— дрожащим голосом спросил Миша.
— Да нет, конечно; откуда… Неужели это — "«колец»?! Это очень плохо… Здесь, в тоталитарной зоне, его невозможно вылечить просто так, кроме того, за факт болезни еще и сажают в тюрьму. Но меня-то это не волнует, у меня есть подруги…
— А тюрьма?! — крикнул Миша, не смогря на ефрейтора. Антонина усмехнулась, посмотрев на ефрейтора, который опустил взгляд в пол.
— Я — дочь самого главного человека здесь! Какая еще тюрьма! Мой отец — Первый Консул парламента!
— Неужели, — удивился Миша, подойдя к девушке.
— Да, — сказала Антонина, кладя руку на его талию. — Прости меня, дорогой, милый, родной, я не знала, если б я знала, я бы никогда этого не сделала, но все к лучшему; обещаю тебе, что буду здорова через день, любимый мой… Ведь ты больше не сердишься?!
— Хорошо, — прошептал Миша, посмотрев направо.
— Ура! Ведь теперь мы друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья?
— Да, — сказал Миша, поцеловав руку Антонины и ощутив приятное тепло и запах.
Через какое-то время они шли вперед по улице, которая была бескрайней, как степь, и сияла под солнечным светом, отражая его, как Луна. Кругом цвела великая весна, пронизывающая окружающее, словно несуществующий мировой эфир. Деревья будто приглашали выпить вина, и запахи утраченного снега, сочетаясь с дымом шашлыков и клейким ароматом почек на ветках, составляли единый сложный букет, заставляющий кайфовать обонятельные рецепторы любого индивида.
— Ты посмотри, какая прелесть, какая весна, какой свет! — восклицала Антонина, бери Мишу за руку.
— Замечательно, — говорил Миша. — Но я люблю все. Мне нравится прелесть весны так же, как и гнусность осени или непонятность переходных времен.
— Поехали вон из этого мира!.. — кричала Антонина, смеясь, и начинала прыгать и бегать, словно была недавно родившейся девицей.
— Давай сядем в лужи, представив, что это — жидкая среда, — говорил Миша, хлопая себя по бедрам.
— Ура! — кричала Антонина, скача вперед.
— Надо стать всем, — бурчал Миша, смотря в центр тополя. — Надо быть тут, или там. Да здравствует наш рай!
— Давай целоваться, поскольку это — лучшее воспоминание, существующее внутри нас! — предлагала Антонина, остановившись.
Она подошла к кирпичной стене, воздев по краям руки; закрыла глаза, словно медитируя, или готовясь воспринять высшее, и Миша медленно подошел к ней, как друг, или единственный кавалер, будто собираясь пригласить ее на танец, или предложить руку; и он обнял ее талию и приник к ней телом, и их одежды соприкоснулись, как встретившиеся любовники; и он губами тронул ее губы, которые раскрылись, словно жаждущая блудного сына родная дверь; и нутро их лиц перемешалось, почти растворяясь в объединении; и гениальное физиологическое равенство, присущее лишь поцелую, в отличие от процессов, связанных с похотью и долгом, придало всему этому действию подлинную детскую невинность и очаровательный запретный восторг!
Он целовал ее то бешено, будто старался вернуть к жизни утопившегося друга, то мягко и неслышно — тихим ласковым прикосновением, как икону; то лениво застыв с ней в некоем статусе кво, словно желая остаться в таком положении навечно, то неумело, как порывистый мальчик, не знающий, что делать с разрешенной ему любовью. Она была податлива и агрессивна, и ее губы то превращались в орган любви, то становились лучшей частью гениального красивого лица. Краем своего взора он видел кирпич стены, и любимое плечо в одежде, и все было слишком реально; а кругом была подлинная весна.
Наконец, поцелуй кончился, они счастливо вздохнули, радуясь совершенному поступку и отступили от стены.
