Василий, напротив, чересчур подвижный, быстрый, веселый, порывистый. Его узкие хитрые глаза на тронутом оспой, носатом лице так и светятся лукавым огнем.
Спрашиваю их не без иронии:
— Что это, братцы, дождей вроде бы не было, а перед вашим блоком мостовая пришла в негодность? Отчего это, не знаете ли?
Григорий Черный молчит, глаза вперил в землю, словно обдумывает, что сказать. А Василий сузил еще больше свои лукавые глаза и разразился веселым, заливистым смехом, Отсмеявшись вдоволь, сказал доверительно, будто даже не подозревая, что я мог догадаться о чем-нибудь:
— А это — наше оружие, Иван Иванович. Камни нужно заготовить заранее. Когда придет время, их голыми руками враз не выколупаешь.
— Так, так! — говорю. —Значит, если в вашем отряде, предположим, 500 человек, и каждому надо заготовить по 2-3 камня, то, пожалуй, придется изрыть всю мостовую. А охранники такие глупые: будут ходить по вырытым камням и ни о чем не догадываться…
Черный поднял на меня глаза:
— Так, Иван Иванович, что-то делать надо!
— Надо, конечно. Что, если с места работы, например, «организовать» несколько ломиков и надежно их припрятать? А время придет — камней можно наковырять быстро…
Василий Цуцура с готовностью подхватывает:
— Будет сделано, Иван Иванович, — и тут же косит глазом на командира, как бы спрашивая, можно ли сказать: — А ломики, между прочим, у нас уже есть.
И тогда все мы понимающе улыбаемся.
— А еще прошу вас, товарищи, — наставляю я, где только можно заготавливайте топоры и лопаты. Эти предметы можно пустить в ход как оружие, ими же в нужный момент можно перерубить колючую проволоку. Причем, разъясняйте людям: если рубить проволоку посередине между столбами, то она спружинит и не порвется, если ударить около столба, то она ломается. Ну, а в остальном думайте сами, что еще можно добыть и припрятать. Не хочу напоминать, какой опасности вы подвергаете себя при этих заготовках. Будьте предельно осторожны и хитры. Хитрее врага во всяком случае!
Нет, решительно ни Черный, ни Цуцура ничего не поняли! Они и сейчас при моих словах делают попытку вытянуться по стойке «смирно» и чуть ли не козырнуть, как старшему начальнику. Неужели повторять все сначала? Лучше удалиться, тем более что Ленька Крохин и Жора Остапчук подают мне знаки от крыльца блока. Это сигнал кончать беседу. Напоследок только предупреждаю:
— Помните, теперь за вами десятки людей. За безопасность каждого отвечаете вы.
Мысль добыть оружие овладевала группами. Об этом думали даже те, кто, казалось, был в стороне от наших планов или, по крайней мере, близко не соприкасался с нами.
Однажды Ленька привел ко мне незнакомого человека. Был он костляв, невысок, с плутоватым лицом. Звали его Генкой (а настоящее имя, как я узнал потом — Вениамин Щелоков). Генка с любопытством разглядывал меня и мял какой-то сверток в грязной тряпице.
— Слыхал я, —сказал он, — что в лагере есть советский подполковник. У него редкие волосы, и холодную погоду он мерзнет в тонком митцене. Вот я и сшил для него теплый митцен. Носите на здоровье, Иван Иванович, когда будет холодно, — он развернул тряпицу и подал мне подарок-полосатую бескозырку с теплой подкладкой.
Не зная, как отнестись к этому, я вопросительно посмотрел на Леньку. Тот утвердительно кивнул головой:
— Берите, Иван Иванович. Это я заказал. Только Генка сам захотел вручить подарок.
Генка поспешил объяснить;
— Я работаю в портновской мастерской. Починяю обноски, — Генка усмехнулся: — На обноски кладу заплаты из обносков. — Вдруг Генка посерьезнел: Не удивляйтесь, Иван Иванович, что я вам еще скажу. У нас в мастерской кучи всякого тряпья, а я кладовщик над всем этим. В тряпье можно спрятать все, что нужно. Место надежное: эсэсовцы к тряпью и близко не подходят-боятся заразы. Если нужно будет — учтите. Я уже кое-что там спрятал…
Моему удивлению не было предела.
— Что же ты там спрятал? — спрашиваю.
— А пистолет. Ребята пронесли в лагерь. И еще кое-что передали… Все надежно укрыто.
Я ушам своим не верил. Пистолет! Это уже не камни, вывороченные из мостовой! А Ленька сказал с ухмылкой на круглом курносом лице:
— А чего вы удивляетесь, Иван Иванович, у многих ребят припрятаны пистолеты.
— И у тебя есть? — говорю.
— И у меня, конечно. Да и для вас найдется.
Вот это открытие! Тут я не мог удержаться:
— Покажи!
Выбрав время, когда на блоке никого не было, Ленька позвал меня в спальное отделение и выложил на нары в темном уголке два пистолета системы «Парабеллум».
— Вот. Один пистолет для вас, другой будет моим. Хранить буду я. Когда потребуется — спросите, через минуту доставлю.
От волнения я не мог говорить. Зажал в руке холодную рукоятку пистолета и пытался унять противную дрожь. В эту минуту я забыл о всякой предосторожности, вечное опасение, что охранники могут накрыть, услышать, увидеть, молчало во мне. Я стоял в полосатых штанах арестанта, в грубых деревянных колодках и вдруг увидел себя молодым, полным сил и легкости в тот момент, когда из рук командира полка принимал награду-револьвер с посеребренными частями и грамоту, подписанную командующим войсками Особой Краснознаменной Дальневосточной армии Василием Константиновичем Блюхером. На рукоятке револьвера были выгравированы слова: «Доблестному бойцу РККА И. И. Смирнову от РВС СССР». Я только что вернулся тогда в Сретенск после событий на КВЖД. Там с дивизионом бронепоездов прорывался с боями, овладевал железнодорожными станциями, действовал на сотни километров впереди частей Красной Армии — от самого командующего получил приказ прорываться на Хайлар. И вот оценка моих действий — этот револьвер и грамота. С револьвером я не расставался и все последующие годы. И только незадолго до плена, после одной из рукопашных схваток обнаружил, что револьвера со мной нет. В этот бой я шел с винтовкой, а револьвер засунул за ремень, чтоб он в любое время был наготове. В горячке штыковой атаки я не заметил, как он выпал, а шнур оказался перебитым, видимо, пулей. Это была горькая для меня потеря… А грамота? Грамоту я оставил дома, и если Вере удалось спасти что-нибудь из документов, она, конечно, спасла и грамоту.
Теперь я держу пистолет, и моя рука перестает дрожать, она тверда по-прежнему и знает, куда и как направить выстрел. Враг у меня тот же самый. Его имя фашист. И за это время я лучше узнал и понял его и научился больше презирать и ненавидеть. Ох, как я хорошо знаю теперь, что такое фашизм! Нет, моя рука не дрогнет, когда придет время разрядить пистолет в эсэсовских молодчиков, которые теперь так свободно, по-хозяйски расхаживают по лагерю!
— Спасибо, Леня. Ты тоже солдат и понимаешь, что значит для меня оружие. Только хранить его надо так, чтоб никто не знал. Если что случится — капут всему блоку!
Ленька подмигнул:
— Об этом не беспокойтесь, Иван Иванович. Не только эсэсовцы, но и бог, и черт не обнаружит, если спрячет Ленька Крохин…
Ох, этот Ленька! Хват парень!
Его тайник был придуман действительно хитроумно: он снимал верхнюю доску подоконника и укладывал пистолеты в паклю, а доску снова прибивал. Поди догадайся!
Подозреваю, что таких тайников по лагерю немало. Да разве можно дознаться о всех?! Придет время — и каждый такой пистолет выстрелит. И не один раз! Теперь я в этом уверен.
Но откуда берется в лагере оружие?
О, только об этом можно написать целую книгу, и то всего не расскажешь!!!
Оружие в лагере стало появляться задолго до нас. Еще в 1939 году немецкие подпольщики делали первые попытки обзавестись хотя бы пистолетами. После разгрома фашистов под Москвой немецкое подполье решило — настал момент всерьез заняться оружием.
Австриец Франц Вер, работавший в оружейной кладовой комендатуры, сумел сделать так, что из кладовой исчезли два пистолета. Пистолеты пронесли в лагерь и замуровали в ходе отопления котельной.
Потом запас пополнился еще одним пистолетом. Это было личное оружие начальника лагерного гестапо Леклера. Однажды после ночной пирушки Леклер забыл пистолет в гардеробной. Этого было достаточно, чтобы уборщик-заключенный, пришедший раньше всех, «прибрал» портупею с револьвером так, что никто уж найти не сумел. Через несколько дней этот пистолет тоже был переправлен в лагерь…
От случайных удач немецкие коммунисты перешли к хорошо продуманным операциям. Бухенвальд был рабочим лагерем. С 1942 года его заключенные использовались на военных заводах. Мастерские одного из заводов ДАУ стояли прямо на территории лагеря. Одиннадцать корпусов «Густлов-верке» расположились невдалеке От центральных ворот, на южном склоне горы Эттерсберг. Оружием с этих заводов и пополнялись подпольные (в прямом и переносном смысле «подпольные») арсеналы Бухенвальда.
В цехе карабинов на «Густлов-верке», тоже стоящем на территории лагеря, работал капо немецкий коммунист Ганс Кемпнер. Он получил задание подпольного Центра — добывать для лагеря карабины. Это было очень трудно: эсэсовцы и представители вермахта глаз не спускали с заключенных-рабочих, каждый карабин имел свой порядковый номер. И все-таки через некоторое время Ганс Кемпнер доложил Центру, что 24 карабина у него уже есть. Их тщательно упаковали и зарыли под полом одного из больничных бараков.
Вторую партию из 24 карабинов замуровали в стене маленького крематория, где сжигали трупы животных экспериментального блока. Вскоре в этот тайник положили еще 12 карабинов.
Даже когда цех карабинов был вынесен за ворота лагеря, немецкие коммунисты ухитрились пополнить свой арсенал. У Ганса Кемпнера было припасено еще более 30 карабинов. Он упаковал их в ящик длиной 3-4 метра и, когда с завода в лагерь отправляли грузовик, попросил шофера-эсэсовца подбросить и ящик, якобы с трансмиссией. Шофер согласился. В лагере наготове стояло четверо подпольщиков, они сгрузили ящик и тут же на тележке увезли его в надежное место. Таким же путем немцам удалось «организовать» и патроны к карабинам…
Уже к середине 1944 года, когда мы только приступили к добыванию оружия, у немецких антифашистов были солидные запасы, если считать еще и 16 ручных гранат, которые попали в лагерь с эсэсовского оружейного склада, несколько десятков гранат самодельных, много бутылок с горючей жидкостью и большое количество всякого холодного оружия, сделанного в цехах ДАУ.
И частью запасов они поделились с нами…
Мне было известно, что Вальтер Бартель, человек, почитаемый всем лагерем, руководитель Интернационального комитета, сказал Николаю Симакову:
— У нас есть оружие, но мало людей военных. У вас много надежных бойцов, но нет оружия. Часть своего оружия мы передадим вам. Остальное добудете сами.
24 карабина, боеприпасы к ним, несколько гранат и пистолетов были перенесены ночью в 7-й барак и скрыты в тайнике под полом.
Нам предстояло теперь регулярно пополнять арсенал… конечно, за счет эсэсовцев.
Многие наши ребята были в командах, которые работали на ДАУ и «Густлов-верке». По заданию подпольной организации и по велению собственной совести они всяческими способами срывали военное производство. Портили детали, искривляли незаметно стволы винтовок, выводили из строя ценное оборудование, приборы, станки. Конечно, надзиратели и мастера были тоже не круглыми идиотами и кое-что понимали в технике. Приходилось пускать в ход не только свои знания, но и хитрость, ловкость, смелость.
На ДАУ, например, наши заключенные додумались, что медицинские шприцы, кроме своего назначения, могут пропускать серную кислоту внутрь чувствительных приборов и механизмов. Снаружи все выглядело вполне исправным, а через некоторое время оборудование приходило в полную негодность.
На «Густлов-верке» действовал наш «специалист» Леня Орлов (а по-настоящему Леонид Иосем). Он оказался виртуозом по производству брака и добыче оружия.
Леня Иосем попал в плен под Смоленском. Побывал в лагере Острув-Мазовецки. Работал батраком у немецкого барона. Среди своих товарищей
— таких же рабов, как и он сам — вел «вольные» речи против фашистов. Был предан одним отступником и попал в руки гестаповцев, а от них — в Бухенвальд. Здесь едва не погиб в штайнбрухе, но был вызволен оттуда, подкормлен и отправлен на «Густлов-верке».
Имея техническое образование, Леня сумел втереться в доверие мастеров, стал даже бригадиром пистолетного цеха. И тут развернулся вовсю!.. В соседнем цехе изготовлялись десятизарядные винтовки-полуавтоматы. Кто не знал, что оружие шло на Восточный фронт, значит, против своих?! Как сделать, чтобы эти винтовки не стреляли?
С таким вопросом Леонид обратился к одному парню, москвичу Анатолию Скобцеву.
Тот придумал: добавлять в смазочное масло соляную кислоту. На испытаниях винтовки стреляли, а потом выходили из строя. 25 тысяч забракованных полуавтоматов фирма получила обратно. Фашистские мастера неистовствовали в цехе, но так и не дознались, почему не стреляло оружие…
В одной из мастерских «Густлов-верке» с огромными предосторожностями установили уникальный расточный станок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Спрашиваю их не без иронии:
— Что это, братцы, дождей вроде бы не было, а перед вашим блоком мостовая пришла в негодность? Отчего это, не знаете ли?
Григорий Черный молчит, глаза вперил в землю, словно обдумывает, что сказать. А Василий сузил еще больше свои лукавые глаза и разразился веселым, заливистым смехом, Отсмеявшись вдоволь, сказал доверительно, будто даже не подозревая, что я мог догадаться о чем-нибудь:
— А это — наше оружие, Иван Иванович. Камни нужно заготовить заранее. Когда придет время, их голыми руками враз не выколупаешь.
— Так, так! — говорю. —Значит, если в вашем отряде, предположим, 500 человек, и каждому надо заготовить по 2-3 камня, то, пожалуй, придется изрыть всю мостовую. А охранники такие глупые: будут ходить по вырытым камням и ни о чем не догадываться…
Черный поднял на меня глаза:
— Так, Иван Иванович, что-то делать надо!
— Надо, конечно. Что, если с места работы, например, «организовать» несколько ломиков и надежно их припрятать? А время придет — камней можно наковырять быстро…
Василий Цуцура с готовностью подхватывает:
— Будет сделано, Иван Иванович, — и тут же косит глазом на командира, как бы спрашивая, можно ли сказать: — А ломики, между прочим, у нас уже есть.
И тогда все мы понимающе улыбаемся.
— А еще прошу вас, товарищи, — наставляю я, где только можно заготавливайте топоры и лопаты. Эти предметы можно пустить в ход как оружие, ими же в нужный момент можно перерубить колючую проволоку. Причем, разъясняйте людям: если рубить проволоку посередине между столбами, то она спружинит и не порвется, если ударить около столба, то она ломается. Ну, а в остальном думайте сами, что еще можно добыть и припрятать. Не хочу напоминать, какой опасности вы подвергаете себя при этих заготовках. Будьте предельно осторожны и хитры. Хитрее врага во всяком случае!
Нет, решительно ни Черный, ни Цуцура ничего не поняли! Они и сейчас при моих словах делают попытку вытянуться по стойке «смирно» и чуть ли не козырнуть, как старшему начальнику. Неужели повторять все сначала? Лучше удалиться, тем более что Ленька Крохин и Жора Остапчук подают мне знаки от крыльца блока. Это сигнал кончать беседу. Напоследок только предупреждаю:
— Помните, теперь за вами десятки людей. За безопасность каждого отвечаете вы.
Мысль добыть оружие овладевала группами. Об этом думали даже те, кто, казалось, был в стороне от наших планов или, по крайней мере, близко не соприкасался с нами.
Однажды Ленька привел ко мне незнакомого человека. Был он костляв, невысок, с плутоватым лицом. Звали его Генкой (а настоящее имя, как я узнал потом — Вениамин Щелоков). Генка с любопытством разглядывал меня и мял какой-то сверток в грязной тряпице.
— Слыхал я, —сказал он, — что в лагере есть советский подполковник. У него редкие волосы, и холодную погоду он мерзнет в тонком митцене. Вот я и сшил для него теплый митцен. Носите на здоровье, Иван Иванович, когда будет холодно, — он развернул тряпицу и подал мне подарок-полосатую бескозырку с теплой подкладкой.
Не зная, как отнестись к этому, я вопросительно посмотрел на Леньку. Тот утвердительно кивнул головой:
— Берите, Иван Иванович. Это я заказал. Только Генка сам захотел вручить подарок.
Генка поспешил объяснить;
— Я работаю в портновской мастерской. Починяю обноски, — Генка усмехнулся: — На обноски кладу заплаты из обносков. — Вдруг Генка посерьезнел: Не удивляйтесь, Иван Иванович, что я вам еще скажу. У нас в мастерской кучи всякого тряпья, а я кладовщик над всем этим. В тряпье можно спрятать все, что нужно. Место надежное: эсэсовцы к тряпью и близко не подходят-боятся заразы. Если нужно будет — учтите. Я уже кое-что там спрятал…
Моему удивлению не было предела.
— Что же ты там спрятал? — спрашиваю.
— А пистолет. Ребята пронесли в лагерь. И еще кое-что передали… Все надежно укрыто.
Я ушам своим не верил. Пистолет! Это уже не камни, вывороченные из мостовой! А Ленька сказал с ухмылкой на круглом курносом лице:
— А чего вы удивляетесь, Иван Иванович, у многих ребят припрятаны пистолеты.
— И у тебя есть? — говорю.
— И у меня, конечно. Да и для вас найдется.
Вот это открытие! Тут я не мог удержаться:
— Покажи!
Выбрав время, когда на блоке никого не было, Ленька позвал меня в спальное отделение и выложил на нары в темном уголке два пистолета системы «Парабеллум».
— Вот. Один пистолет для вас, другой будет моим. Хранить буду я. Когда потребуется — спросите, через минуту доставлю.
От волнения я не мог говорить. Зажал в руке холодную рукоятку пистолета и пытался унять противную дрожь. В эту минуту я забыл о всякой предосторожности, вечное опасение, что охранники могут накрыть, услышать, увидеть, молчало во мне. Я стоял в полосатых штанах арестанта, в грубых деревянных колодках и вдруг увидел себя молодым, полным сил и легкости в тот момент, когда из рук командира полка принимал награду-револьвер с посеребренными частями и грамоту, подписанную командующим войсками Особой Краснознаменной Дальневосточной армии Василием Константиновичем Блюхером. На рукоятке револьвера были выгравированы слова: «Доблестному бойцу РККА И. И. Смирнову от РВС СССР». Я только что вернулся тогда в Сретенск после событий на КВЖД. Там с дивизионом бронепоездов прорывался с боями, овладевал железнодорожными станциями, действовал на сотни километров впереди частей Красной Армии — от самого командующего получил приказ прорываться на Хайлар. И вот оценка моих действий — этот револьвер и грамота. С револьвером я не расставался и все последующие годы. И только незадолго до плена, после одной из рукопашных схваток обнаружил, что револьвера со мной нет. В этот бой я шел с винтовкой, а револьвер засунул за ремень, чтоб он в любое время был наготове. В горячке штыковой атаки я не заметил, как он выпал, а шнур оказался перебитым, видимо, пулей. Это была горькая для меня потеря… А грамота? Грамоту я оставил дома, и если Вере удалось спасти что-нибудь из документов, она, конечно, спасла и грамоту.
Теперь я держу пистолет, и моя рука перестает дрожать, она тверда по-прежнему и знает, куда и как направить выстрел. Враг у меня тот же самый. Его имя фашист. И за это время я лучше узнал и понял его и научился больше презирать и ненавидеть. Ох, как я хорошо знаю теперь, что такое фашизм! Нет, моя рука не дрогнет, когда придет время разрядить пистолет в эсэсовских молодчиков, которые теперь так свободно, по-хозяйски расхаживают по лагерю!
— Спасибо, Леня. Ты тоже солдат и понимаешь, что значит для меня оружие. Только хранить его надо так, чтоб никто не знал. Если что случится — капут всему блоку!
Ленька подмигнул:
— Об этом не беспокойтесь, Иван Иванович. Не только эсэсовцы, но и бог, и черт не обнаружит, если спрячет Ленька Крохин…
Ох, этот Ленька! Хват парень!
Его тайник был придуман действительно хитроумно: он снимал верхнюю доску подоконника и укладывал пистолеты в паклю, а доску снова прибивал. Поди догадайся!
Подозреваю, что таких тайников по лагерю немало. Да разве можно дознаться о всех?! Придет время — и каждый такой пистолет выстрелит. И не один раз! Теперь я в этом уверен.
Но откуда берется в лагере оружие?
О, только об этом можно написать целую книгу, и то всего не расскажешь!!!
Оружие в лагере стало появляться задолго до нас. Еще в 1939 году немецкие подпольщики делали первые попытки обзавестись хотя бы пистолетами. После разгрома фашистов под Москвой немецкое подполье решило — настал момент всерьез заняться оружием.
Австриец Франц Вер, работавший в оружейной кладовой комендатуры, сумел сделать так, что из кладовой исчезли два пистолета. Пистолеты пронесли в лагерь и замуровали в ходе отопления котельной.
Потом запас пополнился еще одним пистолетом. Это было личное оружие начальника лагерного гестапо Леклера. Однажды после ночной пирушки Леклер забыл пистолет в гардеробной. Этого было достаточно, чтобы уборщик-заключенный, пришедший раньше всех, «прибрал» портупею с револьвером так, что никто уж найти не сумел. Через несколько дней этот пистолет тоже был переправлен в лагерь…
От случайных удач немецкие коммунисты перешли к хорошо продуманным операциям. Бухенвальд был рабочим лагерем. С 1942 года его заключенные использовались на военных заводах. Мастерские одного из заводов ДАУ стояли прямо на территории лагеря. Одиннадцать корпусов «Густлов-верке» расположились невдалеке От центральных ворот, на южном склоне горы Эттерсберг. Оружием с этих заводов и пополнялись подпольные (в прямом и переносном смысле «подпольные») арсеналы Бухенвальда.
В цехе карабинов на «Густлов-верке», тоже стоящем на территории лагеря, работал капо немецкий коммунист Ганс Кемпнер. Он получил задание подпольного Центра — добывать для лагеря карабины. Это было очень трудно: эсэсовцы и представители вермахта глаз не спускали с заключенных-рабочих, каждый карабин имел свой порядковый номер. И все-таки через некоторое время Ганс Кемпнер доложил Центру, что 24 карабина у него уже есть. Их тщательно упаковали и зарыли под полом одного из больничных бараков.
Вторую партию из 24 карабинов замуровали в стене маленького крематория, где сжигали трупы животных экспериментального блока. Вскоре в этот тайник положили еще 12 карабинов.
Даже когда цех карабинов был вынесен за ворота лагеря, немецкие коммунисты ухитрились пополнить свой арсенал. У Ганса Кемпнера было припасено еще более 30 карабинов. Он упаковал их в ящик длиной 3-4 метра и, когда с завода в лагерь отправляли грузовик, попросил шофера-эсэсовца подбросить и ящик, якобы с трансмиссией. Шофер согласился. В лагере наготове стояло четверо подпольщиков, они сгрузили ящик и тут же на тележке увезли его в надежное место. Таким же путем немцам удалось «организовать» и патроны к карабинам…
Уже к середине 1944 года, когда мы только приступили к добыванию оружия, у немецких антифашистов были солидные запасы, если считать еще и 16 ручных гранат, которые попали в лагерь с эсэсовского оружейного склада, несколько десятков гранат самодельных, много бутылок с горючей жидкостью и большое количество всякого холодного оружия, сделанного в цехах ДАУ.
И частью запасов они поделились с нами…
Мне было известно, что Вальтер Бартель, человек, почитаемый всем лагерем, руководитель Интернационального комитета, сказал Николаю Симакову:
— У нас есть оружие, но мало людей военных. У вас много надежных бойцов, но нет оружия. Часть своего оружия мы передадим вам. Остальное добудете сами.
24 карабина, боеприпасы к ним, несколько гранат и пистолетов были перенесены ночью в 7-й барак и скрыты в тайнике под полом.
Нам предстояло теперь регулярно пополнять арсенал… конечно, за счет эсэсовцев.
Многие наши ребята были в командах, которые работали на ДАУ и «Густлов-верке». По заданию подпольной организации и по велению собственной совести они всяческими способами срывали военное производство. Портили детали, искривляли незаметно стволы винтовок, выводили из строя ценное оборудование, приборы, станки. Конечно, надзиратели и мастера были тоже не круглыми идиотами и кое-что понимали в технике. Приходилось пускать в ход не только свои знания, но и хитрость, ловкость, смелость.
На ДАУ, например, наши заключенные додумались, что медицинские шприцы, кроме своего назначения, могут пропускать серную кислоту внутрь чувствительных приборов и механизмов. Снаружи все выглядело вполне исправным, а через некоторое время оборудование приходило в полную негодность.
На «Густлов-верке» действовал наш «специалист» Леня Орлов (а по-настоящему Леонид Иосем). Он оказался виртуозом по производству брака и добыче оружия.
Леня Иосем попал в плен под Смоленском. Побывал в лагере Острув-Мазовецки. Работал батраком у немецкого барона. Среди своих товарищей
— таких же рабов, как и он сам — вел «вольные» речи против фашистов. Был предан одним отступником и попал в руки гестаповцев, а от них — в Бухенвальд. Здесь едва не погиб в штайнбрухе, но был вызволен оттуда, подкормлен и отправлен на «Густлов-верке».
Имея техническое образование, Леня сумел втереться в доверие мастеров, стал даже бригадиром пистолетного цеха. И тут развернулся вовсю!.. В соседнем цехе изготовлялись десятизарядные винтовки-полуавтоматы. Кто не знал, что оружие шло на Восточный фронт, значит, против своих?! Как сделать, чтобы эти винтовки не стреляли?
С таким вопросом Леонид обратился к одному парню, москвичу Анатолию Скобцеву.
Тот придумал: добавлять в смазочное масло соляную кислоту. На испытаниях винтовки стреляли, а потом выходили из строя. 25 тысяч забракованных полуавтоматов фирма получила обратно. Фашистские мастера неистовствовали в цехе, но так и не дознались, почему не стреляло оружие…
В одной из мастерских «Густлов-верке» с огромными предосторожностями установили уникальный расточный станок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30