Гостевая-то рядом с его спальней. Вот вам, сударыня, и молнии без грома и дождя! Не зря волшебники не спят близко друг от друга…
Свет снова посмотрел на Веру. Она лежала перед ним, открытая и беззащитная, — шуйца на персях, десница под головой, и было в ее позе нечто такое, что в Свете вдруг проснулась жалость.
Он встал, снял с головы паломницы Серебряный Кокошник. Она тут же прерывисто вздохнула, шевельнулась, открыла глаза. И улыбнулась ему.
— Вспомнили что-нибудь? — Свет не выдержал ее улыбки, поморщился. И тут же понял, что хотел улыбнуться в ответ, но лицевые мышцы произвели более привычные действия.
Она снова закрыла глаза, нахмурилась. Руки ее нашли друг друга, с хрустом стиснули персты. Глаза открылись.
— И все-то вы морщитесь! — Теперь она улыбнулась виновато. — Ничего не вспомнила! Память словно ватой укутали.
Ее виноватая улыбка тут же убила в душе Света всю жалость. Ему вдруг пришло в голову, что — и не будучи лазутчицей или додолкой — она вполне может лгать. Талант не делает человека правдивым, как сила не делает непобедимым. Лгать можно, даже играя. Вернее наоборот — человек играет, говоря самому себе неправду.
Свет положил Кокошник в баул и молча направился к выходу.
— Мы пойдем сегодня гулять? — спросила она его спину.
— Пойдем, — буркнул он не оборачиваясь.
Накладывая охранное заклятье, Свет уже знал, что он сделает завтра. Конечно, после случившегося в пятницу уговорить Бондаря, по-видимому, будет непросто. Но он уговорит. Ведь Репня окончательно и бесповоротно уверен, что именно Вера нанесла сокрушительный удар по его мужскому достоинству. Ему, с его комплексами, и в голову не может прийти, что такую мерзость с ним проделал тот, кто тоже носит брюки.
Завтра медицинская комиссия на площади Первого Поклона уже не работает. И потому у Света будет на уговоры целый рабочий день. А вечером Репня Бондарь придет в гости к соученику по школе волшебников Светозару Смороде. И — Велес его возьми! — проделает с гостьей Светозара Смороды все то, что не сумел проделать позавчера.
Воистину, сегодня был день интенсивных размышлений. Впрочем, больному чародею интенсивные размышления только на пользу — нет времени заниматься обыденным мелким чародейством. Чародейство-то мелкое, но на психику действует по-крупному…
Пообещав Буривою Смирному придумать что-нибудь насчет проверки Буни Лаптя, Свет вовсе не обманывал сыскника. Когда же он взялся за реализацию своего обещания, оказалось, что выполнить обещанное будет не так-то просто. Но шарики в мозгах уже крутились вовсю…
Судя по всему, убийца предпринял максимум усилий, чтобы на него не существовало простого выхода. Наиболее вероятной версией и в самом деле казалась версия об убийце-волшебнике, воспользовавшемся обычным холодным оружием. И чем больше Свет раздумывал над этой версией, тем больше убеждался, что способа, который бы обеспечил ему получение улик против подобного убийцы, попросту не существует.
Скажем, можно прийти к Кудеснику и объявить, что, по мнению Света, проще всего убить электронщика Барсука было опекуну министерства безопасности от Дружины Буне Лаптю. Тем более что он — единственный из всех присутствующих на демонстрации установки, у кого нет алиби. И предложить в связи с этим подозрением созвать заседание Контрольной комиссии. На это Кудесник пойти может. Особенно, если вместе с Лаптем комиссия проверит чародеев Смороду и Волка. Да и самого Кудесника. Остромир может устроить такое массовое прочесывание. И пикнуть никто не посмеет — правила игры в Дружине жестки и беспощадны…
Да вот беда: если убийца воспользовался заклятьем на невидимость для того, чтобы проникнуть в экипаж академика, а убийство совершил, скажем, обычным ножом, Контрольная комиссия окажется бессильной. Улики против обычного убийства можно собрать только обычным путем. А если убийца следов не оставил, улик этих днем с огнем не найдешь, и убийство окажется безнаказанным. Если же убийца следы оставил, то, поелику на том месте, где нашли труп, никаких следов не обнаружено, стало быть они находятся там, где было совершено преступление. А поелику место убийства с достаточной точностью сыскникам идентифицировать не удается, то не известно, где искать следы, и опять же убийство останется безнаказанным.
Чем больше Свет раздумывал над этой проблемой, тем больше впадал в уныние: задача приемлемого решения не имела. А решить ее следовало, ибо было бы совсем неплохо, если бы убийцу обнаружил чародей Сморода. И обвинений в карьеризме ему в этом случае предъявить невозможно: сыскник сам к нему обратился за помощью. Когда более сильный волшебник в сложных условиях помогает более слабому выполнить служебные обязанности, это нормально, это красивый поступок, и никакого карьеризма. Карьеризм тут может найти только завистник и негодяй…
В конце концов Свет решил поставить на место убийцы самого себя. Конечно, мотив ему был совершенно неизвестен, но способ придумать было можно. И через пару часов интенсивных размышлений он его придумал. Тем более что это все-таки было гораздо интереснее, чем ломать голову над тайной Веры…
Если бы Свету потребовалось убить академика Барсука, он бы совершил это следующим образом. Для начала следовало бы узнать маршрут, которым академик возвращался из института домой. Буня Лапоть этот маршрут знал. Потом надо было узнать, имеются ли на маршруте места, где академик должен был обязательно остановиться по дороге. Таким местом, к примеру, может оказаться регулируемый перекресток… Точно, мы тогда с Кудесником и Волком останавливались перед таким перекрестком! Получив эту информацию, он бы, Свет, закляв себя на невидимость, подождал бы экипаж академика у перекрестка, никем бы не замеченный проник в карету, вонзил бы Барсуку в сердце нож и точно так же — никем не замеченный — вылез. И дело в шляпе!
Свет связался со Смирным. Тот оказался на месте, с надеждой смотрел в волшебное зеркало.
Свет помотал головой:
— Пока ничего утешительного. Мне нужна информация, каким маршрутом Барсук обычно возвращался домой.
Буривой залез в какую-то папку, продиктовал названия улиц.
Кажется, на одном из этих перекрестков в тот день и останавливалась карета Кудесника… Можно было бы, разумеется, задать сыскнику прямой вопрос — нет ли на маршруте регулируемых перекрестков? Но тогда бы любой дурак догадался, что за мысль пришла Свету в голову! Поэтому он ни о чем спрашивать Смирного не стал. Он распрощался с сыскником и связался со знакомым офицером транспортного отдела столичной стражи.
Через несколько минут у него был список всех регулируемых стражниками новгородских перекрестков.
Поблагодарив офицера, Свет разъинициировал волшебное зеркало и достал с книжной полки карту столицы. Много трудов ему не потребовалось — на маршруте, которым Барсук возвращался домой, имелось два регулируемых перекрестка.
Стало быть убийца мог оставить следы на одном из этих перекрестков. Беда лишь в том, что эти следы надо было искать еще в пятницу ночью. Тогда возможно на уличных столбах или стенах домов и сохранилась бы голограмма заклятия на невидимость. Но не сегодня, в седмицу. Сегодня от нее остались одни рожки да ножки. Впрочем, стоп!
Вот тут Света даже оторопь взяла. Потому что до него дошло, что убийца все-таки мог оставить следы, которые можно было разыскать и по прошествии нескольких дней после случившегося. Только не на стенах домов или фонарных столбах, а в памяти кого-либо из волшебников, по чистой случайности оказавшихся в тот момент поблизости от места убийства. Разумеется, они не видели, как убийца втыкал нож в сердце Барсука, но заметить, как он садился в карету, вполне могли. Просто тогда они на это не обратили внимания.
И не важно, что такие волшебники на самом деле и не найдутся вовсе. В данном случае важно, что они МОГЛИ оказаться вблизи места преступления. Ведь убийца не может быть уверен, что их там не было. А стало быть, у него должны быть опасения, что они там оказались. И видели, как он залезал в карету. И если они вспомнят, что стоящая перед перекрестком карета принадлежала академику Барсуку… если вспомнят, что влезавший в нее волшебник воспользовался заклятьем на невидимость… если вспомнят, как выглядел оный волшебник… Конечно, все это косвенные улики, но вероятность подобного развития событий все равно должна волновать убийцу. А если еще обнаружатся мотивы? Да еще найдется нож, который вонзили в сердце академику?.. Нет, подобного развития событий убийца бояться должен. А значит его можно напугать еще больше — если он почувствует внимание к своей персоне. Причем (если убил Барсука Лапоть) лучше всего было бы, чтобы он не понял, чье внимание он чувствует: ведь ему известно, что в момент убийства чародея Смороды никак не могло быть на месте преступления. А потому, если чародей Сморода скажет ему, что видел его на неком перекрестке садящимся в некую карету некоего академика, то опекун Лапоть попросту плюнет в физиономию чародею Смороде. И подаст на Смороду в суд. За клевету. А вот если Лапоть почувствует, что на него кто-то смотрел. И то ли узнал, то ли не узнал, то ли вспомнил, то ли не вспомнил… Вот здесь он может испугаться. И тогда уже можно будет разобраться, чего он испугался. В особенности если он совершит после этого какую-нибудь оплошность…
Что ж, прекрасно! Но теперь возникают два вопроса. Вопрос первый: стоит ли посвящать во все это сыскника Смирного?
Некоторое время поломав голову, Свет решил, что сейчас (по крайней мере до тех пор, пока не выяснится хоть что-либо определенное) не стоит, и перешел ко второму вопросу. Второй вопрос был посложнее.
И в самом деле, судари, как чародея Лаптя, являющегося достаточно квалифицированным волшебником, обвести вокруг перста, чтобы он понял, что им интересуются, и не понял — кто? Здесь требуется обязательное прикрытие. А в качестве прикрытия должен сработать кто-то по квалификации не ниже Света. Лучше всего — сам Кудесник… Но к Кудеснику не пойдешь, не имея фактов… В общем ситуация оказывалась безвыходной. И безвыходной бы осталась.
Но назавтра начиналась Паломная седмица. И именно по этой причине Свет перед самым ужином нашел выход.
Утром в седмицу Репня понял, что угодил к этой сучке в капкан. Впрочем, сия мысль откровенно покоробила его, и он понял, что назвал Веру «сучкой» в последний раз. Не могла эта куколка быть сучкой, ну никак не могла! А в том, что случилось между ними во середу, полностью виноват он сам. Верочка же попросту расценила, что врач пользуется ее телом в качестве платы за справку. Кстати, ведь так оно и было…
Сегодня среди персонала Временной медицинской комиссии, как и во всех правительственных учреждениях столицы был вновь объявлен рабочий день. Количество паломников возросло до невозможности. Возросло, естественно, и число не имеющих справок. Поэтому седмица оказалась исключительно сложным днем. Несмотря на увеличение штата щупачей очереди выросли. Паломники нервничали, ругались друг с другом, и возрастающее в коридорах напряжение поневоле передавалось щупачам.
Однако Репня с удивлением обнаружил, что на него ментальное давление не оказывает ни малейшего влияния. Он работал быстро и с удовольствием. Когда к нему в кабинет заходила молоденькая симпатичная паломница, он по привычке отмечал ее красу, но это была совсем не та краса, на которую он обращал внимание раньше. И оказывалось, что того, привычного желания тут же завалить девицу на кушетку нет и в помине. Наоборот, он ловил себя на том, что представляет себе Верочку, и краса очередной соискательницы медицинской справки тут же меркла. А сердце начинало биться как сумасшедшее. Так оно билось раньше лишь в канун оргазма…
Нет, у Репни не было никаких сомнений: Верочка явно околдовала его. Сам он так резко измениться не мог. Ведь в своей жизни он встречался со множеством женщин, и ввек не было у него этого странного сердцебиения. И никогда еще он не ощущал такого равнодушия ко всем прочим женщинам. Конечно, он околдован…
Но самым удивительным оказалось то, что он не имел против подобного колдовства никаких возражений. Ему даже нравилось свое нынешнее состояние. Разве плохо, когда небо кажется таким синим, а солнце — таким ярким? И даже тупая боль в сердце — неожиданно приятной? Нет, подобное колдовство ему нравилось, и никто раньше не сумел проделать с ним столь удивительную вещь. В том числе, и Ясна… Там все было иначе, там… Впрочем, какое ему теперь дело до того, что было «там»! Главное теперь было «здесь». Сейчас!
И хотелось немедленно увидеть Верочку, да-да, просто увидеть — ничего ему больше от нее не надо. Ну разве что легонько коснуться ее нежной ручки… А больше — ничего!
Увы, даже коснуться ее ручки было невозможно. Ведь рядом с Верочкой сидел в качестве цербера этот чертов кастрат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Свет снова посмотрел на Веру. Она лежала перед ним, открытая и беззащитная, — шуйца на персях, десница под головой, и было в ее позе нечто такое, что в Свете вдруг проснулась жалость.
Он встал, снял с головы паломницы Серебряный Кокошник. Она тут же прерывисто вздохнула, шевельнулась, открыла глаза. И улыбнулась ему.
— Вспомнили что-нибудь? — Свет не выдержал ее улыбки, поморщился. И тут же понял, что хотел улыбнуться в ответ, но лицевые мышцы произвели более привычные действия.
Она снова закрыла глаза, нахмурилась. Руки ее нашли друг друга, с хрустом стиснули персты. Глаза открылись.
— И все-то вы морщитесь! — Теперь она улыбнулась виновато. — Ничего не вспомнила! Память словно ватой укутали.
Ее виноватая улыбка тут же убила в душе Света всю жалость. Ему вдруг пришло в голову, что — и не будучи лазутчицей или додолкой — она вполне может лгать. Талант не делает человека правдивым, как сила не делает непобедимым. Лгать можно, даже играя. Вернее наоборот — человек играет, говоря самому себе неправду.
Свет положил Кокошник в баул и молча направился к выходу.
— Мы пойдем сегодня гулять? — спросила она его спину.
— Пойдем, — буркнул он не оборачиваясь.
Накладывая охранное заклятье, Свет уже знал, что он сделает завтра. Конечно, после случившегося в пятницу уговорить Бондаря, по-видимому, будет непросто. Но он уговорит. Ведь Репня окончательно и бесповоротно уверен, что именно Вера нанесла сокрушительный удар по его мужскому достоинству. Ему, с его комплексами, и в голову не может прийти, что такую мерзость с ним проделал тот, кто тоже носит брюки.
Завтра медицинская комиссия на площади Первого Поклона уже не работает. И потому у Света будет на уговоры целый рабочий день. А вечером Репня Бондарь придет в гости к соученику по школе волшебников Светозару Смороде. И — Велес его возьми! — проделает с гостьей Светозара Смороды все то, что не сумел проделать позавчера.
Воистину, сегодня был день интенсивных размышлений. Впрочем, больному чародею интенсивные размышления только на пользу — нет времени заниматься обыденным мелким чародейством. Чародейство-то мелкое, но на психику действует по-крупному…
Пообещав Буривою Смирному придумать что-нибудь насчет проверки Буни Лаптя, Свет вовсе не обманывал сыскника. Когда же он взялся за реализацию своего обещания, оказалось, что выполнить обещанное будет не так-то просто. Но шарики в мозгах уже крутились вовсю…
Судя по всему, убийца предпринял максимум усилий, чтобы на него не существовало простого выхода. Наиболее вероятной версией и в самом деле казалась версия об убийце-волшебнике, воспользовавшемся обычным холодным оружием. И чем больше Свет раздумывал над этой версией, тем больше убеждался, что способа, который бы обеспечил ему получение улик против подобного убийцы, попросту не существует.
Скажем, можно прийти к Кудеснику и объявить, что, по мнению Света, проще всего убить электронщика Барсука было опекуну министерства безопасности от Дружины Буне Лаптю. Тем более что он — единственный из всех присутствующих на демонстрации установки, у кого нет алиби. И предложить в связи с этим подозрением созвать заседание Контрольной комиссии. На это Кудесник пойти может. Особенно, если вместе с Лаптем комиссия проверит чародеев Смороду и Волка. Да и самого Кудесника. Остромир может устроить такое массовое прочесывание. И пикнуть никто не посмеет — правила игры в Дружине жестки и беспощадны…
Да вот беда: если убийца воспользовался заклятьем на невидимость для того, чтобы проникнуть в экипаж академика, а убийство совершил, скажем, обычным ножом, Контрольная комиссия окажется бессильной. Улики против обычного убийства можно собрать только обычным путем. А если убийца следов не оставил, улик этих днем с огнем не найдешь, и убийство окажется безнаказанным. Если же убийца следы оставил, то, поелику на том месте, где нашли труп, никаких следов не обнаружено, стало быть они находятся там, где было совершено преступление. А поелику место убийства с достаточной точностью сыскникам идентифицировать не удается, то не известно, где искать следы, и опять же убийство останется безнаказанным.
Чем больше Свет раздумывал над этой проблемой, тем больше впадал в уныние: задача приемлемого решения не имела. А решить ее следовало, ибо было бы совсем неплохо, если бы убийцу обнаружил чародей Сморода. И обвинений в карьеризме ему в этом случае предъявить невозможно: сыскник сам к нему обратился за помощью. Когда более сильный волшебник в сложных условиях помогает более слабому выполнить служебные обязанности, это нормально, это красивый поступок, и никакого карьеризма. Карьеризм тут может найти только завистник и негодяй…
В конце концов Свет решил поставить на место убийцы самого себя. Конечно, мотив ему был совершенно неизвестен, но способ придумать было можно. И через пару часов интенсивных размышлений он его придумал. Тем более что это все-таки было гораздо интереснее, чем ломать голову над тайной Веры…
Если бы Свету потребовалось убить академика Барсука, он бы совершил это следующим образом. Для начала следовало бы узнать маршрут, которым академик возвращался из института домой. Буня Лапоть этот маршрут знал. Потом надо было узнать, имеются ли на маршруте места, где академик должен был обязательно остановиться по дороге. Таким местом, к примеру, может оказаться регулируемый перекресток… Точно, мы тогда с Кудесником и Волком останавливались перед таким перекрестком! Получив эту информацию, он бы, Свет, закляв себя на невидимость, подождал бы экипаж академика у перекрестка, никем бы не замеченный проник в карету, вонзил бы Барсуку в сердце нож и точно так же — никем не замеченный — вылез. И дело в шляпе!
Свет связался со Смирным. Тот оказался на месте, с надеждой смотрел в волшебное зеркало.
Свет помотал головой:
— Пока ничего утешительного. Мне нужна информация, каким маршрутом Барсук обычно возвращался домой.
Буривой залез в какую-то папку, продиктовал названия улиц.
Кажется, на одном из этих перекрестков в тот день и останавливалась карета Кудесника… Можно было бы, разумеется, задать сыскнику прямой вопрос — нет ли на маршруте регулируемых перекрестков? Но тогда бы любой дурак догадался, что за мысль пришла Свету в голову! Поэтому он ни о чем спрашивать Смирного не стал. Он распрощался с сыскником и связался со знакомым офицером транспортного отдела столичной стражи.
Через несколько минут у него был список всех регулируемых стражниками новгородских перекрестков.
Поблагодарив офицера, Свет разъинициировал волшебное зеркало и достал с книжной полки карту столицы. Много трудов ему не потребовалось — на маршруте, которым Барсук возвращался домой, имелось два регулируемых перекрестка.
Стало быть убийца мог оставить следы на одном из этих перекрестков. Беда лишь в том, что эти следы надо было искать еще в пятницу ночью. Тогда возможно на уличных столбах или стенах домов и сохранилась бы голограмма заклятия на невидимость. Но не сегодня, в седмицу. Сегодня от нее остались одни рожки да ножки. Впрочем, стоп!
Вот тут Света даже оторопь взяла. Потому что до него дошло, что убийца все-таки мог оставить следы, которые можно было разыскать и по прошествии нескольких дней после случившегося. Только не на стенах домов или фонарных столбах, а в памяти кого-либо из волшебников, по чистой случайности оказавшихся в тот момент поблизости от места убийства. Разумеется, они не видели, как убийца втыкал нож в сердце Барсука, но заметить, как он садился в карету, вполне могли. Просто тогда они на это не обратили внимания.
И не важно, что такие волшебники на самом деле и не найдутся вовсе. В данном случае важно, что они МОГЛИ оказаться вблизи места преступления. Ведь убийца не может быть уверен, что их там не было. А стало быть, у него должны быть опасения, что они там оказались. И видели, как он залезал в карету. И если они вспомнят, что стоящая перед перекрестком карета принадлежала академику Барсуку… если вспомнят, что влезавший в нее волшебник воспользовался заклятьем на невидимость… если вспомнят, как выглядел оный волшебник… Конечно, все это косвенные улики, но вероятность подобного развития событий все равно должна волновать убийцу. А если еще обнаружатся мотивы? Да еще найдется нож, который вонзили в сердце академику?.. Нет, подобного развития событий убийца бояться должен. А значит его можно напугать еще больше — если он почувствует внимание к своей персоне. Причем (если убил Барсука Лапоть) лучше всего было бы, чтобы он не понял, чье внимание он чувствует: ведь ему известно, что в момент убийства чародея Смороды никак не могло быть на месте преступления. А потому, если чародей Сморода скажет ему, что видел его на неком перекрестке садящимся в некую карету некоего академика, то опекун Лапоть попросту плюнет в физиономию чародею Смороде. И подаст на Смороду в суд. За клевету. А вот если Лапоть почувствует, что на него кто-то смотрел. И то ли узнал, то ли не узнал, то ли вспомнил, то ли не вспомнил… Вот здесь он может испугаться. И тогда уже можно будет разобраться, чего он испугался. В особенности если он совершит после этого какую-нибудь оплошность…
Что ж, прекрасно! Но теперь возникают два вопроса. Вопрос первый: стоит ли посвящать во все это сыскника Смирного?
Некоторое время поломав голову, Свет решил, что сейчас (по крайней мере до тех пор, пока не выяснится хоть что-либо определенное) не стоит, и перешел ко второму вопросу. Второй вопрос был посложнее.
И в самом деле, судари, как чародея Лаптя, являющегося достаточно квалифицированным волшебником, обвести вокруг перста, чтобы он понял, что им интересуются, и не понял — кто? Здесь требуется обязательное прикрытие. А в качестве прикрытия должен сработать кто-то по квалификации не ниже Света. Лучше всего — сам Кудесник… Но к Кудеснику не пойдешь, не имея фактов… В общем ситуация оказывалась безвыходной. И безвыходной бы осталась.
Но назавтра начиналась Паломная седмица. И именно по этой причине Свет перед самым ужином нашел выход.
Утром в седмицу Репня понял, что угодил к этой сучке в капкан. Впрочем, сия мысль откровенно покоробила его, и он понял, что назвал Веру «сучкой» в последний раз. Не могла эта куколка быть сучкой, ну никак не могла! А в том, что случилось между ними во середу, полностью виноват он сам. Верочка же попросту расценила, что врач пользуется ее телом в качестве платы за справку. Кстати, ведь так оно и было…
Сегодня среди персонала Временной медицинской комиссии, как и во всех правительственных учреждениях столицы был вновь объявлен рабочий день. Количество паломников возросло до невозможности. Возросло, естественно, и число не имеющих справок. Поэтому седмица оказалась исключительно сложным днем. Несмотря на увеличение штата щупачей очереди выросли. Паломники нервничали, ругались друг с другом, и возрастающее в коридорах напряжение поневоле передавалось щупачам.
Однако Репня с удивлением обнаружил, что на него ментальное давление не оказывает ни малейшего влияния. Он работал быстро и с удовольствием. Когда к нему в кабинет заходила молоденькая симпатичная паломница, он по привычке отмечал ее красу, но это была совсем не та краса, на которую он обращал внимание раньше. И оказывалось, что того, привычного желания тут же завалить девицу на кушетку нет и в помине. Наоборот, он ловил себя на том, что представляет себе Верочку, и краса очередной соискательницы медицинской справки тут же меркла. А сердце начинало биться как сумасшедшее. Так оно билось раньше лишь в канун оргазма…
Нет, у Репни не было никаких сомнений: Верочка явно околдовала его. Сам он так резко измениться не мог. Ведь в своей жизни он встречался со множеством женщин, и ввек не было у него этого странного сердцебиения. И никогда еще он не ощущал такого равнодушия ко всем прочим женщинам. Конечно, он околдован…
Но самым удивительным оказалось то, что он не имел против подобного колдовства никаких возражений. Ему даже нравилось свое нынешнее состояние. Разве плохо, когда небо кажется таким синим, а солнце — таким ярким? И даже тупая боль в сердце — неожиданно приятной? Нет, подобное колдовство ему нравилось, и никто раньше не сумел проделать с ним столь удивительную вещь. В том числе, и Ясна… Там все было иначе, там… Впрочем, какое ему теперь дело до того, что было «там»! Главное теперь было «здесь». Сейчас!
И хотелось немедленно увидеть Верочку, да-да, просто увидеть — ничего ему больше от нее не надо. Ну разве что легонько коснуться ее нежной ручки… А больше — ничего!
Увы, даже коснуться ее ручки было невозможно. Ведь рядом с Верочкой сидел в качестве цербера этот чертов кастрат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45