А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мне оставалось только предположить, что развал пространства — времени в мою эпоху медленно распространялся во все стороны от источника, словно этакое кровавое пятно, расползающееся по старой простыне, угрожая цельности многих глубинных его слоев. Эта идея повлекла за собой образ некоего постепенного разрушения всей ткани истории — до тех пор пока на некотором этапе разрыв всерьез не вступит во взаимодействие с созидательными эволюционными процессами. И тогда в далеком прошлом, например, в туманном Пермском периоде, им может быть нанесен достаточный урон, чтобы дальнейшее развитие жизни на Земле приостановилось. Это, конечно же, была слишком мрачная картина. Возможно, временные сдвиги в мою эпоху уже пошли на убыль.
Не исключено, что здешние повреждения — последний затихающий отголосок, перед тем как ткань пространства — времени окажется вновь подштопана.
Как бы ни обстояло дело с пространством, у меня были основания полагать, что перемещения во времени вряд ли оказались очень существенными.
Ибо что могло посетить меня в час моей глубочайшей слабости и снабдить меня пищей, как не проклятое творение Франкенштейна? И, если так оно и было, значит, драма воздаяния явно еще не разыграна до конца. Самое позднее, стояла зима 1817-го, разве нет?
Скоро я смогу это проверить. А пока по крайней мере одно казалось несомненным. Если я повстречался с Франкенштейновым чудовищем, значит, и его творец находится где-то неподалеку. Уж к нему-то я во всяком случае могу обратиться за помощью. Он просто обязан оказать мне некоторое содействие, зная, что я обладаю определенной информацией, которая поможет ему в преследовании его порождения.
Посему первым делом мне стоит его разыскать. Постаравшись не столкнуться кое с кем из его домочадцев…
Так рациональный ум строит свои рациональные планы. Ну а потом я добрался наконец до скалистого выступа, с которого любовался недавно
Женевой, и там меня постигло потрясение.
Город был на месте, в этом не могло быть никаких сомнений, но озеро исчезло — и то же относилось к возвышавшейся когда-то за ним Юре!
Вместо озера взгляд мой остановился на поросшей кустарником изрезанной пустоши. Там и сям пробивались жалкие деревца или же колючие кустарники, вдалеке поблескивало белое пятно — не то песок, не то снег; в остальном же среди всей округи нельзя было отыскать ни одной точки, которая могла бы привлечь глаз. Ни дорог, ни селений, буквально ни единого строения, ни намека на какое-то животное. Лишь глубоко и далеко прорезало почву русло какой-то реки, но ничто не свидетельствовало, что когда-то здесь было озеро — или ступала нога человека.
Долго не мог я оторваться от этого зрелища. Должно быть, случился еще один временной сдвиг. Но откуда и из когда явился этот непривлекательный пласт земли? Он был такой унылый и гнетущий, что я сразу вспомнил о байроновском пророческом стихотворении о смерти света, а также о краях, лежащих за Северным Полярным кругом. Казалось, что смещение захватило обширное пространство, заметно превышавшее тот ломоть, который отрезал вместе со мной 1816 год от года 2020-го, или же тот, который ранее отряжало к моему техасскому порогу неведомое средневековье. Запустению передо мной не было ни конца ни края.
Некоторое время я прокручивал в голове идею, что все эти временные сдвиги только на меня одного и действуют. Я устал и соображал не лучшим образом. Но потом до меня дошло: с подобными затруднениями столкнулся, вероятно, почти каждый обитатель того, что я когда-то считал своей эпохой; разрушительные последствия войны, чего доброго, разнесли по кусочку большую часть 2020 года по всей истории!
Из этого рассуждения следовало, что полоса целины вполне могла явиться из моего времени — эпицентра неполадок — и тем самым способна помочь мне вернуться в свое время!
С этой мыслью я продолжил свой спуск к столь изменившейся Женеве.
Хорошо знакомые мне ворота Пленпале были распахнуты настежь. За ними царил хаос. Уже давно наступило утро, и улицы были переполнены людьми и животными.
Наводнение причинило огромные разрушения, многие дома просто рухнули. Хотя оно и миновало, повсюду оставались его следы, например, проведенная им через весь город в семи футах над уровнем земли броская грязная черта, отмечавшая максимальный подъем воды.
Она метила и жалкие лачуги, и горделивые здания, церкви и статуи.
Улицы уже высохли. Потоп, следовательно, учинило не озеро, как я до сих пор думал; скорее всего, причиной его послужила река, чье пересохшее русло я созерцал не так давно с высоты холма.
Эта гипотеза в общем-то подтвердилась тем, что я увидел, когда пришел на набережную — или на то, что было набережной при наличии озера. Уровень этих новых засушливых земель оказался на несколько футов выше уровня Женевы.
Внезапно материализовавшись, река излилась прямо на улицы, затопив все, в том числе и тюрьму.
Кое-что уже было сделано, чтобы устранить следы опустошения. Я не заметил ни одного тела, хотя и не сомневался, что утонувших было немало.
Жалко смотрелись пострадавшие дома, а улочки и аллеи еще расчищали от обломков.
В кармане у меня завалялось несколько монет. Почти все я потратил на посещение брадобрея и на еду, после чего вновь почувствовал себя человеком.
Мое отрепье не слишком меня смущало, поскольку я заметил, что наводнение многих превратило в оборванцев.
Вот и дом Франкенштейнов! Он был слишком добротен, чтобы потоп мог причинить ему серьезный урон. Тем не менее и по его фасаду проходила грязная отметина, а сад оказался практически уничтожен. Растения умирали под настигшим их среди июля дыханием января.
Памятуя о том, что приключилось со мной, когда я в последний раз вошел в этот несчастливый дом, а также о том, что я — ускользнувший из тюрьмы заключенный, которого большинство из домочадцев Франкенштейна, ни секунды не колеблясь, отправило бы обратно за решетку, я пришел к выводу, что самым разумным будет установить за домом наблюдение, дожидаясь того момента, когда мне удастся поговорить с Виктором. Посему я обосновался в крошечной таверне на той же улице. В одно из ее окон мне были видны ворота особняка Франкенштейнов.
Шли часы, но о добыче моей не было ни слуху ни духу. Из боковой калитки вышел слуга, позже вернулся — и это все. Пока я ждал, меня осаждали сомнения. Возможно, мне стоило избрать другой план; возможно, надо было отправиться на виллу Диодати в надежде обезопасить моих тамошних друзей и союзников. По крайней мере, это сулило мне в перспективе вновь повидаться с Мэри Шелли. Ощущение ее присутствия никогда не покидало меня — в самые мои наигорчайшие часы ее милосердные явления утешали меня среди глубочайших невзгод. Хотя бы увидеть ее вновь!
Ныне я был всего-навсего беженцем. С помощью Виктора мне, пожалуй, удалось бы разыскать свою машину; к тому же мне казалось, что я смогу продать ему научную информацию и тем самым выпутаться из того неприятного положения, в котором оказался. Тогда приспеет время и отправиться на поиски моей милой Мэри. Так что я с завидным упорством продолжал придерживаться своего первоначального плана.
С наступлением темноты мне пришлось покинуть харчевню, и, чтобы согреться, я принялся вышагивать взад и вперед по грязной улочке. Напротив дома Франкенштейнов возвышалась заброшенная вилла. Возможно, обитавшая там семья покинула ее после наводнения, а может, все они утонули. Я пробрался в сад и затаился в подъезде дома, откуда улица была видна как на ладони.
Тусклый свет пробивался из-под ставней на одном из окон особняка Франкенштейнов. Похоже, это была комната Элизабет.
Я просидел, глазея на это окно, около двух часов и к концу совсем отчаялся. Я решился на взлом — ради еды и одежды я был готов проникнуть в дом, чей подъезд послужил мне укрытием.
На первом этаже некоторые окна после наводнения зияли разбитыми стеклами.
Запустив руку в одно из них, я нашарил внутри шпингалет и отворил окно.
Я взобрался на подоконник, чуть-чуть подождал и спрыгнул внутрь.
И тут же был сцапан. Какая-то клейкая мерзость облепила мои лодыжки. Я зашатался, поскользнулся и повалился, как выяснилось, на софу, в которую судорожно и вцепился. Задыхаясь, я выхватил из кармана зажигалку и поднял ее над головой, чтобы осмотреть помещение. Вся комната оказалась забита илом и тиной, слой этой слякоти повсюду достигал нескольких дюймов, а в одном из углов был намного глубже. Мебель, в беспорядке сдвинутая вместе — столы, диваны, стулья — являла собой одну покрытую грязью кучу. Все в комнате казалось перевернутым вверх дном — кроме разве что нескольких висящих вкривь и вкось на стенах картин. Когда я встал, чтобы идти, под ногой у меня захрустело стекло.
В коридоре лежало наполовину скрытое илом тело, которое я заметил лишь споткнувшись о его ноги. Уставившись на него, я в первый момент решил, что наткнулся на Перси Биши Шелли. Не знаю, чем было вызвано это впечатление, хотя тело и принадлежало молодому человеку примерно того же возраста, что и Шелли. Вероятно, его настолько зачаровало зрелище наступающих вод, что он не успел вовремя от них ускользнуть.
Я начал подниматься по лестнице. Тут все было в полном порядке — хотя атмосфера заброшенности и неверный свет моей зажигалки и придавали всему мрачный колорит. Я попытался изгнать мысль об утонувшем Шелли, вызывая в памяти образ вступающей в волны Женевского озера Мэри — обернувшейся взглянуть на меня через плечо; но вместо этого передо мной встал другой, несравненно более кровожадный образ — образ прыгающего ко мне огромного человека, не самая удачная картина для поддержания духа в сложившихся обстоятельствах.
Снизу до лестничной площадки доносился слабый непрерывный шум. Этот звук порождали ил и влага, тот звук, который вызывает в памяти пустынное морское побережье с далеко отхлынувшими в час отлива волнами под бездонными небесами. Обуздав свои страхи, я начал открывать двери.
И сразу же наткнулся на комнату молодого утопленника — в этом не было никаких сомнений. На окне были спущены шторы. У разобранной постели стояла керосиновая лампа. Я зажег ее, убавил фитиль.
У него была уйма одежды, которая больше ему не понадобится. Я обтер лодыжки покрывалом с кровати и выбрал из платяного шкафа пару довольно щегольских брюк. Из обуви мне подошла только одна пара, и были это лыжные ботинки.
Они оказались сухими и весьма добротными; мне они пришлись по душе.
Отыскал я также и нечто, что счел спортивным пистолетом, его серебряную рукоятку украшала изящная гравировка. Я сунул пистолет себе в карман, хотя и не представлял, как он действует. Больше пользы сулили лежавшие на туалетном столике монеты и банкноты, их я отправил вслед за пистолетом.
После этого я почувствовал, что готов на все. Усевшись на кровать, я попытался разобраться, не стоит ли устроить очную ставку с домочадцами
Франкенштейна. После катастрофы им едва ли удастся так легко заручиться поддержкой полиции. Рассуждая подобным образом, я и заснул. Что ни говори, собственность действует успокаивающе.
16
Переливчатый шепот ила по-прежнему наполнял дом, когда я проснулся и в сердцах уселся — ведь я же не собирался спать. Чадя, догорала лампа. Я убавил до предела фитиль и выглянул из-за шторы на дом Франкенштейнов. Ни огонька. У меня не было ни малейшего представления, сколько я проспал.
Пора было уходить. За первым опытом взлома должен последовать второй. Я проникну в дом напротив, чтобы на месте определить, где находится Виктор.
Чтобы снова не вляпаться в устилавший первый этаж слой ила, я вылез через окно на лестнице.
Перед выходящими на улицу воротами я замер. Позвякиванье сбруи, ленивое цоканье копыт о камень! Выглянув в щелку между створками ворот, я увидел, что у подъезда Франкенштейнов стоит лошадь, запряженная в фаэтон — так, мне кажется, назывались подобные открытые четырехколесные экипажи. Скорее всего, как раз лошадь и потревожила мой сон.
Я выскользнул на улицу и замер в тени, дожидаясь, что же произойдет.
Через мгновение рядом с домом замаячили две фигуры. Несколько приглушенных слов. Одна из фигур снова растворилась в темноте. Другая смело шагнула вперед, через боковую калитку вышла на улицу и забралась в фаэтон. Было темно, но у меня не оставалось никаких сомнений, что это — Виктор
Франкенштейн; тьма, в которой тонули все его движения, — до чего она ему шла!
Не успев толком устроиться внутри, он тут же нетерпеливо дернул за вожжи, окликнул лошадь, и они тронулись! Я перебежал улицу и, подпрыгнув, прицепился сбоку к фаэтону. Он потянулся за кнутом.
— Франкенштейн! Это я, Боденленд! Помните меня? Я должен с вами поговорить!
— Проклятье, это вы! Я думал что… ладно, не важно. Что, черт возьми, вам нужно — в столь поздний час?
— Я не замышляю ничего дурного. Мне просто надо поговорить с вами.
Я залез внутрь фаэтона и уселся рядом с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов