, черт возьми! «Дебби в Далласе», «Полуночные ковбойши»… Просто не верится. Так ты заплатила мне за то, что я тебя подвез, да? - Кулаки его сжимаются.
- Хорошо, ударь меня, как настоящий мужчина - но потом выслушай меня!
- Нет, - говорит он, поднимая ботинки. - Не буду я тебя бить. Следовало бы - но я вроде как джентльмен.
Джим надевает вчерашние носки.
- Вместо этого я тебя оставлю, прямо здесь, в этом мотеле. Все, девочка, адью.
- Посмотри на телевизор. Джим, пожалуйста, посмотри.
Он снова смотрит:
- Ничего. И выключи наконец видеомагнитофон. Нет, стой - лучше я сам.
- Посмотри внимательно, - говорит Айрин, ее голос дрожит. - Ты не понимаешь?
На этот раз он пристально вглядывается в экран.
И теперь он что-то видит. Он никогда бы не заметил, если бы она ему не показала. Статика как статика - бессмысленность, шум, хаос.
Но с легким шоком понимания он осознает, что там действительно что-то видно. В кипящем море шипящих разноцветных точек какое-то подобие порядка.
Движение, форма - он почти видит их, но они остаются у самой грани понимания. От этого бросает в дрожь - ключ, который мог бы открыть новый мир, если найти правильный угол зрения, правильный фокус.
- Ничего себе, - говорит он, - в этой дыре есть спутниковое телевидение? Какая-то интерференция или что-то вроде. Чертовщина.
Айрин пристально вглядывается в экран. Страх уходит с ее лица.
- Это красиво, - говорит она.
- Какой-то странный сигнал… ты что-нибудь делала с проводами? Выключи видеомагнитофон.
- Подожди немного. Очень интересно.
Он наклоняется, отключает аппарат.
Телевизор включается в утреннее шоу, радостные широковещательные идиоты.
- Как ты это сделала? Какие кнопки ты нажимала?
- Никак, - отвечает она, - я смотрела, и все. Очень внимательно смотрела. Сначала - непонятно, но потом я это увидела!
Злость покидает Джима. Эти странные движущиеся контуры как-то сбили напряжение, лишили его сил. Он смотрит на скомканные пленки, но не может снова поймать ту внезапную ярость. Ей не следовало вмешиваться в его дела, но она не может манипулировать им. В конце концов, он, если захочет, всегда может купить еще.
- Ты не имеешь права портить мои вещи, - говорит он, но уже без былой уверенности.
- Мне плохо от них, - говорит она, смотря прямо на него холодными, голубыми глазами. - Ты не должен смотреть на шлюх.
- Это не твое… ладно, просто никогда больше так не делай. Никогда, ясно?
Она смотрит на него, глаза не движутся.
- Теперь ты меня оставляешь? Потому что я не позволила тебе, поэтому. Если бы я позволила тебе ночью, сейчас ты не был бы зол.
- Не начинай это сначала.
Джим надевает бейсбольную кепку. За ночь одна ноздря у него прочистилась. Пересохшая, ноющая - но дышащая. Маленькое чудо.
Они чистят телефоны в маленьких городках у шоссе. Белен, Бернардо, Сорокко… Правда, и последствия… Джим задал быстрый темп. Он думает о том, как заставить ее страдать. Просто высадить ее как-то недостаточно, это не вариант. Между ними идет борьба, и он не очень понимает правила.
Он не так много может сделать ей - молчание не смущает ее, пропущенного обеда она не замечает.
Он думает о сказанной ей фразе про ГУЛАГ. Джим представляет, что это такое - советский исправительный лагерь, серьезная штука. Настоящая. Он всегда ненавидел власти, но ему никогда не приходилось сидеть в тюрьме, напрямую сталкиваться с ними, идти против власти в открытую. Где-то в глубине сознания он понимает, что рано или поздно это произойдет какой-нибудь излишне внимательный клерк, хороший семьянин, уведомит полицию, вежливый инспектор с блокнотом: «Если Вас не затруднит, могу ли я взглянуть на ваше удостоверение личности, сэр?…»
А затем - допросы: «Вы действительно считаете, что мы поверим, что вы жили на доходы от ограбления телефонов-автоматов восемь лет?!»
- Прекрати!, - говорит Айрин.
- Что?
- Ты скрежещешь зубами.
- Ой.
Джим ведет машину на автопилоте, дорога под колесами как полузаметный пар. Внезапно окружающий их мир врывается в его сознание февральское небо, раскинувшаяся вокруг пустыня, указатель.
- Ух ты! - он бьет по тормозам. - Национальный Заповедник White Sands! Черт меня побери!
Он съезжает с магистрали, едет на восток по хайвею 70.
- Вайт Сэндз! Сколько лет я здесь не был! Не могу проехать мимо.
- Но ты говорил - мы едем в Эль-Пасо, - Айрин протестует.
- Ну и что? Вайт Сэндз - вне этого мира!
- Но все же ты говорил - Эль-Пасо.
- А плевать, мы можем делать все что хотим - никто не смотрит!. - Он улыбается, наслаждаясь ее растерянностью. - Вайт Сэндз - это фантастика, ты не пожалеешь об этом!
Она расстроена. Наконец произносит:
- В Вайт Сэндз - ракетный полигон.
- А, так ты уже знаешь, - говорит Джим без улыбки. - Плохо, Айрин, очень плохо. Я как раз собирался продать тебя Армии США, для тренировки в стрельбе.
- Что?
- Да, знаешь, Армия покупает русских и расставляет их на нулевой отметке. Я прикидывал - можно сделать три-четыре сотни.
Она лезет в сумочку за сигаретой.
- Очень смешно, Джим. Ха-ха-ха. Но я все равно не позволю тебе. Даже в пустыне. Где никто не смотрит.
- О Господи, расслабься, ладно? У тебя явно преувеличенное мнение о себе.
Вместо ответа Айрин выпускает дым поверх приборной панели, смотрит холодно и отстраненно.
Он давно не был в Вайт Сэндз. Гипсовые дюны, хрустальная пыль. Раньше здесь было морское дно, теперь оно само превратилось в море. Постоянные невидимые течения - слабый ветер медленно перекатывает песчаные волны.
Здесь есть жизнь - маленькие кусты и странные колючие травы, названий которых он не знает. Белое на белом на белом - а вверху - небо, облака на котором по контрасту кажутся серыми, небо, голубизна которого превратилась в цвет океана.
Джим платит за въезд. Они тихо углубляются в парк, миля за милей.
Наконец Джим глушит двигатель, выходит, хлопая дверью.
- Ты идешь?
Ему кажется, что она не сдвинется с места, будет сидеть с надутым видом.
1 2 3 4 5 6