Череда знакомых явлений. За такой работой отдыхаешь…
Прежний покой вернулся к Доку: на душе был штиль, — легкие ветерки, что срывались порой, не нарушали его. Стихли муки творчества: не стыло сердце в первооткрывательском сиротстве. Тихонько играла пластинка Баха — старые верные фуги, четкие, как уравнения… Работая, Док все больше исполнялся благорасположения. Он снова любил себя — как человека, как личность, как всякую живую душу. Чувство неудовлетворенности, часто отравляющее человеческую жизнь и столь сильно мучившее его прежде, отступило. Верхний голос пел успокоенно и чинно; средний, обыкновенно хриплый и громкий, был едва слышен — ворчал, бормотал, но что — не разобрать. А нижний — тот и вовсе молчал, словно убаюканный теплыми, ласковыми волнами…
Вдруг гремучие змеи забеспокоились в своей проволочной клетке: подняли головы, заводили в воздухе раздвоенными язычками — и все четыре дружно застрочили гремушками. Теперь уж и Док заслышал шаги, оторвался от работы. Дверь открылась, вошел Мак.
— Это, наверно, новые змеи, ко мне еще не привыкли, — оказал он, посмотрев на клетку.
— Сам виноват, редко заходишь, — сказал Док.
— Да не очень-то меня здесь в последнее время привечали…
— Прости, старина, я был не в духе. Постараюсь исправиться.
— Ну как твои восьминоги? Будешь еще ими заниматься?
— Пока не знаю.
— Лучше б не надо. А то они тебя совсем замучали.
— Что ты, — рассмеялся Док, — осьминоги тут ни при чем. Просто я отвык думать — вот и мучаюсь.
— Бери пример с меня, я и не привыкал, — сказал Мак.
— Позволь-позволь, — сказал Док. — По-моему, ты думаешь не меньше моего; ты, правда, посвятил свой ум проблемам более микроскопического ранга…
— Как-как? Что-то я таких не знаю. Скажи лучше, что ты думаешь о Патроне, только чур по-честному.
— Что тут думать. Не понимаю я его. Мы с ним очень разные люди.
— Еще бы, — сказал Мак. — Ты честный, не то что он.
— Это ты как специалист утверждаешь? — усмехнулся Док.
— Что за намеки? — обиделся Мак. — Положа руку на сердце, разве я не честный человек? То есть, может, и не честный, но зато по-честному признаюсь! Всем известно, что я — обманщик, и мне первому. Джозеф — тоже обманщик, а сам, поди, не знает…
— Хм, может, ты и прав.
— Так я вот что хотел спросить. Как, по-твоему, понравится Патрону, если у него будут кой-какие неприятности?
— Кому же это понравится.
— Он ведь на Консервном Ряду большой интерес имеет. И со всеми должен ладить, если, конечно, хочет у нас задержаться. Верно я говорю?
— Не пойму, куда ты клонишь?
— Так, просто рассуждаю.
— Ты хочешь сказать, что положение у Патрона — щекотливое?
— Вот-вот. И ему, стало быть, не нужны враги!
— Ну, враги, по-моему, никому не нужны. А ему особенно! Ведь у него здесь дело, да еще лавка. Так что…
— А-а! — сказал Док. — Теперь я понимаю! Ты решил Патрона слегка распатронить, и прикидываешь, какая у него будет реакция. Так что же ты собрался у него вымогать?
— Ничего, я просто… соображаю.
— Как же, знаем твои соображения. Раз Мак в затылке чешет — добра не жди.
— Ладно, можно подумать, от меня много зла видели… — обиделся Мак.
— Насчет зла не знаю, а вот добра — точно видели мало.
Мак беспокойно заерзал: не о себе пришел он толковать.
— Слышал, Док, новость? Весь монтерейский гольф-клуб перед первым матчем сезона присягу принимал. Уайти II взяли на этот матч клюшки носить. Все игроки шапки поснимали и поклялись, что не будут заниматься подрывной деятельностью…
— Слава те господи, — усмехнулся Док, — а то я уж волновался… Ну, а клюшечники тоже присягу принимали?
— А как же. Все до одного. Кроме Уайти! Отказался! Я, говорит, человек идеи. Вдруг у меня возникнет идея подорвать Капитолий? Что же мне, становиться клятвопреступником?.. Так его теперь к клюшкам и близко не подпускают.
