Альфред довольно хмыкнул:
— Моя.
— Это было замечательно! — воскликнула девушка. — Я никогда этого не забуду.
— Благодарю вас, мисс Сьюард. — Он взял ее маленькую и довольно грязную ручку в свою огромную лапу. — Очень любезно с вашей стороны, что вы упомянули об этом. Желаю удачи. — Он повернулся к Чиверелу. — Что ж, в конце концов ты, может быть, и прав. — И с широкой улыбкой сказал им обоим: — Мне пора на репетицию.
После его ухода очи некоторое время молчали. Чиверел чувствовал, что комната наблюдает за ними. Он указал на стул рядом со своим креслом и, когда она села, сел сам. Какую-то секунду они, не отрываясь, рассматривали друг друга. Комната ждала.
— Знаете, вы были совершенно правы, — начал он тихо и как-то неуверенно.
— Насчет чего? — спросила она, но без тени удивления.
— Когда сказали, что я скоро буду жалеть, что не захотел поговорить с вами. Теперь я прошу извинить меня…
— Нет, пожалуйста, не извиняйтесь! — воскликнула она с жаром. — Вы тогда устали и вам нездоровилось, правда?
— Да. — Теперь казалось, что это было безумно давно.
— И все равно вот я здесь. — Она улыбнулась ему доверчиво, как старому другу.
— Но почему вы сказали, что я пожалею? Как вы могли знать?
— О, мне просто пришло в голову, знаете, так иногда бывает.
— А помните, вы еще сказали мне: “Берегитесь”?
Да, она помнила.
Он серьезно посмотрел на нее.
— Почему?
— Вы оставались здесь один, и я почувствовала, как комната наполняется привидениями. Так оно и было?
— Да… позже.
Последовала долгая пауза.
— Вы не хотите говорить со мной об этом, — сказала она тоном утверждения, а не вопроса.
— Я не хочу ни с кем говорить об этом, — отозвался он.
Она посмотрела на него испытующе.
— Вы переменились.
Он кивнул, она обвела комнату взглядом, снова посмотрела на него и тоже кивнула. Словно им нужно было многое сказать друг другу, но теперь они ничего не скажут, потому что в этом уже нет надобности. Комната будет хранить молчание, и им, глубоко и таинственно связанным с комнатой, тоже незачем разговаривать. Так казалось Чиверелу.
— Кстати, меня зовут Энн, — сообщила она как бы невзначай.
— И вы остановились здесь, в Бартоне?
— Да. Я была уверена, что встречусь с вами, и сказала Роберту…
— Кто это Роберт? Ваш приятель?
— Да. Он приехал со мною и ждет внизу. Бедный Роберт! Ему всегда приходится ждать.
— Он влюблен в вас?
— Да, — отвечала она торжественно. — И я в него тоже. Это тянется уже сто лет.
— Вы хотите сказать, года два?
— Около того. Но не стоит об этом говорить.
Он улыбнулся.
— Ну что же. Может быть, перейдем к делу? Виолу вы играли?
Она кивнула:
— Даже совсем недавно.
— Помните сцену с Оливией — монолог о шалаше?
— Попробую вспомнить. — Она поднялась и стояла в ожидании.
— Пожалуйста. — Он подал ей реплику: — Да? А что б вы сделали?
Едва она начала, он вспомнил тесную гостиную, освещенную одной маленькой лампой, горевшей допоздна в туманной ночи, среди ветра и дождя.
У вашей двери
Шалаш я сплел бы, чтобы из него
Взывать к возлюбленной…
Она остановилась и виновато взглянула на него, и снова он почувствовал холодок в спине, ибо она сделала ту же ошибку, что и Дженни, и остановилась в том же самом месте.
— Нет, это было неправильно, — сказала она. — Жалко.
Он серьезно посмотрел на нее.
— Не жалейте. Я не жалею. Прошу вас: Да? А что б вы сделали?
Когда она дочитала до конца и воскликнула: “Пока не сжалились бы!”, он стоял совсем рядом и, не отрываясь, с изумлением смотрел на нее. Закончив, она с минуту молчала и тоже смотрела на него. Казалось, оба вслушиваются в доносящуюся издалека музыку.
— Я не слишком-то хорошо прочла, — сказала она, прервав напряженное молчание. — Хотя не думаю, что на показах читают намного лучше.
— Ненамного, — ответил он в тон ей. — Но о чем-то показы говорят. Вы работаете в каком-то здешнем театре?
— Да, в Уонли. Я теперь там на первом положении. Но уже сыта по горло.
— Теперь вы хотите в Вест-Энд?
— Нет, не обязательно. Я хочу одного: чтобы мне дали как следует поработать с режиссером и как следует порепетировать после этих сумасшедших еженедельных премьер в Уонли. Послушайте, мистер Чиверел, я настоящая актриса. Я не хочу просто ходить и выставлять себя напоказ. Я знаю, что Театр — это не только веселье, блеск и аплодисменты… — Она остановилась.
