Потому что все, что его интересовало, это куда мы собираемся и где мы
уже были. А мне было наплевать, кто там внизу в ходовой части, если его
работа меня не подводила.
Но все, что мы собрали за годы скитаний по Пограничью - репутация.
Груз, который мы перевозили, не принес нам состояния, но способствовал
распространению слухов. Истории, которые мы позволяли себе рассказывать,
производили впечатления, в то же время в них было достаточно правды, чтобы
другие путешественники убедились в том, что мы действительно могли сделать
то, о чем рассказывали. Лэпторну нравилось, когда люди говорили о нас.
Костер гаснет. Пора спать. Хотелось бы мне хоть раз не ложиться спать
голодным. Но об этом я думаю каждую ночь. Здесь не слишком много съедобной
растительности в горах и живности в пустыне. Корабельные запасы овсянки
для дальних космических путешествий недавно закончились. Однако, я не
умираю от голода. Я жую листья и охочусь за мышами. Я ищу способ выжить.
Но я всегда голоден. Наверное, я должен благодарить небо за то, что
еще не отравился. Но планета поддерживает мою жизнь. Я здесь нежелателен,
но меня терпят, потому что я не слишком большая обуза. Однако, Лэпторн,
наверное, чем-то пришелся не по душе планете. И еще здесь есть ветер,
который хочет с кем-то поговорить, возмутить чью-то память, захватить
чей-то мозг.
Я не думаю, что схожу с ума. Считают, что одиночество приводит
человека к сумасшествию, и любой другой человек заволновался бы, когда с
ним начинает говорить ветер. Но я не такой. Лэпторн сказал, что у меня нет
души. Я не могу сойти с ума. Я - реалист. Я привязан сам к себе, к своему
здравомыслию. Я слушаю, но не реагирую. Что бы ни делала эта планета, она
не добьется от меня никакого ответа.
Я не поддаюсь чужим мирам. Я поддаюсь только себе самому. Ничто извне
не может меня затронуть.
После возвращения с Кольца я пытался снова проникнуть на настоящий
большой рынок в поисках дефицита. Оружие, косметика, драгоценности и
наркотики были ходовым товаром с постоянным спросом и нерегулярной
поставкой. Все, что предполагает не полезность, а моду, дает торговцу
хороший рынок, сюда же относятся оружие наряду с украшениями и
улучшениями. Я прикинул, что мы могли добыть самое лучшее, и я был бы
прав, но времена изменились. Пока мы бродяжничали, мы потеряли рынки
сбыта. Мы не смогли продать товар по приличной цене, так как обыватели
двинулись в звездные миры стадами, цитируя законы Нового Рима и указы,
неизвестно откуда взявшиеся, ни на минуту не выпуская из рук оружия. Этого
было достаточно, чтобы нас стало тошнить от жизни во Внутреннем Кольце. Я
стал, как и Лэпторн, проникаться отвращением к человеческому образу жизни.
Мы поторчали там немного, потому что я знал, что у Лэпторна был
талант откапывать дефицит, и что самые возбуждающие редкости уже ждут нас.
Но все было бесполезно. Мелкие модники, казалось, получали все большее
удовольствие, обманывая нас и используя нашу репутацию в своих целях.
Другие вольные торговцы говорили о нас. Судя по их высказываниям лучше нас
и не было. Но мы не были нарушителями порядка. Для решения такого рода
проблем мы не были приспособлены. Нам ничего не оставалось, как вернуться
к мелкой торговле, один на один. Лэпторн, конечно, не жалел, а я досадовал
скорее на злые миры в целом, чем на нашу незначительную роль в жизни
человечества.
В конце концов мы устроились на другом Венце, помогая расширить его
границы. С самого начала Венец был для меня тяжелым бременем, которое я
терпел ради Лэпторна, а цивилизация была его бременем, которое он терпел
ради меня.
Мне думается, ни один из нас не был счастлив. Мечты Лэпторна были
неосуществимы - он никогда не мог довести их до какого-либо завершения. Со
мной он осуществлял их в большей степени, чем это удалось бы ему с
кем-нибудь другим, но даже я не мог найти ему места, где он был бы
счастлив. В то же время я не был бы счастлив нигде и никогда. Просто я
несчастливый человек. Лэпторн сказал, что у меня нет души.
Многие космонавты похожи на меня. Холодные, лишенные эмоций люди,
которые не вбирают в себя ни кусочка планеты, ни людей, которых они видят.
Мало таких, как Лэпторн - с его уязвимостью, но без его неистовства - но
со временем и они находят себе пристанище. Если только вообще можно
проникнуть в их души, что-нибудь их захватывает. Если не одна планета, так
другая. Только Лэпторн всегда оставался самим собой. Большинство людей,
которые достаточно долго живут среди звезд и терпят крушение на
какой-нибудь изношенной, заброшенной планете - космонавты моего типа -
бродяги, одинокие волки, люди с каменным сердцем, люди без души.
Я сплю в рубке управления, потому что моя койка стоит вертикально, а
рубка управления - единственное место, где стена может служить вполне
просторным полом и наоборот. Старый "Пожиратель Огня" был не так тесен,
но, несмотря на это, "Джевелин" - корабль получше. Хотя, так ли это?
"Пожиратель Огня" никогда не падал.
Даже здесь, внутри, голос ветра может меня настичь. Двери, чтобы
сдержать его снаружи, нет, но даже если бы она и была, голос все равно
нашел бы способ забраться сюда. Мне трудно уснуть, но это вина не только
ветра. Причиной этому голод и отсутствие времени. Я бы спал все время,
если бы мог. Но я насыщаюсь слишком легко, а сон не так-то легко приходит,
когда ты уже по горло сыт им.
Когда сознание уплывает от меня в поисках призрачного сна, я думаю о
людях. Там, на Земле, был Хэролт, еще до того, как мы с Лэпторном скрепили
печатью наш несчастливый союз и купили "Пожирателя Огня" на свои скудные
средства. Я тогда был очень молод, а Хэролт стар. Должно быть, он уже
умер. Прошло семь лет с тех пор, как я в последний раз был дома и виделся
с ним. Перед этим Лэпторн смягчился пару раз и дал мне возможность
приземлиться на родной планете. Но он ненавидел Землю, как яд, и я
позволил ему развести меня с нею в конце концов.
Но даже Лэпторн любил Хэролта. На него приятно было работать, и он
многому научил меня в смысле космических кораблей и космонавтов. Я
научился управлять "Пожирателем Огня" по интуиции - пользоваться его
чувствительной антенной, словно это были мои глаза и мое тело. Всему этому
меня научил Хэролт, он знал, как это делается, и добился того, чтобы это
знал и я.
В те времена так не летали, не считали это нужным. В летных школах
учили доверять автоматам, а не становиться их частью. Это срабатывает в
чистом космосе, при плановых полетах. Но совсем не то во Внешнем Венце и в
центре Галактики. Вот почему цивилизация - это Внутренний Венец, а не само
его сердце.
Хэролт обучил Лэпторна устройству ходовой части. Считается, что
управлять переходным устройством не представляет трудности. Но Хэролт не
давал Лэпторну даже думать о том, что он может стартовать, не зная всего,
что надо было знать. Если бы не Хэролт, мы никогда не попали бы в космос.
Если бы не Хэролт, мы никогда не продержались бы там так долго. Мы бы даже
не оказались на этой заброшенной скале на краю неизвестности. Я благодарен
Хэролту за все, что он для нас сделал и пытался сделать. Мне жаль, что все
кончилось таким образом, то же почувствовал бы и Хэролт, если бы знал.
Новые лица.
На Пениэле была девушка по имени Миан. На Рокхолте была Доркас, на
Алхагаеле была Джоан, на Дорениконе была Офиния. Не слишком внушительный
список. И не имеющий большого значения. Больше нет никого, достойного
воспоминаний, и даже эти - не самые дорогие из них. Он мог бы заталкивать
в себя деликатесы воспоминаний до бесконечности. Но для меня они ничего не
значили.
Алахак был моим другом. Он был торговцем с Хормона. Я как-то спас ему
жизнь не Бенето. Он спас жизнь Лэпторну на Бэкхофене, Лэпторн спас жизнь
мне на Сан-Калоджеро. Я не уверен, что все происходило в такой
последовательности. Долгое время мы были вместе - Алахак и я. Не потому,
что вместе летали и не потому, что перехватывали друг у друга грузы.
Просто потому, что мы думали одинаково.
Алахак с его инженером Кувио - были полной противоположностью нам с
Лэпторном. Его корабль - "Гимния" - представлял собой сверкающий корабль
планеты Хормон.
Я купил "Джевелин", потому что она была больше похожа на "Гимнию",
чем любой из кораблей, построенных человеком. Алахак был одним из немногих
людей, которые мне когда-нибудь нравились, и один из немногих, которых
высоко ценил Лэпторн. Даже бродягам необходимо иногда любить кого-нибудь,
ради кого они могут пойти на риск. Иметь кого-то, на чью помощь они могут
надеяться.
Я снова проснулся, а не следовало бы. Все еще темно, и я не имею
никакого права просыпаться среди ночи. Что-то разбудило меня? Наверное,
это снова упал крест Лэпторна. Ветер здесь, и он хватает меня за лицо,
протягивает холодные пальцы к моим глазам. Я не буду слушать его. Я хочу
только одного - скорее заснуть.
- Тебе придется слушать, - говорит он. - Я могу до тебя добраться, и
ты это знаешь. Я могу коснуться тебя, когда захочу. Я весь внутри тебя.
Это неправда. Ничто и никогда не касается меня. Нет чужого мира,
чужеродного существа, чуждого чувства, которое может оставить след в моем
сознании.
- Я могу.
Я действительно слышу что-то? Может быть, мне нужно встать и
всмотреться? Может, это животное или насекомое? Оно было и уже исчезло.
- Я не исчез, - говорит шепотом ветер. - Я сейчас с тобой. Я знал,
что тебе придется меня впустить, и ты впустил. Я больше не ветер, я голос
в твоей голове. Я весь здесь. Теперь ты не можешь удирать от меня, даже
если вернешься обратно к звездам. Теперь я часть тебя, я внедрился в твой
мозг. Ты никогда не сможешь освободиться от меня.
Сон снова возвращается ко мне.
Люди.
Бенвин, Квивира, Эмерис, Ротгар...
Ротгар... Сейчас стоит немного подумать о Ротгаре. Этого человека
легко запомнить. Я подумал, что он значительный, большой человек в хрупкой
оболочке. Ужасный пьяница. Доставлял неприятности большинству кораблей, на
которые его брали, потому что немногие капитаны могли управлять им и еще
меньшее их число могло его выносить. Он знал все двигатели и мог отлично
справляться с ними на более чем ста типах кораблей - больших лайнерах,
П-шифтерах, рэмродах, даже на дрэджерах планеты Хормон и кораблях
галласелиан. В этом отношении он был гений. Но какой толк от гения, если
не хватает характера использовать его? Он был самым стоящим человеком,
которого только мог желать иметь пилот в нижней части своего корабля. Он
добавлял энергию именно тогда, когда она была особенно нужна, давал тебе
импульс, когда ты просил, заставлял ходовую часть делать невозможное,
чтобы пройти через опасную зону. И тем не менее, он был обречен провести
полжизни, околачиваясь по космодромам и портам в поисках работы. Зато он
принадлежал самому себе. Никто не имел прав на Ротгара, разве что на
небольшой отрезок времени. Никто не мог испугать его. Никто не мог
заставить его делать то, что он не хотел. Ротгар был самым непокорным
человеком, которого я когда-либо знал.
Места.
Их миллион. Маленькие клочки больших планет. Отдельные фрагменты
необычных мест. Лишний день поиска тропинки через галактику, лишний день
до посадки на любой из планет, и я бы все видел иначе. Были бы совсем
другие планеты, другие клочки тех же планет. Никто никогда не узнает
звездных миров, как бы много вы ни впитывали в себя. Они касаются вас, но
только самых кончиков ваших пальцев. Вы имеете дело с крохотными
фрагментами, а не с единым целым. Меня они коснулись меньше всего. Кое-что
в памяти у меня сохранилось, но все это очень выцвело, как старые
фотографии. Нереально. Воспоминания Лэпторна были бы яркими, как белые
звезды. Он бы все время доставал их и заботливо полировал, а вдруг
какое-нибудь ему внезапно понадобится. Каждое было бы драгоценным камнем -
живой огонь. Что бы это значило - быть Лэпторном? Видеть так ясно,
чувствовать так глубоко? Интересно, является ли трагедией то, что я выжил,
а Лэпторн погиб?
Может быть, кораблю следовало упасть носом вниз вместо того, чтобы
шлепнуться на пузо? Или может быть, разбитая ходовая часть все равно убила
бы его? Был ли я виноват в том, что Лэпторн погиб? Мог ли я посадить
корабль так, чтобы Лэпторн остался жив, даже если бы это означало, что
погибну я? Стоило бы так поступить, если бы я мог?
Но Лэпторн все равно умер бы здесь через некоторое время. Он бы
иссяк, превратился бы в серость и в абсолютное ничтожество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26