Утерянные иррациональные страхи, восставшие в этом полумраке в образе стоявшего перед ним получеловека.
Николай повернул голову к охранникам, как и он, завороженно разглядывавшим Гоблина.
– Он хоть что-нибудь понимает или полный идиот?
– Унитазом научился пользоваться. Так что не полный. А вначале под себя ходил. Соответственно габаритам.
– Давно он здесь?
– Месяцев шесть. Его пару раз только и выпускали. Двоих разорвал, еще и крови напился. Этому его учить не пришлось. Может, он среди зверей вырос?
Среди медведей, например.
– Теперь не узнаешь, – сказал второй охранник.
Гоблин вдруг глубоко вздохнул – грудь, словно мехи, раздувалась, раздувалась!.. – повернулся и скрылся за портьерой.
– Вот и все. Теперь он не появится до ужина. Не понимаю, как можно решиться выйти против этого чудовища?
– Я сам не понимаю, – сказал Николай и вышел.
За ним последовали охранники.
– Заприте! – приказал Николай. – И возьмите свои автоматы. Я, пожалуй, лифтом поеду.
Он вызвал лифт и, ожидая, все же поглядывал за ребятками. Они угрюмо повесили автоматы на плечи, разумно не пытаясь снимать их с предохранителей, или передергивать затвор.
Лифт прибыл. Николай махнул рукой на прощание и унесся вверх, на свой этаж.
"Поздно как! – думал он, открывая дверь. – Наверное, часа два".
В гостиной он снял пиджак, отстегнул кобуру с пистолетом, снял с пояса нож в ножнах. Все оружие сложил на столик.
Прыгая на одной ноге, справился с брюками. Пошел в ванную, стянул плавки, залез под душ. Как всегда, горячая вода сняла усталость. Страшно захотелось.., пива? Нет, джин или водку с тоником. Успеется.
Завернувшись в халат и шлепая босыми ногами, прошел в гостиную. Взял из холодильника две банки джина с тоником. Плюхнулся в голубое кресло, вытянул ноги, тут же утонувшие в длинном ворсе ковра.
Открыл банку и стал пить. Взял на столике сигареты.
Он не помнил, его это сигареты или нет. Узнав какую он курит марку, ему все время приносили "Кэмел".
Это пачка была запечатана.
Николай допил банку джина, вскрыл еще одну, отхлебнул. Встал, по пути выключил свет и прошел в спальню.
Открыл балкон. Вышел. Хорошо! Теплая-теплая южная ночь. Море внизу шумит. Мелькнула совсем близко летучая мышь. Видимо, свет и тепло привлекают ночных насекомых, а те – летучих мышей.
Щелчком отшвырнул окурок и двумя глотками до, пил банку. Поставил ее на пол. Пластик перил слегка холодил ладонь. Далеко на горизонте светились огни большого судна.
Что ждет его завтра? "Ничего страшного", – легкомысленно подумал он и вернулся в спальню.
А когда упал в кровать, то вместо прохладной простыни погрузился в горячее, мягкое, упругое и обжигающее… Слова не нужны.
Он услышал легкий смешок, гибкие руки обвили шею, он сам обнял… Все было так, как он даже не ожидал…
Потом, когда пришло время разговоров, он понял, что это Нина. Разговоры разговаривать как-то опять не получилось. Лишь часа через два, когда дыхание успокоилось и мысли обрели стройность, Нина шепотом, на ухо, рассказала ему о своих планах.
Николай согласился, что придумано хорошо. С этими мыслями и со счастливой улыбкой на устах он заснул. Она тоже.
Глава 28
ОЖИДАНИЕ ВЫХОДА НА АРЕНУ
Утром Николай проснулся поздно, в десятом часу.
Точнее, в девять пятнадцать, если верить настенным часам. Нина спала рядом, сладко жмурилась во сне и тыкалась носом ему в подмышку. Николай осторожно дотянулся рукой до пачки сигарет на тумбочке. Сигареты он здесь не оставлял, скорее всего принесла Нина.
А может, принесли вездесущие сервисные работники. Пачка была новая, невскрытая. Пришлось трудиться одной рукой, потому что жалко было извлекать вторую руку из-под прелестной черненькой головки Нины.
Он лежал и курил, вспоминая прошлую ночь, их неистовое узнавание друг друга, и наслаждался утробным теплом разделенной постели, утренней тишиной, ленивым течением времени: завтрак можно заказать в любой момент, вся заваруха с чертовыми поединками начнется только к вечеру, во всяком случае, не раньше трех-четырех часов, как сказала ему вчера Нина.
Утренний ветерок выдувал легчайший тюль балконной занавески, и медленно, робко, но с непреодолимым упорством по полу крался к кровати опрокинутый солнечный квадрат окна.
Со спинки кресла небрежно свисало Нинино сиреневое платье, изгибом контура словно бы сохраняя текучую прелесть ее тела, сейчас так непосредственно ощущаемого им. А на столике рядом с кроватью, на столике, который можно было бы тронуть носком ноги, если вытянуть ее из простыни, небрежной горкой громоздился добытый за последние дни арсенал: автомат Калашникова, пистолет в наплечной кобуре, отличный нож в ножнах и этот американский, красиво литый по руке пистолет-пулемет "АГРАМ-2000" левого производства, что, впрочем, не имело никакого значения. Где-то внизу, невидимые для него, стояли туфельки, может, что-нибудь еще, вроде пояска, а в кресле, под брошенным платьем, или где-нибудь еще – колье, снятое вчера с ее шейки; все это такое трудносовместимое собрание предметов в этой комнате имело, конечно, свое значение, сейчас непонятное ему, но наполнявшее радостью. Он был исполнен блаженного чувства: это был ясный разряд неги, едва ли не силой оставляющий его в постели. Лучше этого ощущения ничего не могло быть на свете.
С тумбочки, как ужаленный, грянул телефон, криком своим не только пробудив Нину, но заставив и его руку метнуться. Он даже сломал кончик сигареты о трубку. Вкрадчивый голос округло объяснил, что звонит по поручению Нины Отариевны, распорядившейся вчера по поводу завтрака… Тут сонная Нина отняла у него трубку:
– Алло! Да, да… В силе. Минут через тридцать.
Именно так.
Трубка была возвращена, положена на аппарат, а сама распорядительница с блаженным вздохом вновь поникла растрепавшейся за ночь прелестной головкой на затекшую руку Николая. Но тут же сорвалась, выскользнула из постели, потянулась, облитая желтым солнцем, и вдруг сдернула простыню с нервно дернувшегося Николая…
Потом был душ. Ожидая своей очереди, Николай залез в холодильник, где нашел, что искал, – бутылку пива. А за то время, пока он был в ванной, Нина успела сходить к себе и переодеться в менее бальное платье, но тем не менее столь же невидимое для Николая: ослепляла, оглушала и оглупляла сама она, а не ее туалеты.
Они завтракали, стараясь не думать о времени, неумолимо отсчитывающем осязаемые минуты. Сказано больше ради красного словца, так как Николай, думая о предстоящей схватке, не испытывал особых эмоций – чушь! очередная драка, мало ли!.. А вот Нина, возможно, трепетала, во всяком случае, ей казалось, что она испытывает волнение, страх… Быстро проходящий, впрочем, при взгляде на Николая.
Он же выпил еще пару бутылок пива, съел понравившуюся ему свиную отбивную с жареной картошкой, пару огромных помидоров, апельсин, кусок ананаса, чтобы вспомнить забытый с детства вкус, и закурил.
Затем пошли на пляж, более или менее заполненный брезгливой публикой, взяли два лежака, которые Николай отнес как можно дальше от прочих любителей морских ванн. Разделись и оба в купальных трусах (у нее – одно название) легли на лежаки. Дань условностям, соблюденная наполовину, – Нинина высокая крепенькая грудь победно метила в самые сердца проходящих на дистанции поражения мужиков.
Солнце навалилось. Солнце мигом обласкало насквозь, и скоро Николай почувствовал, что становится раскаленно-прозрачным, наливается пламенем, выжигающим последнюю влагу из тела.
Так можно было расплавиться окончательно. Николай приподнялся, сел. По ложбинке между пластами грудных мышц ручейком стекал пот, петляя среди золотистых колечек волос. Нина сонно-вопросительно смотрела с соседнего лежака. На ее спине происходила обратная, нежели у Николая, метаморфоза: струйка влаги стекала вдоль позвоночника и, достигнув талии, не могла одолеть подъем, отчего скатывалась набок, увлажняя доски лежака… Ослепительно белые чайки прогуливались у берега, а рядом, приоткрыв от жары клювики, прыгали цветом маскирующиеся под песок воробьи.
– Пойдем? – предложил он. – Я скоро не выдержу.
Нина согласно кивнула, поднялась, и они вместе пошли к воде, необычно спокойной сегодня. Вода теплая. Соленая муть в глазах, искры солнца на ресницах.
Они плавали долго, полчаса, час, целый день, сутки.
Наконец вышли в новый, посвежевший день.
– Хочешь на мотоцикле покататься? – спросила Нина.
– Конечно. "Отчего же и не покататься", – подумал он.
Нина покопалась в сумочке, бывшей на этот раз при ней, и извлекла из мелких недр мобильный телефон. Деловито набрав номер, небрежным движением головы отвела волосы от уха, приложила трубку, представилась и стала распоряжаться. Результатом ее – чирик, чирик – распоряжений был усиливающийся гул мотора, и вот уже одно из разукрашенных, блестящих до ослепления глаз чудовищ было доставлено.
– Садись. Я сзади умещусь.
– Нет уж, давай спереди, так мне удобнее, – не согласился Николай.
Он не ошибся насчет удобства; они сели, мотор взревел, Николай поддал газу, Нину вдавило в его широкую грудь – полетели!..
И все же, даже в самый разгар отчаянных виражей – с наклоном полета, плотным веером брызг, радужно превращающихся в драконье крыло, помогающее выпрямиться, – он чувствовал, что блаженно-бездумный день был всего лишь попыткой скрыть от себя мерзейшую мысль: впервые обстоятельства и внешние силы заставляли его рисковать жизнью за деньги. Не ради долга, не ответственности ради – он был банальнейшим образом куплен. И если результат первого разговора с Качаури казался ему смешным, потому что никакие там протоколы по большому счету не могли бы его заставить делать то, чего он не хочет, то сейчас!.. Наживкой, конечно, выступила эта восточная прелестница. И сначала только ради нее самой, потом уже соглашаясь с ее желанием, теперь он вынужден просто исполнять чужую волю.
И все же это его особенно не тревожило. Как это… когда-нибудь все бывает первый раз – пошлейшая печать обыденности, добродушная ухмылка сатаны, поймавшего в сети новую невинную жертву…
Облако забрало солнце, наполовину обесцветив жемчужное сияние качауринского дворца. Николай направил ходкий полет мотоцикла к коричневой точке ожидавшего их наемника. Заглушив мотор, почти выполз агрегатом на песок, помог сойти Нине.
Ослепительно загорелся край облака, и солнце выскользнуло. Оно источало такую жгучую, блаженную силу, что Николай вновь упал на лежак. Нина опять разговаривала по телефону, и очень скоро причинно-следственная связь материализовала двух голых парней в пестрых шортах до коленок, большой холодильный ящик и длинную палку свернутого пляжного зонта, немедленно раскрытого, дабы не сажать раньше времени батареи принесенного агрегата.
Нина открыла крышку и обернулась к Николаю.
– Пиво или воду?
– Пиво, котенок.
Она улыбнулась и протянула запотевшую бутылку. Парень в пестрых трусах тут же подскочил и легким движением руки с зажатой открывалкой сорвал пробку.
Пиво холодное, но не ледяное, проваливалось внутрь с мучительным наслаждением. Как здорово! Теперь сигарета.., рекламный набор туристического сервиса… – но своя правда не виновата, если с ней совпадает правда, взятая бедняком напрокат.
Вот так, то попивая пиво, закусываемое солеными орешками и сигаретой, особенно остро идущей под празднично-оздоровительную обстановку, то плавая среди заметно поднявшихся волн, то вновь во всю мочь мотора летая по волнам, они не замечали ход времени, пока Нинин телефон не запищал испуганно и по ее напряженным глазам Николай не понял: пора.
В лифте расстались. Он повернулся к ней. Она окинула его быстрым взглядом – взгляд зажегся уже знакомым ему огнем, она порывисто подняла свои прекрасные руки, взяла его за голову, посмотрела на него долгим взором и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Николай вышел на своем этаже. Нина осталась, пообещав зайти, когда придет час.
Двери лифта отсекли прощальное помахивание пальчиков (все как-то тянуло облечь обыденность в одежды символизма). Николай дошел до своей двери, открыл и оказался дома.
В номере наведен порядок, особенно заметный в спальне: кровать застелена, оружейная пирамида тщательно разобрана, причем орудия убийства, кажется, протертые от пыли, аккуратно разложены на столе строго по ранжиру: "Калашников", "АГРАМ", "Макаров" в кобуре, нож…
Еще раз в душ, потом в холодильник за банкой полюбившегося здесь джина с тоником. После позвонил все же в столовую и попросил принести чего-нибудь мясного и без гарнира, дабы, когда на то будет необходимость, пища не тяжелила организм.
Вскоре принесли телятину в винном соусе. Он с удовольствием съел ее, после чего задремал прямо в кресле. Во сне же печальный Гоблин, зажавший рот и нос слабо дергающемуся Качаури, внимательно смотрел умирающему в глаза и объяснял сидящему напротив Николаю, что грань между жизнью и смертью, последний, так сказать, шаг в мир иной, есть таинство великое, сосредоточение мирового замысла и постичь его – вот наша задача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41