— Я не пойму, он в самом деле хочет Капитолий взорвать?
— Да вроде нет. Он как говорит: сейчас не хочу, а потом — кто меня знает. Целую речь толкнул. Я, говорит, морская пехота, спаситель отечества — при своем особом убеждении. Указчиков над собой не потерплю.
Доку стало смешно:
— Выходит, если есть убеждения, то даже клюшки нельзя носить?
— Выходит, нельзя. Ему говорят — ты угроза общественной безопасности. А он им: какая я к черту угроза, у меня память насквозь дырявая — обидчика не упомню. А вообще, надоел ему этот чертов гольф-клуб, разговоры там больно скучные — все про деньги, да про женщин…
— Можешь его утешить: герои всегда страдают от своих сородичей.
— Кстати, о женщинах. Куда делась та богатая краля в мехах? Она ведь раньше частенько к тебе наведывалась…
— Да понимаешь, что-то ей последнее время нездоровится.
— Жалко. А что у нее за болезнь?
— Трудно сказать. Не берусь ставить диагноз.
— Вообще-то, с ее деньгами, — пробормотал Мак, — этого следовало ожидать…
— Постой, при чем тут деньги?
— Как при чем? — Мак подивился доковой непонятливости. — Допустим, муж у женщины получает двадцать пять долларов в неделю. Так она здоровехонька. И ребятишки на ней, и домашняя работа — все ей нипочем, разве что подустанет иногда… Но стоит мужу получить прибавку к жалованью, долларов хотя бы в двадцать пять, тут же и пойдут у нее простуды, аспирины, витамины…
— Да это прямо-таки новая медицинская теория!
— Какая же она новая? Разуй глаза!.. Слушай дальше. Повысят мужу жалованье до ста долларов в неделю. И что же? Женушка тут же выпишет журнал «Тайм» и вычитает себе какую-нибудь диковинную болезнь, там ведь про это на каждой странице. Есть, между прочим, женщины с такими болезнями, что знаменитые доктора только руками разводят! Сейчас самая модная болезнь — алергея. По-нашему, по-простому, раньше ее сенной лихорадкой звали. Кстати, гениальная голова эту самую алергею придумала — я бы сразу патент выдал! Как захочешь от работы отвильнуть, сразу говоришь: у меня на эту работу алергея. У некоторых женщин алергея на грязную посуду — чтоб не мыть… В общем, так скажу: стоит мужчине прилично зарабатывать, тут же дома лазарет…
— Мак, ты циник.
— Почему? Я правду говорю. Покажи мне хоть одну женщину, у которой муж хорошо зарабатывает, и чтоб она была здоровая…
Док хмыкнул.
— Значит, вот какой диагноз ты моей подруге поставил.
— Не знаю, не знаю, — сказал Мак. — У нее особый случай. Тут ведь не просто деньги. Тут большие деньги! А раз так, то и болезнь надо не как у всех, а какую-нибудь непонятную. Такую, что одной английской солью не отделаешься. Пойдет она, милая, по докторам. Обступят они ее, в затылках почешут, руками разведут — мол, первый такой случай в нашей практике…
— Ну, спасибо, Мак, потешил, — Док смеялся от души. — Давно не слышал я твоих речей…
— Скажи уж, не слушал. Ладно. А вот как ты думаешь: доктора, они люди честные?
— Что за странный вопрос?
— А то, что я не хуже их мог бы богачек лечить!
— Это как же?
— А вот так. Во-первых, я нанимаю себе ассистента, глухонемого. Работа у него важная: сиди, помалкивай с умным видом. Во-вторых, покупаю бутылку горькой соли, развожу и разливаю в маленькие флакончики с притертой пробкой. Получается шикарное лекарство под названием… допустим, «Лунная пыль». За каждую чайную ложку я бы брал по тридцать долларов, — принимать внутрь у меня в кабинете. А еще я бы придумал специальный аппарат-кресло с разными блестящими трубочками и с разноцветными лампами. Сажаешь туда женщину, пристегиваешь ремни, включаешь — и начинает ее в этом кресле вихлять!.. Полчаса — двенадцать долларов. А вихляет ее так, как она сама бы могла — если б, скажем, дома белье стирала. Вот бы я всех богачек и вылечил. И сам бы, глядишь, разбогател… Они, конечно, через неделю снова какую-нибудь хворь найдут, но и я к тому времени что-нибудь новенькое выдумаю. Скажем, пилюли — смесь снотворного с возбуждающим, чтоб ни туда и ни сюда!..
— Слава богу, что у тебя нет врачебного диплома, — сказал Док.
— Это почему?
— Действительно, почему? — удивился вдруг сам Док, не находя аргументов. — Постой, а как насчет профилактики заболеваний?
— Как сделать, чтоб они не болели?
— Вот-вот.
— Да очень просто. Не приноси домой ни гроша.
Док помолчал, посмотрел на морских звезд — между лучами проступала семенная жидкость.
— Слушай, Мак. Тебе, наверное, от меня что-нибудь надо, раз пришел?..
— Вроде нет. Может, и было надо, да я уж забыл. Я главное рад, что у тебя все прошло.
— Что прошло?
— Ну, эта… восьминожья болезнь.
— Рад, говоришь! — рассердился Док. — Так знай же — все равно будет по-моему! Книжку — умру, а напишу! Мне бы только в Ла-Джоллу добраться, к весенним приливам!
— Хорошо, хорошо, — испуганно проговорил Мак. — Пусть будет по-твоему.
Вернувшись в Королевскую ночлежку, Мак сказал ребятам:
— Эх, показалось мне поначалу, что дело на поправку пошло. А потом… — Мак махнул рукой. — В общем, нельзя ему писать эту чертову книжку…
17. ОКРУТИЛА!
Поступь у Сюзи была легкая. Сюзи взошла на крыльцо Западной биологической и постучала, — а змеи даже не застрочили трещотками.
— Войдите! — крикнул Док, не отрываясь от микроскопа.
Сюзи стояла в дверях, на ладони тарелка с диковинным, красивым тортом, в другой руке — бумажный пакет с банками пива.
— Добрый вечер, — сказала она церемонно.
Док поднял глаза.
— А-а, здравствуйте. Боже, это еще что?!
— Торт. Джо Элегант испек.
— Зачем?
— Наверное, Фауна велела.
— Что ж, я надеюсь, тебе он будет по вкусу.
Сюзи рассмеялась:
— По-моему, этот торт не для еденья, а для гляденья… Вот еще Фауна пива прислала.
— Это уже лучше, — сказал Док. — Так чего Фауне от меня надо?
— Ничего.
— Странно.
— Куда поставить торт? — спросила Сюзи.
Тут Док посмотрел на Сюзи, а Сюзи на Дока, и обоим в голову пришла одна и та же мысль — а торт-то похож на свадебный! — и они принялись хохотать. У Сюзи аж слезы выступили на глазах. «Ой, мамочка, не могу», повторяла она, всплескивая руками и зажмуриваясь. Док закидывал голову, хохотал раскатисто, шлепал себя по коленкам. И так им было хорошо смеяться, что они нарочно еще долго не унимались.
— Ой, мамочки, — сказала Сюзи, — глаза хоть вытереть. — Она поставила торт на клетку с гремучими змеями — комната наполнилась истошным треском. Сюзи в испуге отскочила в сторону.
— Что это?!
— Гремучие змеи.
— Для чего ты их держишь?
— Беру яд на продажу.
— Ни за что б не стала жить в одной комнате с этими грязными тварями.
— И вовсе они не грязные. Они даже меняют кожу, в отличие от людей.
— Все равно, ненавижу змей, — Сюзи передернулась.
— Ты так говоришь оттого, что их не знаешь.
— И слава богу, что не знаю. Грязные, мерзкие!
Док откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.
— Интересно у тебя получается, — промолвил он. — Змеи — одни из самых чистоплотных животных, а ты их называешь грязными. Почему?
— Сказать почему?
— Сделай милость.
— Потому что ты плохо говоришь о Фауне.
— Постой, — сказал Док. — При чем здесь… Да и не говорил я о ней плохо!
— Говорил. Ты сказал, раз Фауна шлет гостинцы, значит, хочет чего-то. А она просто так, из добрых чувств!
— Ага, понимаю. — Док медленно кивнул. — И ты в отместку называешь змей грязными?
— Угадал. Никому не позволю честить Фауну.
— Да я же просто пошутил.
— Мне так не показалось.
— Слушай, — сказал Док, — мы с Фауной лучшие друзья. Так что давай выпьем пива на мировую.
— Хорошо, — сказала Сюзи, — только прежде повинись.
— Ладно. Передай Джо Элеганту, что торт потрясный
— Еще бы, смотри, сверху — зефир с шоколадной глазурью.
— А Фауне передай, что если б не ее пиво, я бы погиб от жажды.
— Ну хорошо, коли так. — С лица Сюзи сошло напряженное выражение. — Где открывалка?
— Сзади тебя, в раковине.
Сюзи открыла две банки пива, приблизилась к рабочему столу Дока.
— Что это ты такое делаешь?
— Препараты. Видишь стеклянные чашки? В них я кладу сперматозоиды и яйцеклетки морских звезд. Через полчаса умертвляю зародышей в одной чашке, еще через полчаса — в другой, и так далее. А потом делаю срез; и помещаю вот на такие длинные предметные стеклышки. На каждом стеклышке представлен весь цикл развития зародыша.
Сюзи склонилась над чашками.
— Ничего не видать.
— Конечно. Они слишком крошечные. Могу показать под микроскопом.
Сюзи выпрямилась.
— И зачем ты все это делаешь?
— Для студентов. Им нужно изучать, как развиваются морские звезды.
— А для чего это изучать?
— Видишь ли, люди развиваются фактически так же.
— Ну и изучали бы людей.
Док рассмеялся:
— Тут небольшая загвоздочка — трудновато каждые полчаса убивать человеческого зародыша у матери в утробе… На, взгляни. — Он подвинул стеклянное блюдце пoд микроскоп.
Сюзи приникла к окулярам.
— Ух ты! Неужели я когда-то такая была?
— Да, что-то в этом роде.
— Знаешь, — улыбнулась Сюзи, — я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чудная у тебя работа — личинки, червяки…
— Бывает, между прочим, и почуднее, — не удержался Док.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Прежний покой вернулся к Доку: на душе был штиль, — легкие ветерки, что срывались порой, не нарушали его. Стихли муки творчества: не стыло сердце в первооткрывательском сиротстве. Тихонько играла пластинка Баха — старые верные фуги, четкие, как уравнения… Работая, Док все больше исполнялся благорасположения. Он снова любил себя — как человека, как личность, как всякую живую душу. Чувство неудовлетворенности, часто отравляющее человеческую жизнь и столь сильно мучившее его прежде, отступило. Верхний голос пел успокоенно и чинно; средний, обыкновенно хриплый и громкий, был едва слышен — ворчал, бормотал, но что — не разобрать. А нижний — тот и вовсе молчал, словно убаюканный теплыми, ласковыми волнами…
Вдруг гремучие змеи забеспокоились в своей проволочной клетке: подняли головы, заводили в воздухе раздвоенными язычками — и все четыре дружно застрочили гремушками. Теперь уж и Док заслышал шаги, оторвался от работы. Дверь открылась, вошел Мак.
— Это, наверно, новые змеи, ко мне еще не привыкли, — оказал он, посмотрев на клетку.
— Сам виноват, редко заходишь, — сказал Док.
— Да не очень-то меня здесь в последнее время привечали…
— Прости, старина, я был не в духе. Постараюсь исправиться.
— Ну как твои восьминоги? Будешь еще ими заниматься?
— Пока не знаю.
— Лучше б не надо. А то они тебя совсем замучали.
— Что ты, — рассмеялся Док, — осьминоги тут ни при чем. Просто я отвык думать — вот и мучаюсь.
— Бери пример с меня, я и не привыкал, — сказал Мак.
— Позволь-позволь, — сказал Док. — По-моему, ты думаешь не меньше моего; ты, правда, посвятил свой ум проблемам более микроскопического ранга…
— Как-как? Что-то я таких не знаю. Скажи лучше, что ты думаешь о Патроне, только чур по-честному.
— Что тут думать. Не понимаю я его. Мы с ним очень разные люди.
— Еще бы, — сказал Мак. — Ты честный, не то что он.