Чиверел старался скрыть свое волнение.
— Продолжайте, продолжайте. Что же он в таком случае?
— Ну, это тяжелый, порой надрывающий душу труд. И я знаю, что никогда мы не бываем так хороши, как нам бы хотелось. Театр — это сама жизнь, уложенная в маленький ларчик…
— Да. И как жизнь…
— Он часто пугает, часто внушает ужас, но он всегда удивителен. — Она умолкла и виновато засмеялась. — Почему я вам все это говорю? Как-то вдруг вырвалось.
— Я знаю.
— И уж наверняка вы все это слыхали.
— Один раз.
Она раскрыла было рот, вопрос уже читался в ее главах, но он торопливо остановил ее.
— Присядем, — сказал он и, найдя сигареты, предложил ей. Он поднес ей огонь, потом сам взял сигарету, первую после таблеток, и вкус ее показался ему приятным. Они сидели и спокойно курили.
— Скажите, Энн, ваши родители играли на сцене?
— Нет. В нашей семье на сцену идут через поколение. Моя бабушка по матери была актриса, когда-то довольно известная — Маргарет Ширли.
— Я ее помню, — сказал Чиверел. — Она была хорошая актриса, хотя я думаю, что вы будете лучше.
— Она была родом из Австралии, — продолжала Энн, порозовев от удовольствия. — А ее дедушка, который уехал в Австралию году в тысяча восемьсот пятидесятом, тоже работал в Театре, хотя и не был никакой знаменитостью.
— А как звали его?
— Да вы вряд ли когда-нибудь о нем слышали. Его фамилия была Кеттл. Уолтер Кеттл. Ой, что с вами?
— Ничего. Наверное, мне не следует курить. — Он наклонился вперед, чтобы раздавить сигарету в пепельнице, и рука его дрожала. Он почувствовал ее пристальный взгляд и покосился на нее. Она смотрела на дрожащую руку, и когда он резким движением убрал ее, Энн подняла на него глаза.
— Он не вернулся, — сказала она медленно. — Я думаю, он недолго прожил.
— Да, я тоже так думаю.
— Но вы ничего не могли о нем слышать, мистер Чиверел. Он не был ни писателем, ни сколько-нибудь знаменитым актером.
— Уолтер Кеттл был режиссером, — сказал ей Чиверел. — И некогда он был режиссером вот в этом самом театре.
— Вы уверены?
Был ли он уверен? Он решил, что да.
— Да, он работал здесь за год-два до того, как уехал в Австралию. У антрепренера по фамилии Ладлоу. Тут есть книжечка, которую я пролистал, — прибавил он поспешно, опасаясь, что сказал слишком много, — главным образом о молодой актрисе по имени Дженни Вильерс.
— Да, — возбужденно вскричала Энн, — тут есть ее портрет. Я видела его. Вся в локонах. И на полу лежала ее перчатка. Такая зеленая фехтовальная перчатка, отделанная красным.
Он сурово посмотрел на нее.
— Подождите. Вы бросили эту перчатку на пол? Когда я не захотел разговаривать с вами.
Она кивнула.
— Бросила. И я помню, что сказала. Я сказала: “Смотрите, перчатка опять на полу. Даже привидения за меня. Берегитесь”. Вот что я сказала.
— Но почему вы сказали “опять”?
— Потому что до этого, когда я говорила с мисс Фрэзер, мы вдруг увидели перчатку на полу. И я сказала, что она сама выпрыгнула из шкафа. Мисс Фрэзер стала меня разубеждать, но только потому, что испугалась. Я как раз говорила об этой девушке с локонами — Дженни Вильерс, — и вдруг перчатка — ее перчатка — оказалась на полу. Вы здоровы, мистер Чиверел?
— Да, а что такое?
— Вы совсем белый.
— Я чувствую, что побледнел, — признался Чиверел, — но ничего страшного не случилось. Продолжайте.
— Вот и все. Не считая того, что теперь я понимаю, почему все тут с первого же взгляда показалось мне таким жутким. Понимаете, мистер Чиверел, ведь часть меня — та, что идет от Уолтера Кеттла, — уже бывала здесь раньше и хорошо все знает. Может быть, потому перчатки и выпрыгивают из шкафов. Узнали во мне частицу Уолтера Кеттла. О, я так рада, что вы рассказали мне о нем, — что он был здесь. Наверняка из-за этого я и чувствовала себя так странно. И ведь вы тоже, правда?
— Да.
— Я знала; хотя, конечно, вы нездоровы и этим, на верное, все объясняется.
— Может быть, — ответил он коротко.
Она доверительно наклонилась к нему и сказала, понизив голос:
— Вы знаете, мы как-то очень странно смотрели друг на друга, правда?
— Не знаю, как я, но вы — определенно. — Он улыбнулся ей, давая понять, что хочет переменить тему. — Теперь нельзя ли мне взглянуть на вашего Роберта?
