А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Во дают, черти, захочешь, не попадешь. — Кефирыч, покачивая головой, поднялся на крыльцо, настежь распахнул добротную деревянную дверь. — Господа Громовы, господа свидетели, за мной!
Следом за новобрачными гости оказались в просторном, стилизованном под восточный духан зале: каменный мангал, закопченные балки потолка, длинные, чисто выскобленное дубовые столы. А на них — кулинарная фантасмагория, батареи бутылок, пестрый калейдоскоп аппетитных, радующих глаз и вызывающих слюнотечение закусок. Остро пахло дымком, свежезажаренными шашлыками, ку-патами, чесноком и маринованной черемшой. С витражных окон в зал смотрели деятели от революции, все бородатые, чуточку усталые, суровые, но справедливые, их мелко трясло от громовых раскатов ламбады.
— Ого-го. — Сразу оживившись, гости уселись за столы, откупорили, налили, Кефирыч, взваливший на себя бремя тамады, выдал тост — и началось, пошло-поехало. Крики «Горько!», подарки, поздравления, коньяк, свиная бастурма, половецкие пляски, пение сольное и хоровое, под японский аппарат «караоке». Разгоряченные спецназовцы устроили турнир по рестлингу, гимнастике и панкратиону — благо спортивный зал был под боком, — играли в регби, дрессировали Филю и Степашку — шум, гам, лай повисли над «Вечным безмолвием». В самый разгар веселья, когда Кефирыч плясал с Пиновской, Дубининым и супругой лихую летку-енку, а молодые кружились в истомном аргентинском танго, Плещеев подошел к Тормозу и, легонько взяв его за локоть, отвел в сторонку.
— Ну что, Прохоров, вы хорошо подумали над нашим предложением? — Он добродушно улыбался, но в голосе его слышался металл.
— Подумал, товарищ Плещеев, две ночи не спал, — честно признался Тормоз и осторожно высвободил руку. — Спасибо за доверие, только боюсь, не оправдаю. Нервная конституция жидковата. Да и оклады ваши тоже.
Нужна ему эта служба в охранке! Стоит послезавтра выиграть бой — и пару месяцев можно жить безбедно.
— Вы не торопитесь с ответом, подумайте все-таки. — Шеф «Эгиды» улыбнулся еще шире, настойчиво заглянул в глаза. — Смотрите, возможность роста, спецпаек, выслуга лет, льготы. Опять-таки, проезд бесплатный…
— До Колымы в столыпинском вагоне. — Прохоров решил, что настало время сменить тему. Он резко обнял вербовщика за плечи и развернул на сто восемьдесят градусов. — Смотрите, товарищ Плещеев, торт выносят, ой, бля, не успеем…
Действительно, на колесном столике вкатили свадебный торт, огромный, в три яруса, ярко выраженной фаллической формы, с витиеватой малиновой надписью «Совет да любовь».
— Ну как знаете, Прохоров, очень надеюсь, что все это останется между нами. — Плещеев поскучнел, отвернулся и отправился вручать молодым подарок от руководства ФСБ — двухнедельную путевку-люкс по фьордам Норвегии, — ничего другого под рукой не оказалось.
Съели торт, выпили пару-тройку ведерных самоваров, снова пустились в пляс.
— Серега, а давай-ка мы станцуем. — Женя, неожиданно ставшая буйной, потянула Тормоза из-за стола, но тут же передумала и, плюхнувшись на скамью, принялась яростно дирижировать вилкой для сластей. — Я задыхаюсь от нежности, от твоей-своей свежести, я помню все твои трещинки, а-а, щенки, щенки! Эй, Викуленция, мать твою, бери гитару, петь будем!
От нее густо пахло духами, бастурмой, коньяком и крупными неприятностями, пора было немедленно заканчивать веселье.
— Все, все, Жека, поехали до хаты, баиньки пора. — Ловко увернувшись от вилки, Прохоров вывел Корнецкую на воздух, посадил в машину, пристегнул ремнем. — Спи, моя радость, усни.
Прощаться он не стал, включил зажигание, дал мотору погреться и уехал с концами, по-английски. Собственно, всем было не до него — разгуляево достигло апогея, пели под «караоке» «Нинка, как картинка, с фраером гребет»…
— Поднимите капот, откройте багажник. — Прапорщик на КПП долго изучал документы, сличал номера, сверялся с записями в регистрационной книге, в конце концов нехотя поднял шлагбаум. — Запомните, на бетонке действует ограничение скорости десять километров в час.
— Сейчас тебе. — Тормоз с наслаждением врезал по газам, выкатился на шоссе и, обгоняя длинномерные фуры, шмелем полетел по направлению к Питеру. Настроение у него было так себе. Он устал от ненужной суеты, шумного веселья, нарочитой праздности, хотя, чего душой кривить, шашлык удался, и тортик тоже был неплох. Корнецкая, угомонившись, тихонько клевала носом, помада на ее губах размазалась, свет встречных фар дробился в брюликах серег.