— Это ты как специалист утверждаешь? — усмехнулся Док.
— Что за намеки? — обиделся Мак. — Положа руку на сердце, разве я не честный человек? То есть, может, и не честный, но зато по-честному признаюсь! Всем известно, что я — обманщик, и мне первому. Джозеф — тоже обманщик, а сам, поди, не знает…
— Хм, может, ты и прав.
— Так я вот что хотел спросить. Как, по-твоему, понравится Патрону, если у него будут кой-какие неприятности?
— Кому же это понравится.
— Он ведь на Консервном Ряду большой интерес имеет. И со всеми должен ладить, если, конечно, хочет у нас задержаться. Верно я говорю?
— Не пойму, куда ты клонишь?
— Так, просто рассуждаю.
— Ты хочешь сказать, что положение у Патрона — щекотливое?
— Вот-вот. И ему, стало быть, не нужны враги!
— Ну, враги, по-моему, никому не нужны. А ему особенно! Ведь у него здесь дело, да еще лавка. Так что…
— А-а! — сказал Док. — Теперь я понимаю! Ты решил Патрона слегка распатронить, и прикидываешь, какая у него будет реакция. Так что же ты собрался у него вымогать?
— Ничего, я просто… соображаю.
— Как же, знаем твои соображения. Раз Мак в затылке чешет — добра не жди.
— Ладно, можно подумать, от меня много зла видели… — обиделся Мак.
— Насчет зла не знаю, а вот добра — точно видели мало.
Мак беспокойно заерзал: не о себе пришел он толковать.
— Слышал, Док, новость? Весь монтерейский гольф-клуб перед первым матчем сезона присягу принимал. Уайти II взяли на этот матч клюшки носить. Все игроки шапки поснимали и поклялись, что не будут заниматься подрывной деятельностью…
— Слава те господи, — усмехнулся Док, — а то я уж волновался… Ну, а клюшечники тоже присягу принимали?
— А как же. Все до одного. Кроме Уайти! Отказался! Я, говорит, человек идеи. Вдруг у меня возникнет идея подорвать Капитолий? Что же мне, становиться клятвопреступником?.. Так его теперь к клюшкам и близко не подпускают.
— Я не пойму, он в самом деле хочет Капитолий взорвать?
— Да вроде нет. Он как говорит: сейчас не хочу, а потом — кто меня знает. Целую речь толкнул. Я, говорит, морская пехота, спаситель отечества — при своем особом убеждении. Указчиков над собой не потерплю.
Доку стало смешно:
— Выходит, если есть убеждения, то даже клюшки нельзя носить?
— Выходит, нельзя. Ему говорят — ты угроза общественной безопасности. А он им: какая я к черту угроза, у меня память насквозь дырявая — обидчика не упомню. А вообще, надоел ему этот чертов гольф-клуб, разговоры там больно скучные — все про деньги, да про женщин…
— Можешь его утешить: герои всегда страдают от своих сородичей.
— Кстати, о женщинах. Куда делась та богатая краля в мехах? Она ведь раньше частенько к тебе наведывалась…
— Да понимаешь, что-то ей последнее время нездоровится.
— Жалко. А что у нее за болезнь?
— Трудно сказать. Не берусь ставить диагноз.
— Вообще-то, с ее деньгами, — пробормотал Мак, — этого следовало ожидать…
— Постой, при чем тут деньги?
— Как при чем? — Мак подивился доковой непонятливости. — Допустим, муж у женщины получает двадцать пять долларов в неделю. Так она здоровехонька. И ребятишки на ней, и домашняя работа — все ей нипочем, разве что подустанет иногда… Но стоит мужу получить прибавку к жалованью, долларов хотя бы в двадцать пять, тут же и пойдут у нее простуды, аспирины, витамины…
— Да это прямо-таки новая медицинская теория!
— Какая же она новая? Разуй глаза!.. Слушай дальше. Повысят мужу жалованье до ста долларов в неделю. И что же? Женушка тут же выпишет журнал «Тайм» и вычитает себе какую-нибудь диковинную болезнь, там ведь про это на каждой странице. Есть, между прочим, женщины с такими болезнями, что знаменитые доктора только руками разводят! Сейчас самая модная болезнь — алергея. По-нашему, по-простому, раньше ее сенной лихорадкой звали. Кстати, гениальная голова эту самую алергею придумала — я бы сразу патент выдал! Как захочешь от работы отвильнуть, сразу говоришь: у меня на эту работу алергея. У некоторых женщин алергея на грязную посуду — чтоб не мыть… В общем, так скажу: стоит мужчине прилично зарабатывать, тут же дома лазарет…
— Мак, ты циник.
— Почему? Я правду говорю. Покажи мне хоть одну женщину, у которой муж хорошо зарабатывает, и чтоб она была здоровая…
Док хмыкнул.
— Значит, вот какой диагноз ты моей подруге поставил.
— Не знаю, не знаю, — сказал Мак. — У нее особый случай. Тут ведь не просто деньги. Тут большие деньги! А раз так, то и болезнь надо не как у всех, а какую-нибудь непонятную. Такую, что одной английской солью не отделаешься. Пойдет она, милая, по докторам. Обступят они ее, в затылках почешут, руками разведут — мол, первый такой случай в нашей практике…
— Ну, спасибо, Мак, потешил, — Док смеялся от души. — Давно не слышал я твоих речей…
— Скажи уж, не слушал. Ладно. А вот как ты думаешь: доктора, они люди честные?
— Что за странный вопрос?
— А то, что я не хуже их мог бы богачек лечить!
— Это как же?
— А вот так. Во-первых, я нанимаю себе ассистента, глухонемого. Работа у него важная: сиди, помалкивай с умным видом. Во-вторых, покупаю бутылку горькой соли, развожу и разливаю в маленькие флакончики с притертой пробкой. Получается шикарное лекарство под названием… допустим, «Лунная пыль». За каждую чайную ложку я бы брал по тридцать долларов, — принимать внутрь у меня в кабинете. А еще я бы придумал специальный аппарат-кресло с разными блестящими трубочками и с разноцветными лампами. Сажаешь туда женщину, пристегиваешь ремни, включаешь — и начинает ее в этом кресле вихлять!.. Полчаса — двенадцать долларов. А вихляет ее так, как она сама бы могла — если б, скажем, дома белье стирала. Вот бы я всех богачек и вылечил. И сам бы, глядишь, разбогател… Они, конечно, через неделю снова какую-нибудь хворь найдут, но и я к тому времени что-нибудь новенькое выдумаю. Скажем, пилюли — смесь снотворного с возбуждающим, чтоб ни туда и ни сюда!..
— Слава богу, что у тебя нет врачебного диплома, — сказал Док.
— Это почему?
— Действительно, почему? — удивился вдруг сам Док, не находя аргументов. — Постой, а как насчет профилактики заболеваний?
— Как сделать, чтоб они не болели?
— Вот-вот.
— Да очень просто. Не приноси домой ни гроша.
Док помолчал, посмотрел на морских звезд — между лучами проступала семенная жидкость.
— Слушай, Мак. Тебе, наверное, от меня что-нибудь надо, раз пришел?..
— Вроде нет. Может, и было надо, да я уж забыл. Я главное рад, что у тебя все прошло.
— Что прошло?
— Ну, эта… восьминожья болезнь.
— Рад, говоришь! — рассердился Док. — Так знай же — все равно будет по-моему! Книжку — умру, а напишу! Мне бы только в Ла-Джоллу добраться, к весенним приливам!
— Хорошо, хорошо, — испуганно проговорил Мак. — Пусть будет по-твоему.
Вернувшись в Королевскую ночлежку, Мак сказал ребятам:
— Эх, показалось мне поначалу, что дело на поправку пошло. А потом… — Мак махнул рукой. — В общем, нельзя ему писать эту чертову книжку…
17. ОКРУТИЛА!
Поступь у Сюзи была легкая. Сюзи взошла на крыльцо Западной биологической и постучала, — а змеи даже не застрочили трещотками.
— Войдите! — крикнул Док, не отрываясь от микроскопа.
Сюзи стояла в дверях, на ладони тарелка с диковинным, красивым тортом, в другой руке — бумажный пакет с банками пива.
— Добрый вечер, — сказала она церемонно.
Док поднял глаза.
— А-а, здравствуйте. Боже, это еще что?!
— Торт. Джо Элегант испек.
— Зачем?
— Наверное, Фауна велела.
— Что ж, я надеюсь, тебе он будет по вкусу.
Сюзи рассмеялась:
— По-моему, этот торт не для еденья, а для гляденья… Вот еще Фауна пива прислала.
— Это уже лучше, — сказал Док. — Так чего Фауне от меня надо?
— Ничего.
— Странно.
— Куда поставить торт? — спросила Сюзи.
Тут Док посмотрел на Сюзи, а Сюзи на Дока, и обоим в голову пришла одна и та же мысль — а торт-то похож на свадебный! — и они принялись хохотать. У Сюзи аж слезы выступили на глазах. «Ой, мамочка, не могу», повторяла она, всплескивая руками и зажмуриваясь. Док закидывал голову, хохотал раскатисто, шлепал себя по коленкам. И так им было хорошо смеяться, что они нарочно еще долго не унимались.
— Ой, мамочки, — сказала Сюзи, — глаза хоть вытереть. — Она поставила торт на клетку с гремучими змеями — комната наполнилась истошным треском. Сюзи в испуге отскочила в сторону.
— Что это?!
— Гремучие змеи.
— Для чего ты их держишь?
— Беру яд на продажу.
— Ни за что б не стала жить в одной комнате с этими грязными тварями.
— И вовсе они не грязные. Они даже меняют кожу, в отличие от людей.
— Все равно, ненавижу змей, — Сюзи передернулась.
— Ты так говоришь оттого, что их не знаешь.
— И слава богу, что не знаю. Грязные, мерзкие!
Док откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.
— Интересно у тебя получается, — промолвил он. — Змеи — одни из самых чистоплотных животных, а ты их называешь грязными. Почему?
— Сказать почему?
— Сделай милость.
— Потому что ты плохо говоришь о Фауне.
— Постой, — сказал Док. — При чем здесь… Да и не говорил я о ней плохо!
— Говорил. Ты сказал, раз Фауна шлет гостинцы, значит, хочет чего-то. А она просто так, из добрых чувств!
— Ага, понимаю. — Док медленно кивнул. — И ты в отместку называешь змей грязными?
— Угадал. Никому не позволю честить Фауну.
— Да я же просто пошутил.
— Мне так не показалось.
— Слушай, — сказал Док, — мы с Фауной лучшие друзья. Так что давай выпьем пива на мировую.
— Хорошо, — сказала Сюзи, — только прежде повинись.
— Ладно. Передай Джо Элеганту, что торт потрясный
— Еще бы, смотри, сверху — зефир с шоколадной глазурью.
— А Фауне передай, что если б не ее пиво, я бы погиб от жажды.
— Ну хорошо, коли так. — С лица Сюзи сошло напряженное выражение. — Где открывалка?
— Сзади тебя, в раковине.
Сюзи открыла две банки пива, приблизилась к рабочему столу Дока.
— Что это ты такое делаешь?
— Препараты. Видишь стеклянные чашки? В них я кладу сперматозоиды и яйцеклетки морских звезд. Через полчаса умертвляю зародышей в одной чашке, еще через полчаса — в другой, и так далее. А потом делаю срез; и помещаю вот на такие длинные предметные стеклышки. На каждом стеклышке представлен весь цикл развития зародыша.
Сюзи склонилась над чашками.
— Ничего не видать.
— Конечно. Они слишком крошечные. Могу показать под микроскопом.
Сюзи выпрямилась.
— И зачем ты все это делаешь?
— Для студентов. Им нужно изучать, как развиваются морские звезды.
— А для чего это изучать?
— Видишь ли, люди развиваются фактически так же.
— Ну и изучали бы людей.
Док рассмеялся:
— Тут небольшая загвоздочка — трудновато каждые полчаса убивать человеческого зародыша у матери в утробе… На, взгляни. — Он подвинул стеклянное блюдце пoд микроскоп.
Сюзи приникла к окулярам.
— Ух ты! Неужели я когда-то такая была?
— Да, что-то в этом роде.
— Знаешь, — улыбнулась Сюзи, — я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чудная у тебя работа — личинки, червяки…
— Бывает, между прочим, и почуднее, — не удержался Док.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32