— Конечно. Он будет в восторге. Его фамилия Пик, и он капитан авиации.
Чиверел позвонил по внутреннему телефону и сказал, чтобы капитана авиации Пика, ожидающего у служебного входа, попросили подняться в Зеленую Комнату. Потом он посмотрел на Энн.
— Он был актером?
Она покачала головой.
— Нет, никогда не имел ничего общего с Театром. Но любит его, конечно.
— Вы в этом уверены?
— О да, — с ударением сказала она. — Если бы не любил, ничего бы у нас с ним не было. Кстати, он, наверное, будет очень робеть. Он чуть не умер от стыда и горя, когда я сказала, что меня никто не остановит и я непременно вас увижу. У них в авиации такого не бывает. Вы ему представляетесь чем-то вроде маршала авиации, который сидит тут во всем великолепии.
Чиверел улыбнулся.
— Но вам-то, надеюсь, нет?
— Нет. Вы мне не понравились… и я ужасно расстроилась, когда вы выгнали меня и даже не оглянулись. Но теперь, конечно, все совсем по-другому. Потому что и вы совсем другой. — И она доверчиво улыбнулась ему.
— Капитан авиации Пик, мистер Чиверел, — сказал Отли из-за двери.
И у Чиверела перехватило дыхание, и опять чья-то ледяная рука коснулась его спины. Ибо в комнату вошел Джулиан Напье.
20
Не сводя глаз с вошедшего, Чиверел встал и шагнул ему навстречу. Это не была галлюцинация. Если не считать формы военно-воздушных сил, более смуглого лица, коротких волос и аккуратного, подтянутого вида, это был вылитый Джулиан Напье. Сходство было поразительным. Чиверел молча перевел серьезный взгляд с него на Энн.
Молодой человек, разумеется, истолковал это по-своему.
— Простите, — сказал он, запинаясь. — Я думал… то есть… мне сказали, чтобы я поднялся…
Чиверел очнулся.
— Да, да, конечно. Все в порядке.
Энн подошла ближе.
— Это Роберт, — гордо объявила она и с улыбкой взглянула на свою замечательную собственность.
— Я, наверное, помешал, — пробормотал Роберт, бросая на нее отчаянные взгляды. От смущения лицо его залилось краской и покрылось испариной.
— Нет, нет, дорогой мой, — улыбаясь, воскликнул Чиверел. — Это целиком моя вина. Прошу прощения. Я сказал, чтобы вас послали наверх. Просто… вы мне напомнили одного человека, вот и все. Скажите… — И он остановился.
— Да, сэр?
— Я хотел спросить, какие еще фамилии встречались в вашем роду, кроме фамилии Пик…
— Видите ли, сэр…
— Впрочем, теперь это не имеет значения, благодарю вас. — Помолчав, он заговорил белее серьезным тоном. — Важно то, что вот эта ваша девушка — актриса.
— Первый сорт, сэр, можете мне поверить! — вскричал Роберт, сияя от энтузиазма.
Чиверел улыбнулся.
— Если сейчас еще не самый первый, то в будущем — наверное. Но поймите, что это значит: она не только будет работать в Театре, но говорить о Театре, питаться Театром, грезить о Театре, и все это на многие годы.
Роберт ухмыльнулся.
— Я уже понял.
— Я ведь с самого начала предупредила тебя, милый, — сказала Энн не без самодовольства.
— Это верно.
— И вы действительно понимаете, что это значит? — мягко, но настойчиво спросил Чиверел.
— Я сказал ей, сэр, — ответил Роберт почти хвастливо, — и тоже в самом начале, что в отношении меня тут полный порядок, и это уж точно. Я только хочу, чтобы она делала в Театре великие дела, для которых создана, а я буду стоять в тени и заботиться о ней.
— Милый! — воскликнула Энн, порозовев от гордости.
— Не сомневаюсь в вашей искренности, — сказал Чиверел, — но это будет нелегко… а после того, как вы поженитесь…
Но они не дали ему продолжать.
— Все равно он должен знать, — сказала Энн.
— Ну ты и говори, — сказал Роберт.
— Мы уже женаты. Целый год.
Чиверел поднял на них глаза.
— Может быть, все будет хорошо на этот раз. — Слова вырвались помимо его воли.
Молодые люди уставились на него.
— Что?
— Я хочу сказать, — произнес он с улыбкой, — что я должен принести вам обоим свои поздравления.
Когда он пожимал им руки, в комнату торопливо вошла встревоженная Паулина.
— Мартин, — начала она, — я только что узнала, что тебе было плохо и опять вызывали доктора…
— Теперь все прошло, спасибо, Паулина. Капитан авиации Пик — мисс Паулина Фрэзер. Они поженились. Это тайна, но я только что вытряс ее из них.
Паулина пожала руку Роберту.
— Очень рада! — Она прибавила бы еще что-то, но ее прервал телефонный звонок. Она вопросительно посмотрела на Чиверела;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17