— Дальше, — сказала Антонина, взяла Оно за руку, и они пошли вперед по дороге среди деревьев и домов.
— Послушай. — спросил Миша озабоченно. — А ты не заразишь меня снова «копцом», после этого сладкого поцелуя? Хотя я и не могу им заболеть больше никогда, как сказал Яковлев, я все-таки в это не верю.
— Не знаю, — усмехнулась Антонина. — По-моему, он так не передается. Кроме того, возможно, Яковлев прав.
— Куда мы идем? — спросил Миша. — Мне кажется, прав Щоно.
— Нам нужна бодрость. Ты устал в тюрьме, тебе надо приобрести силы. Мы идем в Комплекс Спорта и Физических Игр!
— Отлично! — воскликнул Оно. — Это что-то новое. Я люблю…
— Ну конечно!!! — закричала Антонина и снова стала прыгать и бегать, как недавно родившаяся девица.
Прошло время; ефрейтор сидел на гауптвахте; Миша и Антонина вошли в дверь Комплекса, и Антонина так грозно взглянула на привратника, наслаждающегося своей профессией, что он отпрянул от этой пары с ужасом атеиста, внезапно увидевшего бога.
Они прошли через холл с какими-то людьми, затем свернули направо и вошли в маленькую желтую дверь, оказавшись в коридоре.
— Мы пойдем в свое помещение, — сказала Антонина, решительно устремившись вперед, к свету. — Там только высокопоставленные существа.
В конце концов они пришли в большую комнату, обшитую светлым деревом, с цветами, шкафами и креслами; и в кресле сидел длинный розовощекий человек с большими губами. Увидев Антонину, он вскочил и устремился к ней, как ночная бабочка на лампочку.
— Здравствуй, милая! — громко воскликнул он, пытаясь обнять Антонину, но потом увидел Мишу и смутился.
— Тсс, — сказала она. — Смотри, это — мой мужчина из свободной зоны. Мой парень! Он из тюрьмы, нужно его оздоровить. Что ты предлагаешь?
— Меня зовут Сергей Шульман, — с достоинством представился длинный человек, стукнув голыми пятками друг о друга. — Я — тренер.
— Миша Оно, — сказал Миша, поклонившись. — Я — вообще.
— Чудно! — обрадовался Шульман.
— Так что ты нам предложишь? — снова спросила Антонина, посмотрев направо.
— Любимый набор. Для начала — партию в «боцелуй», потом — купание в сметане.
— Прекрасно!
— Что это? — спросил Миша, желая сесть.
— Сейчас ты все узнаешь, дружище. Пройдемте! Сергей Шульман уверенно пошел вперед, вошел в стеклянные двери, и вскоре все они втроем оказались перед длинным бассейном, заполненным водой примерно на уровень живота взрослого человека.
— Вон там находится мужская раздевалка и душ, — сказал Шульман, показывая налево. — Там есть плавки, надевайте их, и я вас жду. Видите людей?
Миша посмотрел и увидел людей, стоящих на краю бассейна.
— Я вижу людей!
— Замечательно! Люди ждут вас, дружище! Сейчас вы все будете играть в «боцелуй».
Миша тут же повернулся «кругом» и пошел в мужскую раздевалку, краешком своего глаза увидев, что Антонина пошла в женскую.
В раздевалке было приятно, там пахло резиной и человеческим коллективом; Миша разделся и стал голым, словно готовился к занятиям любовью, а потом в зеленом шкафу он нашел лиловые плавки и ушел в душ, чтобы вода, низвергающаяся сверху на тело. смыла незримую грязь и усталость и заставила чувствовать себя настоящим профессиональным человеком, который, выйдя отсюда, возьмет черный портфель и отправится к всегда существующим делам. Вода текла по телесной поверхности, напоминая о маленьких водопадах, омывающих серые ровные скалы, или о фонтанах с фигурами золотых мужчин. Миша Оно стоял здесь, представляя все дальнейшее, и не желал выходить наружу. «Я есть душ принимающий!» — подумал он с гордостью и захотел тут же самоубиться, поскольку ничего лучшего он не мог придумать в своей жизни сейчас, чем быть именно здесь, но было очень лень искать способы и пути к остановке этого прекрасного мига; и в конце концов Миша покинул душ.
Он пришел на прежнее место перед бассейном и увидел Антонину, идущую сюда в серебристом сияющем купальнике, слегка прикрывающем ее великолепное загорелое тело. Ее идеальные ноги мягко ступали по кафелю, бедра сотрясались при каждом шаге; соски грудей словно готовы были прорвать сверкающий лифчик, образовав вместе с грудью нечто, напоминающее кукиш; и воображаемая линия, идущая от соска к позвоночнику, наверняка составляла с ним прямой угол. Живот ее был упругим и совершенным, имея на себе прекрасное отверстие пупка, похожее на солнце в зените и абсолютно ясном небе. Брови Антинины были точно стрелы, взгляд, как устремленное копье. Ее очень хотелось раздеть, но казалось, что даже голая она не будет истинно Обнаженной — Без Всего — и хотелось пробуравить ее кожу и плоть, и соединиться полностью со всем тем, что есть «женское», чем бы оно ни оказалось.
— Как ты красива, любовь!.. — восхищенно оказал Миша Они ей.
— О, да! — согласилась она, поправив свои пышные рыжие волосы, и подошла к Шульману: — Вперед, мой друг, надо играть в «боцелуй»!
— Боцелуй?!
— Боцелуй!!!
— Я не умею! — крикнул Миша.
— Садись, — сказал Сергей Шульман, показывая на плетеное кресло. — Сейчас я объясню вам правила. Боцелуй — это гениальная игра длн привилегированных!
— Я тоже буду слушать, — заявила Антонина, садясь в кресло и вытягивая вперед свои божественные ноги.
— Итак! — ответил Шульман. — Объясняю. Игра происходит вот в этом бассейне, наполненном водой до пояса. Играют две команды, каждая из которых состоит из пяти человек. В двух стенках бассейна, расположенных друг напротив друга, есть две «дырочки» специального размера. Играют «бурдюком» — это особого рода небольшой брусочек из пластмассы. Нужно забить «бурдюк» в «дырочку». Для этого как раз и играют «пупками». «Пупка» — круглая палка с ремнем на конце. Для чего нужен ремень, я сейчас объясню. Как только какой-нибудь игрок забивает «бурдюк» в «дырочку» противоположной команды, он должен немедленно добежать до любого игрока этой команды и ударить его по заднице ремнем своей «пупки». Сделав это, он громко и отчетливо кричит: «Боцелуй»! Тогда очко засчитывается. Но дело в том, что команда противников может опередить его, и, как только он забросил «бурдюк» в «дырочку», какой-нибудь враждебный игрок может первым ударить любого игрока забросившей «бурдюк» команды (кроме того, кто забросил) по заднице. В этом случае этот игрок кричит «Уа!», и очко не защитывается. Для того чтобы твердо знать, кто первым ударил, поверхность плавок на заднице каждого игрока мажут специальным составом, и когда ремень пупки касается задницы, то образуется электрическая цепь и зажигается либо лиловая лампочка для одной команды, либо желтая — для другой. Кроме того, необходимо совершенно четко произносить слова «Боцелуй» и «Уа». Для этого все записывается на магнитофон, и в спорных случаях мы всегда имеем доказательство. Если игрок сказал другое слово — очко не защитывается. У нас был случай, когда один чемпион зоны в ответственный момент крикнул не «боцелуй», а «боцелук». И из-за этого команда проиграла. Его повесили тут же, за бассейном. Но это к слову. Конечно, вы можете спросить: ведь бывает так, что лампочки зажигаются одновременно, то есть в одно и то же время осуществляются удары по задницам как одной команды, так и другой команды. Такая ситуация называется «положением паразызы». В этом случае все члены двух команд встают напротив друг друга по обе стороны бассейна, задницами друг к другу. Потом тренер стреляет вверх из арбалета, и по этому знаку игроки бросаются друг на друга с дикими криками, пытаясь ударить по заднице. Кто первым ударил — тот и выиграл. Понятно? Я сказал. Вопросы.
— Я почти все понял, — сказал Миша, не в силах отвести глаза от бедер Антонины. — Но сдается мне, что я не смогу сыграть вот прямо сейчас в такую сложную и интересную игру; мне показалось, что нужны долгие тренировки перед тем, чтобы войти в воду.
— Вы правы!.. — удовлетворенно воскликнул Шульман. — Тренировки начинаются как раз с упражнений в произнесении слова «боцелуй». Нужна четкая, правильная артикуляция.
— Боцелуй, — сказал Миша.
— Почти. Попробуйте еще раз. Смотрите: «бо-це-луй».
— Боцелуй, — сказал Миша.
— Боцелуй, — сказала Антонина.
— У вас получится, — успокоительно проговорил Шульман. — А теперь вперед! Нас ждут игроки!
Он быстро побежал к бассейну, около которого действительно стояло восемь человек, и четверо из них были мужчинами.
— Боцелуй-салют! — бодро крикнул тренер Шульман, подойдя к ним.
— Уа! Уа! Уа! — отвечали они хором. Миша и Антонина взяли друг друга за руки и тоже пришли сюда.
— Слушайте! — обратился тренер ко всем. — Мы будем сейчас играть. Предлагаю составить две команды — мальчики против девочек.
— А я — гермафродит, — сказал кто-то и вышел вперед. Все посмотрели на его непонятный облик в желтом купальнике, скрывающем за собой наличие всех половых примет в этом организме, имеющем неприятное красное лицо; и стали шептаться, как будто были в школе на уроке пения.
— Фамилия, — строго спросил тренер.
— Коваленко.
— А кем вы себя чувствуете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Да нет, конечно; откуда… Неужели это — "«колец»?! Это очень плохо… Здесь, в тоталитарной зоне, его невозможно вылечить просто так, кроме того, за факт болезни еще и сажают в тюрьму. Но меня-то это не волнует, у меня есть подруги…
— А тюрьма?! — крикнул Миша, не смогря на ефрейтора. Антонина усмехнулась, посмотрев на ефрейтора, который опустил взгляд в пол.
— Я — дочь самого главного человека здесь! Какая еще тюрьма! Мой отец — Первый Консул парламента!
— Неужели, — удивился Миша, подойдя к девушке.
— Да, — сказала Антонина, кладя руку на его талию. — Прости меня, дорогой, милый, родной, я не знала, если б я знала, я бы никогда этого не сделала, но все к лучшему; обещаю тебе, что буду здорова через день, любимый мой… Ведь ты больше не сердишься?!
— Хорошо, — прошептал Миша, посмотрев направо.
— Ура! Ведь теперь мы друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья?
— Да, — сказал Миша, поцеловав руку Антонины и ощутив приятное тепло и запах.
Через какое-то время они шли вперед по улице, которая была бескрайней, как степь, и сияла под солнечным светом, отражая его, как Луна. Кругом цвела великая весна, пронизывающая окружающее, словно несуществующий мировой эфир. Деревья будто приглашали выпить вина, и запахи утраченного снега, сочетаясь с дымом шашлыков и клейким ароматом почек на ветках, составляли единый сложный букет, заставляющий кайфовать обонятельные рецепторы любого индивида.
— Ты посмотри, какая прелесть, какая весна, какой свет! — восклицала Антонина, бери Мишу за руку.
— Замечательно, — говорил Миша. — Но я люблю все. Мне нравится прелесть весны так же, как и гнусность осени или непонятность переходных времен.
— Поехали вон из этого мира!.. — кричала Антонина, смеясь, и начинала прыгать и бегать, словно была недавно родившейся девицей.
— Давай сядем в лужи, представив, что это — жидкая среда, — говорил Миша, хлопая себя по бедрам.
— Ура! — кричала Антонина, скача вперед.
— Надо стать всем, — бурчал Миша, смотря в центр тополя. — Надо быть тут, или там. Да здравствует наш рай!
— Давай целоваться, поскольку это — лучшее воспоминание, существующее внутри нас! — предлагала Антонина, остановившись.
Она подошла к кирпичной стене, воздев по краям руки; закрыла глаза, словно медитируя, или готовясь воспринять высшее, и Миша медленно подошел к ней, как друг, или единственный кавалер, будто собираясь пригласить ее на танец, или предложить руку; и он обнял ее талию и приник к ней телом, и их одежды соприкоснулись, как встретившиеся любовники; и он губами тронул ее губы, которые раскрылись, словно жаждущая блудного сына родная дверь; и нутро их лиц перемешалось, почти растворяясь в объединении; и гениальное физиологическое равенство, присущее лишь поцелую, в отличие от процессов, связанных с похотью и долгом, придало всему этому действию подлинную детскую невинность и очаровательный запретный восторг!
Он целовал ее то бешено, будто старался вернуть к жизни утопившегося друга, то мягко и неслышно — тихим ласковым прикосновением, как икону; то лениво застыв с ней в некоем статусе кво, словно желая остаться в таком положении навечно, то неумело, как порывистый мальчик, не знающий, что делать с разрешенной ему любовью. Она была податлива и агрессивна, и ее губы то превращались в орган любви, то становились лучшей частью гениального красивого лица. Краем своего взора он видел кирпич стены, и любимое плечо в одежде, и все было слишком реально; а кругом была подлинная весна.
Наконец, поцелуй кончился, они счастливо вздохнули, радуясь совершенному поступку и отступили от стены.
— Дальше, — сказала Антонина, взяла Оно за руку, и они пошли вперед по дороге среди деревьев и домов.
— Послушай. — спросил Миша озабоченно. — А ты не заразишь меня снова «копцом», после этого сладкого поцелуя? Хотя я и не могу им заболеть больше никогда, как сказал Яковлев, я все-таки в это не верю.
— Не знаю, — усмехнулась Антонина. — По-моему, он так не передается. Кроме того, возможно, Яковлев прав.
— Куда мы идем? — спросил Миша. — Мне кажется, прав Щоно.
— Нам нужна бодрость. Ты устал в тюрьме, тебе надо приобрести силы. Мы идем в Комплекс Спорта и Физических Игр!
— Отлично! — воскликнул Оно. — Это что-то новое. Я люблю…
— Ну конечно!!! — закричала Антонина и снова стала прыгать и бегать, как недавно родившаяся девица.
Прошло время; ефрейтор сидел на гауптвахте; Миша и Антонина вошли в дверь Комплекса, и Антонина так грозно взглянула на привратника, наслаждающегося своей профессией, что он отпрянул от этой пары с ужасом атеиста, внезапно увидевшего бога.
Они прошли через холл с какими-то людьми, затем свернули направо и вошли в маленькую желтую дверь, оказавшись в коридоре.
— Мы пойдем в свое помещение, — сказала Антонина, решительно устремившись вперед, к свету. — Там только высокопоставленные существа.
В конце концов они пришли в большую комнату, обшитую светлым деревом, с цветами, шкафами и креслами; и в кресле сидел длинный розовощекий человек с большими губами. Увидев Антонину, он вскочил и устремился к ней, как ночная бабочка на лампочку.
— Здравствуй, милая! — громко воскликнул он, пытаясь обнять Антонину, но потом увидел Мишу и смутился.
— Тсс, — сказала она. — Смотри, это — мой мужчина из свободной зоны. Мой парень! Он из тюрьмы, нужно его оздоровить. Что ты предлагаешь?
— Меня зовут Сергей Шульман, — с достоинством представился длинный человек, стукнув голыми пятками друг о друга. — Я — тренер.
— Миша Оно, — сказал Миша, поклонившись. — Я — вообще.
— Чудно! — обрадовался Шульман.
— Так что ты нам предложишь? — снова спросила Антонина, посмотрев направо.
— Любимый набор. Для начала — партию в «боцелуй», потом — купание в сметане.
— Прекрасно!
— Что это? — спросил Миша, желая сесть.
— Сейчас ты все узнаешь, дружище. Пройдемте! Сергей Шульман уверенно пошел вперед, вошел в стеклянные двери, и вскоре все они втроем оказались перед длинным бассейном, заполненным водой примерно на уровень живота взрослого человека.
— Вон там находится мужская раздевалка и душ, — сказал Шульман, показывая налево. — Там есть плавки, надевайте их, и я вас жду. Видите людей?
Миша посмотрел и увидел людей, стоящих на краю бассейна.
— Я вижу людей!
— Замечательно! Люди ждут вас, дружище! Сейчас вы все будете играть в «боцелуй».
Миша тут же повернулся «кругом» и пошел в мужскую раздевалку, краешком своего глаза увидев, что Антонина пошла в женскую.
В раздевалке было приятно, там пахло резиной и человеческим коллективом; Миша разделся и стал голым, словно готовился к занятиям любовью, а потом в зеленом шкафу он нашел лиловые плавки и ушел в душ, чтобы вода, низвергающаяся сверху на тело. смыла незримую грязь и усталость и заставила чувствовать себя настоящим профессиональным человеком, который, выйдя отсюда, возьмет черный портфель и отправится к всегда существующим делам. Вода текла по телесной поверхности, напоминая о маленьких водопадах, омывающих серые ровные скалы, или о фонтанах с фигурами золотых мужчин. Миша Оно стоял здесь, представляя все дальнейшее, и не желал выходить наружу. «Я есть душ принимающий!» — подумал он с гордостью и захотел тут же самоубиться, поскольку ничего лучшего он не мог придумать в своей жизни сейчас, чем быть именно здесь, но было очень лень искать способы и пути к остановке этого прекрасного мига; и в конце концов Миша покинул душ.
Он пришел на прежнее место перед бассейном и увидел Антонину, идущую сюда в серебристом сияющем купальнике, слегка прикрывающем ее великолепное загорелое тело. Ее идеальные ноги мягко ступали по кафелю, бедра сотрясались при каждом шаге; соски грудей словно готовы были прорвать сверкающий лифчик, образовав вместе с грудью нечто, напоминающее кукиш; и воображаемая линия, идущая от соска к позвоночнику, наверняка составляла с ним прямой угол. Живот ее был упругим и совершенным, имея на себе прекрасное отверстие пупка, похожее на солнце в зените и абсолютно ясном небе. Брови Антинины были точно стрелы, взгляд, как устремленное копье. Ее очень хотелось раздеть, но казалось, что даже голая она не будет истинно Обнаженной — Без Всего — и хотелось пробуравить ее кожу и плоть, и соединиться полностью со всем тем, что есть «женское», чем бы оно ни оказалось.
— Как ты красива, любовь!.. — восхищенно оказал Миша Они ей.
— О, да! — согласилась она, поправив свои пышные рыжие волосы, и подошла к Шульману: — Вперед, мой друг, надо играть в «боцелуй»!
— Боцелуй?!
— Боцелуй!!!
— Я не умею! — крикнул Миша.
— Садись, — сказал Сергей Шульман, показывая на плетеное кресло. — Сейчас я объясню вам правила. Боцелуй — это гениальная игра длн привилегированных!
— Я тоже буду слушать, — заявила Антонина, садясь в кресло и вытягивая вперед свои божественные ноги.
— Итак! — ответил Шульман. — Объясняю. Игра происходит вот в этом бассейне, наполненном водой до пояса. Играют две команды, каждая из которых состоит из пяти человек. В двух стенках бассейна, расположенных друг напротив друга, есть две «дырочки» специального размера. Играют «бурдюком» — это особого рода небольшой брусочек из пластмассы. Нужно забить «бурдюк» в «дырочку». Для этого как раз и играют «пупками». «Пупка» — круглая палка с ремнем на конце. Для чего нужен ремень, я сейчас объясню. Как только какой-нибудь игрок забивает «бурдюк» в «дырочку» противоположной команды, он должен немедленно добежать до любого игрока этой команды и ударить его по заднице ремнем своей «пупки». Сделав это, он громко и отчетливо кричит: «Боцелуй»! Тогда очко засчитывается. Но дело в том, что команда противников может опередить его, и, как только он забросил «бурдюк» в «дырочку», какой-нибудь враждебный игрок может первым ударить любого игрока забросившей «бурдюк» команды (кроме того, кто забросил) по заднице. В этом случае этот игрок кричит «Уа!», и очко не защитывается. Для того чтобы твердо знать, кто первым ударил, поверхность плавок на заднице каждого игрока мажут специальным составом, и когда ремень пупки касается задницы, то образуется электрическая цепь и зажигается либо лиловая лампочка для одной команды, либо желтая — для другой. Кроме того, необходимо совершенно четко произносить слова «Боцелуй» и «Уа». Для этого все записывается на магнитофон, и в спорных случаях мы всегда имеем доказательство. Если игрок сказал другое слово — очко не защитывается. У нас был случай, когда один чемпион зоны в ответственный момент крикнул не «боцелуй», а «боцелук». И из-за этого команда проиграла. Его повесили тут же, за бассейном. Но это к слову. Конечно, вы можете спросить: ведь бывает так, что лампочки зажигаются одновременно, то есть в одно и то же время осуществляются удары по задницам как одной команды, так и другой команды. Такая ситуация называется «положением паразызы». В этом случае все члены двух команд встают напротив друг друга по обе стороны бассейна, задницами друг к другу. Потом тренер стреляет вверх из арбалета, и по этому знаку игроки бросаются друг на друга с дикими криками, пытаясь ударить по заднице. Кто первым ударил — тот и выиграл. Понятно? Я сказал. Вопросы.
— Я почти все понял, — сказал Миша, не в силах отвести глаза от бедер Антонины. — Но сдается мне, что я не смогу сыграть вот прямо сейчас в такую сложную и интересную игру; мне показалось, что нужны долгие тренировки перед тем, чтобы войти в воду.
— Вы правы!.. — удовлетворенно воскликнул Шульман. — Тренировки начинаются как раз с упражнений в произнесении слова «боцелуй». Нужна четкая, правильная артикуляция.
— Боцелуй, — сказал Миша.
— Почти. Попробуйте еще раз. Смотрите: «бо-це-луй».
— Боцелуй, — сказал Миша.
— Боцелуй, — сказала Антонина.
— У вас получится, — успокоительно проговорил Шульман. — А теперь вперед! Нас ждут игроки!
Он быстро побежал к бассейну, около которого действительно стояло восемь человек, и четверо из них были мужчинами.
— Боцелуй-салют! — бодро крикнул тренер Шульман, подойдя к ним.
— Уа! Уа! Уа! — отвечали они хором. Миша и Антонина взяли друг друга за руки и тоже пришли сюда.
— Слушайте! — обратился тренер ко всем. — Мы будем сейчас играть. Предлагаю составить две команды — мальчики против девочек.
— А я — гермафродит, — сказал кто-то и вышел вперед. Все посмотрели на его непонятный облик в желтом купальнике, скрывающем за собой наличие всех половых примет в этом организме, имеющем неприятное красное лицо; и стали шептаться, как будто были в школе на уроке пения.
— Фамилия, — строго спросил тренер.
— Коваленко.
— А кем вы себя чувствуете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40