«Эх, Жека, Жека, стареешь, толерантность падает, — Серега усмехнулся, взглянув на указатель, взял курс на Парголово, — видать, и климакс не за горами».
Странное дело, он как будто долго страдал какой-то непонятной хворью, от которой захватывает дух, бешено колотится сердце и розовая пелена застилает глаза. Зато теперь кризис миновал, и он без опаски может смотреть на Женино лицо, на эти кудри цвета лисьего хвоста, на соблазнительную грудь под легкой блузкой. Уже не страшно, у него иммунитет.
Было далеко за полночь, когда Серега добрался до Парголовского озера и зарулил к железным, наподобие тюремных, воротам. Корнецкая жила теперь во дворце Ингусика, согласно завещанию хоромы эти достались ей напополам с Верком, бывшей прислугой, непонятно уж за какие заслуги. Аналогичная судьба постигла и пятисотый «мерседес», который недавно был продан, а деньги соответственно поделены между равноправными владелицами. К слову сказать, имущественный вопрос они решали мирно, по согласию, и вообще жили дружно, на взгляд Сереги даже слишком.
«Где он там? — Вытащив пульт из Жениной сумки, Прохоров дистанционно открыл ворота, заехал на мощенный плитками двор, вылез, потянулся. — Кому не спится в ночь глухую»…
На половине Верка горел свет, сквозь полуопущенные жалюзи метались всполохи работающего телевизора, из приоткрытого окна доносилась какая-то дурацкая попса, смех, улюлюканье.
— Ну все, любимая, приехали, вылезай. — Отстегнув Женю от кресла, Прохоров выволок ее из машины, легко поднял на крыльцо, бережно поставил и нажал кнопку звонка. — Давай, на горшок и спать.
Корнецкая, не открывая глаз, кивала, обеими руками уцепив Прохорова за локоть, сильно раскачивалась, словно молодая поросль на ветру.
— Господи, какие же мы сладкие! — Дверь открыла сама Верок, веселая, раскрасневшаяся, в небрежно накинутом халатике. — Сереженька, ай-яй-яй, зачем же ты так накачал бедную девушку? Ну-ка, давай ее сюда, на диванчик, пусть поспит, не тащить же через весь дом.
Глаза ее отливали неестественным блеском, ноздри раздувались, припухшие губы были как бы обветрены.
Вдвоем они довели Женю до спальни, и Верок принялась снимать с нее пальто, костюм, блузку, колготки, белье, в чем мать родила уложила в постель, накрыла одеялом, нежно провела рукой по щеке:
— Спи, моя ласточка. — Чувствовалось, что процедура раздевания чрезвычайно ее взволновала.
— Ну ладно. — Прохоров развернулся и пошел было на выход, но Верок внезапно придержала его, голос ее стал хриплым:
— Слушай, а нюхнуть не хочешь? Классный кокс, Зануда подогнала. Можно разбодяжить, ширнемся. Пойдем, а? Нас там три скважины, без болта живьем не обойтись.
На ее губах застыла призывная усмешка, глаза светились искушенностью много чего повидавшей самки.
— В другой раз, подруга, в другой раз. — Ухмыльнувшись, Прохоров отстранился, скучающей походкой вышел на улицу. — Бр-р-р…
С озера тянуло холодом, промозглой свежестью, волглый лед напоминал о зиме. Передернув плечищами, Прохоров сел в машину, включил погромче радио «Шансон», прибавил газу, поехал. У ближайшего таксофона он остановился, по памяти набрал номер, долго ждал, пока поднимут трубку.
— Привет, это я.
— Ты знаешь, сколько времени?
— Разве ты мне не рада?
— Ужасно! Водки купи, раз уж разбудил, и не тяни кота за хвост, мне с утра на работу.
— Лечу, радость моя. — Прохоров повесил трубку, сел за руль и неспешно поехал по пустынному шоссе.
Тихо шуршали шины, слепили дальним несознательные встречные, по радио на всю катушку пел Розенбаум:
Одинокий волк — это круто…
Эпилог
Напольные, в рост человека часы глухо пробили десять раз — время было завтракать. Сразу же с завидной пунктуальностью в дверь постучали, и раздался мелодичный голос Клавдии Ивановны:
— Владимир Матвеич, кушать подано. — Будто серебряный колокольчик прозвенел.
— Иду, иду. — Отложив лупу, господин Виленкин бережно опустил в футляр двойной золотой денар времен Сасанидской династии и следом за домработницей направился в столовую. Ох уж эта Клавдия Ивановна! Всем хороша, и телом, и воспитанием, и чистоплотна опять-таки — в квартире ни пылинки. Да, будь он лет на двадцать помоложе… Хотя теперь есть какое-то новое средство, «Виагра», действует, говорят, исключительно. Надо, надо попробовать, тряхнуть стариной…
Столовая, впрочем, как и вся квартира, являла собой смешение стилей, времен и традиций. Секретер работы Жана Анри Ризенера соседствовал с резным двухъярусным буфетом, изготовленным в мастерской Иль-де-Франса, всю стену занимала эльзасская, с бандеролями, объясняющими сюжет, тканная золотом шпалера, над большим бюро Давида Рентгена красовалось медное, выполненное в технике гризайли — белой эмалью на черном фоне — блюдо мэтра из Лиможа Пьера Куртейса. Наследие старины глубокой, вещи редкие, цены немалой. Хотя, что греха таить, в свое время, достались они Владимиру Матвеевичу совсем недорого, так, мука, крупа, чаи да сахары. К примеру, вот этот дивной сохранности Хальс обменян, дай Бог памяти, на плитку шоколада, макароны и банку тушенки. Что ж, каждый выживал как мог, блокада. Правда, харч тому профессору впрок не пошел, помер он вскоре, обожрался, видно" с голодухи. Мог бы и сразу отдать, за так. Да, те времена уже не вернуть, а жаль. У товарища Жданова была специальная команда, ходили по квартирам, прибирали все ценное, а у товарища Виленкина был человечек в той команде. Упокой Господь его грешную душу, даром что из чекистов и жаден был сверх меры…
«Да, увы, все проходит». Владимир Матвеевич уселся за дубовый стол с резными, в виде атлантов, ножками и неторопливо положил в рыночный творог рыночную же, желтоватую, сметану. Подумал, добавил абрикосового джема и, размешав, принялся работать чайной ложкой. Вкусно, черт его дери, и для сосудов, говорят, творог первое дело, чтобы никаких, там тромбов. Потом Владимир Матвеевич пил чай с бутербродами — двойными, с сыром и ветчиной, отдал должное ватрушке с изюмом, а завершил завтрак зеленым яблоком, способствующим пищеварению.
— Мерси. — Благосклонно глянув на прислугу, он поднялся, сдержанно рыгнул, помассировал выпятившийся живот. «Завтра же надо будет узнать насчет этой „Виагры“. Вино от времени только крепчает, старый конь борозды не испортит»…
— Владимир Матвеич, я в магазин, хочу курицу купить. — Клавдия Ивановна ловко собрала грязную посуду, легко ступая по наборному паркету, понесла поднос на кухню. — Как раз гатчинских должны подвезти, полупотрошеных. Я ненадолго.
Ее плотные ягодицы заманчиво перекатывались под широкой юбкой.
— Конечно, конечно. — Господин Виленкин воровато отвел глаза, сглотнул. «До чего же верно сказано, не хлебом единым жив человек. Интересно, сколько стоит эта „Виагра“? Ох, сейчас все так кусается…»
Некоторое время он бесцельно, для успешного пищеварения, побродил по комнате, нежно погладил серебряный, с чеканкой, кувшин работы мастера из Аугсбурга Лоренса и наконец отправился к себе в кабинет, любоваться золотым пантикапейским кратером. Клавдия Ивановна между тем вымыла посуду, оделась и, справившись с многочисленными хитроумными замками, вышла на лестничную клетку.
«Опять по углам нагадили, ну и район». Держась за перила, она принялась спускаться по осклизлым ступеням и внезапно встретилась глазами с белокурой, необыкновенно красивой женщиной, та стояла на площадке второго этажа и едва заметно улыбалась. Тут же что-то мягко ударило Клавдию Ивановну в голову: не говоря ни слова, она отдала незнакомке ключи и все так же молча, не оборачиваясь, вышла на улицу. Двигаясь словно во сне, она побрела куда-то все дальше, дальше по людному хитросплетению шумных питерских улиц.
— Погуляй, полезно. — Глянув ей вслед сквозь замызганное оконце, блондинка поднялась на лестничный пролет и умело, словно заправская домуш-ница, принялась орудовать ключами, — две двери, полудюжина замков. Без особых хлопот очутившись в прихожей, она прошла в гостиную, с видом знатока оценила гравюры Дюрера и уже в столовой встретилась с хозяином, привлеченным звуком ее шагов.
— Спать! — Мгновенно веки Владимира Матвеевича смежились, не издав ни звука, он медленно опустился на пол, тонкие губы его расплылись, послышался мощный, заливистый храп.
«И это est homo?» Блондинка переступила через недвижимое тело и стала с интересом осматривать квартиру, наконец она остановилась у бюро работы мастера Рентгена, откинув крышку, повернула миниатюрного, служащего украшением бронзового сфинкса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов