Почему-то ей казалось, что она до конца жизни своей больше не испытает такого удовольствия, а потому чуть ли не с отчаянием отдавалась каждому мгновению танца.
И вдруг загремел большой бронзовый гонг и в унисон ему загремел раскатистый голос:
— Двенадцать ударов! Двенадцать ударов! Полночь! Полночь!
То был дворецкий, зычный голос которого сливался с тембром гонга:
— Бьет полночь, час, когда снимают маски! Да восторжествует истина! Обнажите лица, откройте имена!
Все гости столпились в центре зала, хихикая и болтая в предвкушении, кто же скрывается за той или иной маской.
— Позвольте вначале представить наших гостей! — На помост в глубине зала ступил величественный король в пурпурной мантии и картонной короне, названный легендарным Шарлеманем.
— Друзья мои и соседи, вам известна причина этого празднества — благополучное возвращение моей дочери благодаря счастливому избавлению ее и защите двумя отважными рыцарями, лесному джентльмену, а также очаровательнейшей даме, опекавшей мою дочь. Позвольте теперь огласить имена и призвать их, дабы все мы смогли поблагодарить спасителей! Сэр Джеффри!
Джеффри встал на помост рядом с ним и снял маску. Зал разразился аплодисментами и приветственными криками.
— Сэр Бор Элмсфорд!
Бор, сняв маску, занял место рядом с Джеффри. Из толпы раздалось недвусмысленное оханье и аханье дам.
— Сэр Ален! — выкрикнул сэр Юлиан.
Никто не вышел на этот зов.
— Присутствует здесь сэр Ален? — осведомился сэр Юлиан. — Поищите его, кто-нибудь! — И пока молодые люди весело бросились на охоту, сэр Юлиан воскликнул:
— Леди Корделия! Соблаговолите к нам присоединиться и снять маску!
Большинство молодых людей заинтересованно повернулись к помосту — ведь чуть ли не каждая женщина могла оказаться леди Корделией.
Корделия ступила на помост, и молодые люди разразились восторженными воплями, а вот она, подняв руку к маске, увидела, как юноша в золоте и пурпуре торопливо пробивается к выходу.
Что?! Неужели его нисколько не интересует, кто скрывается под ее маской?
Нет, все-таки интересует; он застыл на месте и уставился на нее. Их взгляды встретились; она сняла маску.
Молодые люди вновь завопили. Пурпурно-золотой кавалер бросил на нее последний взгляд и снова направился к выходу.
Корделия выкинула указующий перст.
— Задержите его!
Молодые люди загалдели, с великой радостью готовые повиноваться ее прихоти, но первой рядом с ним оказалась Далила.
Она схватила его за руку и потянула к помосту. Юноша сопротивлялся, чуть ли не в панике, однако Далила держала крепко.
— Так мы нашли его? — спросил сэр Юлиан. — Сэр Ален!
Сними маску, юноша!
Пурпурно-золотой кавалер буквально окаменел, и маску сняла Далила.
То был Ален!
Объятый ужасом, он смотрел на Корделию.
Она тоже замерла, глядя на него и чувствуя, как из-под ног уходит земля. Ален? Она заигрывала с Аденом?
Ален, такой пылкий, такой обходительный? Ален с обжигающими поцелуями? Ален, входящий в ее сознание?
Ее Ален так настойчиво ухаживал за незнакомкой, которую знал лишь как первую красавицу на балу? Ухаживал так горячо, с вожделением, питавшим его такой страстью, что разум его охватил ее сознание.
Ален, владеющий эмпатией?
Она смущенно опустила ресницы, не зная, радоваться или проклинать. Ален же, бледный как мел, стоял недвижно.
Глава четырнадцатая
— Как он мог! Как он мог? — Корделия, ломая руки, мерила шагами комнату. — Как он мог клясться мне в верности и увиваться за незнакомкой, с которой даже не знаком? Как он мог так поступить?!
— Ну, с полной моей поддержкой. — Джеффри, откинувшись в кресле, вертел в руках кубок с вином.
— Твоей поддержкой! — воскликнула Корделия. — Сэр! Ты когда-нибудь прекратишь совать нос в мои дела?
— В данном случае, нет. — Джеффри тщательно подбирал слова.
Корделия смерила его свирепым взглядом, обнаружила расстегнутый камзол, шахматную доску, бутылку на столике сбоку.
Ей показалось странным, что он играет в шахматы сам с собой — в этом она скорее заподозрила бы своего младшего брата Грегори, — однако Джеффри играл. Еще она заметила второй кубок рядом с бутылкой, однако не придала ему значения, целиком поглощенная собственными заботами. Поставил на случай, если разобьет первый.
А Джеффри сидел и ухмылялся, такой наглый, такой заносчивый, что хотелось глаза ему выцарапать. Правда, бывало такое и раньше. Ведь он, в конце концов, ее брат.
— Как ты смеешь вмешиваться в мой роман!
Джеффри, разглядывая содержимое кубка, думал о том, что само употребление Корделией слова «роман» по отношению к Алену уже говорит о многом.
— Давай называть вещи своими именами, сестричка. — Он поднял глаза. — Ален никогда не был слишком захватывающим парнем. Нет, правда, скорей его можно назвать скучным.
— Ну… так и есть, — согласилась Корделия. — Но только не на балу!
— Нет, не на балу. — Джеффри посмотрел ей в глаза.
Корделия почувствовала, как кровь приливает к лицу, и отвела взгляд.
— Так вот зачем ты подстрекал его, — протянула она.
— Конечно, только для этого. — Джеффри крутанул ножку кубка между большим и указательным пальцами. — И, похоже, я добился успеха, сестра моя. Разве не стал он более приятным?
Почти, скажем… возбуждающим?
Корделия отвернулась, вспомнив прикосновение уст пурпурно-золотого незнакомца к ее губам, его руку, обнимающую ее за талию, его сознание… Она содрогнулась и еще сильнее сжала руками плечи.
— Но он не знал, что это я! Он думал, что это… какая-то незнакомая девка. Его это не заботило!
— О, не будь такой простофилей, — раздраженно проговорил Джеффри. — Он знал, что это ты.
— Что! — взвилась Корделия. — Откуда он знал?
— Ну, это легче легкого. Я ему сказал.
Корделия в ярости уставилась на брата, краснея все больше и больше.
И наконец взорвалась:
— Прекратишь ты вмешиваться?!! — Она подскочила к брату и обрушила на него свои кулачки.
Джеффри хохотал, шутя защищаясь.
— Умоляю, пощади, сестричка! Не думай о разрушениях, которые я натворил, а только лишь о самых моих благих намерениях.
— Нам известно, куда ведет вымощенная ими дорога! — Все еще кипя негодованием, Корделия смилостивилась над братом: все равно от ее кулаков никакого толку. — Хотя бы скажи мне, что ты разузнал? Он заигрывал с какой-нибудь другой женщиной?
— Н-у-у-у…
— Правду, дитя порока! — разбушевалась Корделия. — Не мучай меня, не выводи из терпения!
— Ну, ладно, — вздохнул Джеффри. — Ален здорово повеселился, заигрывая напропалую с другими женщинами, но только на словах, разве иногда ручку тронет. И, конечно, ни одну ни поцеловать не пытался, ни приобнять.
Корделия на удивление быстро успокоилась и пристально посмотрела в глаза брату:
— Была там… страсть?
— Нет, ни в малейшей степени, — заверил ее Джеффри. — Только игра, только веселье. Я впервые увидел его таким. Даже когда мы играли в детстве, он никогда так не веселился. Всегда убийственно серьезный — выиграть или умереть. — Он покачал головой. — Я этого понять не могу.
Вот про того, кто предпочел бы смерть проигрышу, она хорошо знала, и то как раз и был ее родной брат, но он-то за игрой всегда веселился больше всех.
— Почему Ален никогда не говорил нам, что он эспер? — спросила Корделия.
— Да потому что сам этого не знает! И не надо на меня так злобно пялиться! Раз он не способен читать мысли, а только чувствует эмоции, то откуда же ему знать, что у него вообще есть какие-нибудь способности? О да, он может ощущать то, что чувствуют другие, но ведь на это способен всякий, если он по-настоящему сопереживает другим. Любой чуткий человек может уловить массу невысказанных сигналов по манерам и поведению окружающих. Откуда Алену знать, что он способен на большее и действительно читает чувства, как ты или я читаем мысли?
— Или делать своими чужие ощущения? — еле слышно произнесла Корделия.
— А вот это большой дар, — так же тихо отозвался Джеффри. — Но он, разумеется, даже не подозревает, что способен на это. — Он помолчал немного, вглядываясь в лицо сестры, и спросил:
— Он может?
Чуть помедлив, Корделия кивнула.
— Так-так-так, — задумался Джеффри. — Возможно, у нашего небезупречного ухажера еще есть надежда. — С минуту он наблюдал за сестрой, но та, потупив глаза, молчала. Джеффри улыбнулся:
— Даже при том, что сам он не знает, насколько может расположить к себе девушку, обволакивая ее своими чувствами, закручивая их обоих в… — Он прервался, заметив, как вздрогнула Корделия. — И очень возможно, что способен проецировать только самые сильные эмоции. А потому не подозревает о своем даре и думает, что так может каждый.
— Как же так? — воскликнула Корделия. — Ведь он всегда выглядел необаятельным, а сегодня вечером совершенно преобразился! Никогда прежде не был он таким красивым, таким внимательным! Никогда прежде он не входил в мое сознание!
— Никогда прежде он не танцевал с тобой, — пробормотал Джеффри.
— Нет, танцевал, на рождественских хороводах, но всегда только в общем круге; чопорные фигуры и никакой страсти! А теперь стал, как ты выразился, таким возбуждающим. Не потому ли, что на нем была маска?
— Да, маска, — кивнул Джеффри, — а еще я заставил его выпить три кубка вина.
Корделия нахмурилась:
— Не сомневаюсь, что трех кубков вина недостаточно для…
— Недостаточно, — согласился Джеффри. — Я значительно повысил крепость напитка.
— Увы! — Корделия посмотрела на дно кубка, что вертел в руках брат. — Так, значит, он только пьяный способен на высокие чувства?
— Вино не извлечет ничего, если нечего извлекать. — Джеффри тоже опустил взгляд на свой кубок. — Не будем обманываться. Обычно Ален ужасно скучен — ни капли юмора, убийственно серьезен и чересчур озабочен своими незыблемыми моральными устоями.
Корделия подумала, что толика подобной озабоченности принесла бы ее брату огромную пользу, однако согласилась, что у Алена это качество развито сверх всякой меры.
Джеффри оторвал взгляд от кубка и посмотрел на сестру:
— Я объясняю это чрезмерностью воспитанного в нем чувства ответственности и собственной значимости как наследника престола. Нет сомнений, из него выйдет превосходный король…
— Да, — печально согласилась Корделия, — но очень скучный человек.
— И никчемный муж, — очень-очень нежно добавил Джеффри и щелкнул языком:
— Берегись, сестра, а не то проиграешь его Далиле.
— О, этого я никак не желаю! Только не это! — смятенно вскрикнула Корделия. — Не ради меня одной, но и для него тоже!
— Если б он мог стать поживей?.. — предположил Джеффри.
— Вот именно. Но что если он только полупьяный способен быть романтичным? О нет, Джеффри! Я этого не перенесу! — Она отвернулась, стиснув руки. — И все же я не хочу, чтобы он стал жертвой Далилы, ибо я знаю, что за вампир эта баба!
Джеффри задумчиво склонил голову набок;
— Это единственная причина, по которой ты не желаешь его союза с этой дамой?
Корделия смутилась и покраснела:
— Я не знаю. О Джеффри, не спрашивай меня! Я не знаю! — Ив полном замешательстве она выбежала из комнаты.
Джеффри, вздохнув, посмотрел на свой кубок. Затем пожал плечами, выпил то, что там оставалось, и потянулся за графином.
Взгляд его упал на второй кубок, и глаза загорелись. Он взял графин и налил в кубок вина, но только чуть-чуть.
Корделия убежала к себе в спальню и послала собственным кодом мысленный клич:
«Мама! Проснись, умоляю тебя! Ты мне нужна! — Затем, чуть менее пронзительно; — Мама! Ма-а-а-ма!»
Ответ пришел, как только Гвен вынырнула из глубин сна.
«Да, дочь моя. Что тебя тревожит?» — Ни раздражения, ни возмущения. Была усталость, но вместе с тем и боевая готовность, и забота о ребенке, попавшем в беду.
«Мама, я в таком замешательстве! Мне нужно с тобой поговорить!»
«Слушаю тебя». — Гвен уже полностью проснулась.
«Нет, не так. — Корделия сжала руки. — Лицом к лицу. Я должна быть рядом с тобой, вместе с тобой! Я понимаю, что прошу слишком многого, но — сможешь ты встретиться со мной?»
«В Кромхельдском лесу. Да, конечно. — Мысли Гвен были полны сочувствия. — Через полчаса. Я лечу».
«Спасибо тебе, мама».
Корделия разорвала контакт и, почувствовав себя теперь чуть лучше, торопливо скинула вечернее платье и облачилась в дорожное. Кромхельдский лес находился на полпути между имением сэра Юлиана и замком Гэллоуглас. Корделия схватила помело и оседлала его. Оно осело на полфута, потом приподнялось и стрелой вылетело в окно.
А в полумиле оттуда, на лесной опушке Гвен приготовилась сделать то же самое.
— Смотри, чтобы она тебя не заметила. — Род проснулся, услышав, как рядом с ним на коврике зашевелилась Гвен.
— Не заметит, — заверила она мужа. — Разумеется, я пролечу Кромхельдский лес, а потом вернусь обратно. Если она увидит меня, то решит, что я лечу от замка Гэллоуглас.
— Ужасно врать собственным детям, правда?
— Строго говоря, я не вру, — чопорно сказала она. — Просто оставляю вопрос открытым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36