Почему-то выбор пал на моего друга Божидара Божилова, и Божидар,
понятно, не стал отказываться.
В Пекине Божидара поселили в гигантском отеле "Шанхай". В
бесчисленных номерах "Шанхая", гостиницы, специально предназначенной для
иностранцев, жил только один иностранец - сам Божидар Божилов, известный
болгарский поэт, приглашенный Чэнь-бодой или Линь Бяо для написания
честных объективных очерков о великой китайской культурной революции и
вообще о положении дел в стране. Питался иностранец Божилов в чудовищно
огромном и в столь же чудовищно пустом ресторане. Бар на горизонте был
почти не виден. Когда появлялся официант Божидар отправлял его к бару за
рюмкой водки и тот послушно уходил в долгую экспедицию. Выпив рюмку,
Божидар вновь отправлял официанта к бару. Это повторялось много раз, но
китайскому вышколенному официанту и в голову не пришло взять и принести
Божидару не рюмку, а всю бутылку.
Из отеля Божидара не выпускали, никто его не навещал, читать
китайские газеты и многочисленные дацзыбао, вывешенные даже в ресторане,
он не умел. А дни шли. Даже недели шли.
Однажды, выпив очередную рюмку, утомленный одиночеством, испытываемым
в одном из самых крупных городов мира, Божидар разнервничался.
"Послушайте, - сказал он молчаливому маленькому переводчику, как тень
следовавшему за ним в любой уголок огромного отеля. - Я приехал сюда
писать честные объективные очерки о великой китайской культурной революции
и вообще о положении дел в стране, но я никого не вижу, я ни с кем не
встречаюсь, я не могу даже выйти из отеля, а окна в моем номере занавешены
такими хитрыми шторами, что я не могу их раздвинуть. Как я могу писать в
таких условиях? Мне нужны человеческие контакты!"
- Вы говорите как ревизионист, - ответил маленький переводчик, часто
и укоризненно кивая черной красивой головой, украшенной прямым китайским
пробором. - Мы создали вам хорошие условия. Надо лишь сесть за стол и
написать честные и объективные очерки о великой китайской культурной
революции и о положении дел в стране. Мы можем предложить вам черновик,
которым вы можете воспользоваться.
- Какой, к черту, черновик! - возмутился Божидар. - Я требую встречи
с китайскими писателями!
- Вы говорите как ревизионист, - негромко сказал маленький
переводчик, все так же часто и укоризненно кивая черной красивой головой,
украшенной прямым китайским пробором, - но мы пойдем вам навстречу. Завтра
вы получите черновик честных и объективных очерков о великой китайской
культурной революции и вообще о положении дел в стране. А если вам этого
мало, завтра вы встретитесь с молодыми революционными писателями Китая,
выросшими прямо из народа. Вы можете задать им любые вопросы, они ответят
вам честно и прямо. Правда, в поездке по Пекину вас будут сопровождать
телохранители.
- Разве я член ЦК или американский шпион? - неудачно пошутил Божидар
Божилов.
Переводчик не ответил, но все вокруг покрылось тонкой корочкой льда -
такое он испытывал к Божидару отчуждение.
На другой день три телохранителя в закрытой машине привезли Божидара
к огромному хмурому зданию и по бесчисленным пустым коридорам провели в
сумрачный и обширный кабинет. Божидар знал, что каждый четвертый человек
на земном шаре - китаец, но тут его обуяли сомнения: он жил в Китае уже
три недели и практически никого, кроме переводчика, не видел.
Войдя в сумрачный кабинет, Божидар облегченно вздохнул - на длинной,
покрытой искусным узором скамье, метрах в десяти от стола, за которым
устроились Божидар, переводчик и телохранители, сидели семь молодых
китайцев, поразительно похожие друг на друга. Сходство усугублялось синей
униформой. Над головами молодых китайцев, аккуратно расчесанных на
китайский прямой пробор, висел величественный портрет Великого Кормчего.
- Это молодые революционные писатели нового Китая, выросшие прямо из
народа, - объяснил переводчик Божидару. - Тот, который слева, это наш
будущий Горький, рядом с ним - наш будущий Чехов, рядом с Чеховым -
будущий Маяковский, дальше - Фадеев, и так далее.
- То есть как - будущий? - удивился Божидар.
- Тот, который слева, пока работает в булочной, тот, что рядом с ним
- фельдшер, тот, что рядом с фельдшером - рисует революционные дацзыбао,
следующий - из партизан, руководит партийной ячейкой, и так далее.
- А где писатели, где артисты, о которых мы так много слышали? Где
Лао Шэ? Где Хэ Лу-тин?
- Вы говорите как ревизионист, - негромко и укоризненно предупредил
Божидара переводчик. - Лучше спросите молодых революционных писателей
нового Китая, какими именно идеями Великого Кормчего они вдохновляются
больше всего.
Божидар внимательно вгляделся в молодые, абсолютно одинаковые,
абсолютно никаких чувств не выражающие лица, и ничего не стал спрашивать.
В тот же день иностранца Божидара Божилова, как не справившегося с
порученным делом, как не оправдавшего доверия китайских властей, как,
наконец, ревизиониста, посадили в старенький "фарман" (похоже, китайские
пилоты сами видели такой самолет впервые) и с позором выдворили из страны.
Испуганный нелегким перелетом Божидар в Софию поехал поездом, желая еще
раз убедиться в том, что между Китаем и Болгарией лежат немалые
территории. Он думал: пока он едет домой, вся эта история забудется.
Но так ему лишь казалось.
Где-то через месяц после возвращения явился к Божидару человек в
темных очках и в профессиональной шляпе. Он сухо сказал: "Пройдемте!"
Вот когда Божидар по-настоящему испугался. Он решил, что большой друг
Великого Кормчего другарь Тодор Живков решил выдать его обратно в Китай -
как ревизиониста, не справившегося с хорошим революционным делом.
К счастью, все обошлось официальной нотой, врученной поэту Божидару
Божилову в китайском посольстве.
Товарищ Божидар Божилов, болгарский поэт, говорилось в официальной
ноте, был приглашен в Китай для написания честных и объективных очерков о
великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.
Товарищ Божидар Божилов, к сожалению, не оправдал связываемых с ним надежд
и повел себя в Китае как отъявленный ревизионист. Учитывая все это,
китайские власти объявляют:
а) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает
получить гостевую визу в Китай, в гостевой визе товарищу Божидару
Божилову, ревизионисту, отказать;
б) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь пожелает
получить транзитную визу через Китай, в транзитной визе товарищу Божидару
Божилову, ревизионисту, отказать;
и, наконец:
в) Если товарищ Божидар Божилов, ревизионист, когда-нибудь попросит в
Китае политическое убежище, в последнем ему, как отьявленному
ревизионисту, отказать.

Я ожидал улыбок, дружеского смеха - ведь коллеги, члены одного
караса, вместе летим в заграничную командировку, но тишина в комнате стала
еще гуще. В довершение ко всему, прозаик П. подобрал с пола листок,
выпавший из моего кармана. На таких листках я обычно записывают случайно
пришедшие в голову фразы, а иногда, как в данном случае, чем-то вдруг
приглянувшиеся имена, которыми в будущем можно наделять будущих героев.
- Клаудио Карлос... - с неприятным недоумением прочел вслух прозаик
П. - Доктор Алемао... Все иностранные имена... Вы кого-нибудь из них
знаете?.. Свен Эриксон... Глен Хюссен... Просто Лейф... Иоахим и Грег
Гунны... Нестор Лот... Рене Игита... Мубарак Мубарак...
И взглянул на меня:
- Кто такие?
- Да так, - сказал я. - Наброски.
- Конечно, - мрачно заметил поэт К. - Иван Иванович или Иван
Никифорович тебя не устраивают.
И повторил с отвращением:
- Мубарак Мубарак.
- Я тут думаю над одним сюжетом, - попытался я оправдаться. - Там
действие происходит в далеком будущем.
Поэта К. это не убедило:
- А куда ж делись из далекого будущего герои с простыми
отечественными именами?
Короче, дружба не завязалась.

Ах, Миша Веллер, Миша Веллер!
Вот как далеко я зашел в своей рецензии.
А помнишь, как в селе Коблево, под Николаевым, теперь это все
заграница, на Соцконе-89 ночная гроза вырубила освещение? Заодно, понятно,
пропала в номерах вода.
Целое Черное море величественно клубилось под окнами, но воды, самой
обыкновенной воды, не было ни в барах, ни в столовых, ни, о, боже, ни в
одном туалете. В вечерней мгле десятки любителей фантастики копошились в
сырых кустах. Сам Аркадий Натанович Стругацкий, добыв где-то плаш, тащил
по лестнице ведро воды, сердитый, как жук в муравейнике. А вдалеке кричала
верблюдица Дашка, боясь молний - вот корни неба! - сурово взрывающих тьму.
"Технология рассказа" была уже написана.
"Понять новое бывает трудно и в науке, и в искусстве. Как издевались
современники над "Тристрамом Шенди" Стерна, как пожимали плечами над
"Шумом и яростью" Фолкнера! Новое рождается в борьбе со старым, старое
сопротивляется новому, а поскольку талантливое в литературе - это всегда
нечто новое, то естественно, если оно поначалу встречает противодействие,
отрицание, замалчивание, насмешки. Писатель всегда должен быть готов к
непониманию и хуле. Должен исполниться стойкости, веры в себя, терпения.
Оценка же окончательно выносится лишь историей. И "Повести Белкина",
и "Герой нашего времени", и "Красное и черное", и "Гамлет", весьма низко
расцененные при появлении, обрели признание не скоро. Такова судьба всего,
что опережает свое время, определяя пути развития культуры.
Хотя заслуженная и скорая прижизненная слава тоже нередка."

Кстати о славе.
Эти валентности еще не были у меня заняты, когда однажды, к изумлению
моей жены, я получил письмо из сибирского городка Т., в котором когда-то
прошло мое детство. Группа "Поиск" из школы v2, которую я закончил лет
тридцать назад, сообщала, что члены этой группы давно и упорно разыскивают
всех знаменитых людей, которых судьба когда-либо забрасывала в эту школу.
И неважно, как они учились. Эйнштейн ведь, известно, был в школе
тугодумом, а французский писатель Эмиль Золя буквально вынужден был
бороться за каждую удовлетворительную оценку по литературе. Великого
микробиолога Луи Пастера его учитель химии называл серой
посредственностью, ну и так далее. Так что дело не в том, как человек
занимался, а в том, кем он стал.
Это меня утешило.
Неплохая компания, сказал я своей жене, намекая на Золя и Эйнштейна.
Вот меня в школу приглашают на традиционный вечер. Пишут, в школе есть
литературный музей, в нем собраны мои книги. А еще они пишут, в музее
собрано все, что так или иначе связано с моим именем.
- А что там связано с твоим именем? - удивилась жена.
Я замялся.
Почему-то мне вспомнилось чучело филина, всегда стоявшее на шкафу в
физкабинете, а еще скелет из папье-маше, на голый череп которого мы
набрасывали кепку или шапку, в зависимости от сезона... Они прочли все мои
книги, нерешительно объяснил я. Надо бы съездить, встретиться...
- Ну поезжай, - загадочно сказала моя мудрая жена и, потрясенный ее
благородством, я взял билет и в означенный день выехал поездом в Т.,
определенно зная - меня там ждут.
Звездный час.
Поезд трясло, хлопали двери. Я ничего этого не замечал. Грустная
штука жизнь. Когда-то мы зачитывались романами Ник.Шпанова и Хаджи-Мурата
Мугуева, а теперь вот - "зачитываемся вашими книгами". Новое поколение.
Значит, не все так плохо. Значит, работали мы не зря.
Не знаю почему, от волнения наверное, перед мысленным моим взором
явился маршал Ворошилов, единственный знаменитый человек, которого мне
посчастливилось увидеть в детстве. Сперва на портрете - он висел в актовом
зале и был украшен изречением: "Прежде всего надо быть честным, умелым,
добросовестным работником, на какой бы работе ты ни находился". Хорошая
мысль, навсегда запомнилась. А где-то в середине 50-х маршал возвращался
из Монголии и нас гоняли на перрон с цветами, чтобы и маршал увидел нас -
вот какие мы растем! И мы, это правда, волновались. По крайней мере, такое
сильное волнение я позже пережил всего только раз - когда через Т. везли в
вагоне индийских слонов Рави и Шаши.
Старый корпус школы давно отдали милиции. Судя по решеткам, в моем
бывшем классе находилось КПЗ, таким этот класс всегда и считался. Новый
корпус выглядел привлекательней - в просторном холле стояли столики, на
них картонки - "Регистрация". Под картонками уточнялось - выпускники
такого-то и такого-то годов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14