Леатрис, у которой от боли и пережитого страха кружилась голова, смутно поняла, что стала героиней. Она, которая никогда не могла угодить матери! Да и сейчас она сомневалась, что Хуана хорошо отнесется к ее подвигу. А завтра они возвращаются. Леатрис задрожала.
Нидорис налила ей из особого меха, и Леатрис послушно глотнула. Это оказался крепкий неразведенный эль, сама душа эля.
— Вода жизни, — заверила Нидорис подавившуюся Леатрис. — Госпожа Гондрин хорошо его готовит. Для целительниц. — Она с помощью еще двух девушек уложила Леатрис.
«Я героиня», — с удивлением думала Леатрис. Потом она уснула.
Осеберг, сын Моргата, скривившись, смотрел, как Норпэль, кузнечиха, подносит к его волосам раскаленное железо для завивки. По его прежним стандартам, он зарос; она говорила, что он слишком коротко подстрижен. Его сестра Леатрис, завитая и одетая, гордо демонстрируя раненую руку на перевязи, с трудом удерживалась от смеха, пока Нориэль не достала платье, которое носила девушкой.
— Я не надену это! — возмутился Осеберг, а Леатрис прикрыла рукой рот. Смешки пробивались из-под руки, как река из-за плотины, их сопровождало икание. Их мать, Хуана, скривилась еще сильнее Осеберга, хотя сама хорошо выглядела в платье, занятом у птицеподобной Эйны, дочери Наты. «Гордость», — решила Нориэль. Хуана бедна, а Осеберг слишком массивный, чтобы быть красавицей. Хуане придется смириться с тем и другим.
— Ну, вот, — довольно произнесла Нориэль. Она критично посмотрела Осебергу в лицо. Подойдя ближе, прошептала: — Нужно острое лезвие, чтобы убрать волосы с твоего лица. — Он попятился. Она негромко добавила: — Я знаю, какими жестокими могут быть девушки. Они будут смеяться над тобой, говорить, что ты старая карга. Только у старух на лице растут волосы,но даже они их сбривают.
Осеберг дернулся.
— Девушки будут смеяться надо мной? — негромко спросил он. Она кивнула. Он взял лезвие и отправился в соседнюю комнату.
— Хорошие дети, — довольно проговорила Нориэль, потрепав Хуану по плечу. — Осеберг растет очень быстро, ты должна гордиться. А когда попробуют твои блюда, Хуана, твоя репутация будет прекрасной. Представь себе, Бетиас так хвалит цыплят Элен! Осеберг, ты уверена, что тебе не нужна лента для волос?
— Совершенно уверен! — взревел он и едва не упал в непривычном платье, спускаясь со ступеней. Если Эгил увидит его одетым, как кукла, он этого не переживет, но тетя Нориэль заверила его, что здесь все так одеваются, а девушки решат, что он деревенщина, если придет на пирушку в старой одежде. И было бы из-за чего! Какая-то Нельга достигла возраста замужества. Интересно, она такая же красивая, как Бритис?
Группа людей из кузницы встретилась с другой группой на тропе. Это была семья с девушкой лет тринадцати.
— Здравствуй, госпожа Нориэль, — улыбнулась Бритис. Осеберг напрягся, ожидая услышать ее смех. — Осеберг! Какие у тебя красивые волосы! И завиты необычно! Так у вас носят? — Она поднесла руку к его тщательно сделанным завиткам. Хуана поджала губы. Леатрис отступила, чтобы Бритис могла пойти рядом с Осебергом. Осеберг неожиданно почувствовал себя лучше и улыбнулся.
— Здравствуй, Бритис, — подбодрился он.
Эгил тоже был в платье, которое дала ему одна из старейших, но он его перепоясал и подрезал примерно до длины мужского халата. Свои усы он тщательно расчесал, начистил сапоги и предложил руку своей сестре Ханне, зайдя за ней в Дом Исцеления. Жаль, что нельзя свернуть к Дому Записей, чтобы увидеть Арону. Эгил задержался как можно дольше, но она не появилась.
— Ты сегодня хорошо выглядишь, — убеждал он Ханну, провожая ее к дому матери Нельги. — Еще четыре года, и ты будешь королевой на собственной пирушке совершеннолетия. Как тебе работается у госпожи Флори?
— Очень хорошо! Я смотрела, как она зашивала руку Ловри, и сама обработала страшную рану. Ловри все плакала, и госпожа Флори велела мне носить ее на руках и успокаивать.
Размышляя о странном ребенке, который радуется виду хирургической операции, Эгил едва не пропустил женщин на перекрестной тропе. Увидев их, он снял шляпу и поклонился, как ему казалось, очень величественно.
— Госпожа Арона, — приветствовал он.
— Здравствуй, Эгил. Как Ловри? — поинтересовалась девушка отвлеченно. Куры сегодня все утро беспокоились, кудахтали и кричали, словно к ним пролезла лиса. Коза, госпожа Безрогая, отказалась дать молоко. Даже кошка, Рыжая Малышка, забилась под кровать и не выходит. Может, это предвещает смерч, землетрясение? Или просто неприятности в доме?
Эгил стиснул зубы. Когда-нибудь она его заметит! Неожиданно земля дрогнула, тропа задрожала. С холма Часовых послышался сигнал крайней опасности, его подхватили все в деревне. Эгил услышал крик:
— Бегите в пещеры!
— Бежим! — заторопила всех Арона, сигнал опасности слышался все снова и снова. Потом: — Куры! Госпожа Безрогая! Кошка!
— Ради любви… ты теперь беспокоишься о какой-то кошке? — закричал Эгил.
— О курах и козе! — добавила она и побежала назад, к Дому Записей.
Госпожа Безрогая беспокойно трясла головой и пыталась спрятаться. Арона взяла веревку с петлей, позвала козу и искусно набросила петлю ей на рога.
— Эгил! Лови! — крикнула она, направляясь к курятнику. Земля под ногами так дрожала, что трудно было устоять. Арона нашла клетку с курами и сунула в нее трех испуганных кричащих куриц. Но тут задрожал и курятник.
— Беги, Арона! — воскликнул Эгил, отталкивая ее рукой. Ударяя себя по ногам клеткой с курами, она побежала. Двор наклонился вперед, потом назад. Арона упала лицом вниз, Эгил упал на нее.
С грохотом рухнул курятник. Арона с любопытством огляделась, встала и побежала на север.
— Сюда! — звала она Эгида. Приподняв юбку, она побежала через лес так быстро, что он не мог ее догнать.
Потеряв ее среди деревьев, Эгил вопил:
— Арона! Арона! — Сердце его колотилось все быстрее. Он представил себе, как она лежит, беспомощная, со сломанной ногой или прижатая деревом. А может, на нее напал дикий зверь.
На тропе еще показались бегущие люди. Рослая мускулистая женщина в праздничном платье схватила его за руку.
— Сюда! — крикнула она и потащила его за собой. —Быстрей!
Легкие его требовали воздуха, горло пересохло. Эгил вырвал руку и последовал за женщиной. Они прибежали к высокому утесу, к которому он не стал бы подходить во время землетрясения — из страха перед камнепадами. Женщина пошла прямо к утесу, и Эгил увидел вход в пещеру. Вошел в нее.
Тут земля задрожала по-настоящему, как будто над головой рушилась гора. «Нет, — решил Эгил, — весь хребет». У входа в пещеру плясали голубые огоньки, снаружи в смертельном страхе завыли звери. Странные молнии сверкнули над Соколиным утесом и в горах. Подул холодный ветер. Наконец, измученный, Эгил сел у стены пещеры, опустил голову на колени и уснул.
Арона сидела на помятой клетке с курами, прижимаясь спиной к холодной грубой каменной стене пещеры. Куры, оказавшись в темноте, милосердно стихли. Стена за ее спиной дрожала, но держалась. У входа женщина-пришелица высоким голосом причитала:
— Глупо прятаться в пещере во время землетрясения! Нас всех здесь завалит заживо!
Это Хуана, живущая на кузнице. Та самая, с которой приключился бешеный припадок, когда ее дочь вернулась с загона раненой. Как тетя Нориэль ее выносит? Даже, кажется, гордится дурным характером своей постоялицы. Со страхом Арона поняла, что эта женщина права. Хорошо, что мало кто ее понимает: меньше всего сейчас в пещере нужна паника.
Она услышала в голове слова, словно сказанные кем-то вслух: «Здесь мы уцелеем. — Голос был холодным и совершенно спокойным. — Сиди тихо». — Арона узнала волшебницу, которую называют Несогласной.
Когда ее глаза привыкли к полутьме, она посмотрела в сторону входа. Слабое голубоватое свечение, которое она считала исходящим от Соколиного утеса, на самом деле испускали закутанные в капюшоны фигуры у входа. Они танцевали в этом свете, и свет кружился вокруг них. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом проговорила:
— Ну и праздник совершеннолетия! Такого никто не забудет!
— Нет! — завывала Аста, дочь Леннис. — Это несправедливо!
«Асту редко приглашают на праздники, и она их высоко ценит», — вспомнила Арона.
Снова стало шумно. Грохот громче грома, словно рушатся целые горы. Голубой свет усилился, воздух заполнило негромкое монотонное пение. Ноздри Ароны ощутили резкий запах недалеко ударившей молнии. Испуганно залаяла собака. Арона почувствовала рядом с собой чье-то плечо и похлопала соседку по руке. Рука оказалась большой, с крепкими сильными пальцами, волосатая, но с гладкой кожей.
И тут Арона почувствовала, как соседка схватила ее за грудь. Все спокойствие исчезло. Арона резко оттащила и согнула эту руку, а снаружи продолжала бушевать буря.
— Ой! — послышался знакомый голос. Она вздохнула и отпустила руку.
— Осеберг, дочь Хуаны, — с отвращением произнесла Арона. — Почему ты всегда так поступаешь?
— Ну, некоторым девушкам нравится, — обиженно ответил Осеберг с легким акцентом.
— Сестре Бритис, — удивленно согласилась Арона. Она вспомнила, что Бритис, дочь Наты, любит гладить всех животных и детей, старается потрогать любой предмет. Неожиданно она ощутила голод и поняла, что он вызван запахом пищи у кого-то. Арона сложила шаль, подсунула себе под спину и постаралась усесться удобней. Снаружи раздался резкий треск, как будто молния ударила в середину деревни. Послышался такой звук, будто разваливаются самые большие дома, и вся гора задрожала. Закричала коза, тонким голосом заплакал ребенок. Арона глубоко вдохнула и уловила запах испуганных людей и животных, жмущихся друг к другу, и снова запах пищи.
— Сколько мы здесь пробудем, кто-нибудь знает? —неожиданно спросила она.
Осеберг подтолкнул ее.
— У меня с собой миска с жарким, — прошептал он. — Оно готовилось для пирушки. Хочешь?
Арона окунула палец.
— Твоя мать готовила? Вкусно! Она и госпожа Элен должны продавать свои блюда, как госпожа Гондрин продает эль. У нас многие слишком устают к концу дня, чтобы готовить. Я знаю, так бывает у тети Нориэль.
Осеберг заговорил тише.
— Арона. Мама говорит, что госпожа Нориэль, наверно, любит женщин. Это правда?
Арона удивленно ответила:
— Я думаю, ты прав. Несмотря на свою застенчивость, она любит людей. А тебе не кажется?
Осеберг молчал. Холодный ветер ворвался в пещеру, все задрожали, но затем последовал порыв горячего воздуха.
— Жаль, что ты не попал на праздник, — прошептала Арона. Они продолжали есть праздничное блюдо. — А твой праздник совершеннолетия был хороший? Или ты еще не достиг этого возраста?
— Если бы я его достиг, то сражался бы в армии, —тихо ответил Осеберг. — Так поступают все. У нас есть праздники именин, и на них мы приходим одетые, как взрослые. Леатрис зачесывает волосы вверх — ей пятнадцать лет. Это значит, что она уже может выйти замуж. Но отец не торопился ее выдавать.
Ароне пришлось спросить, что такое армия и что значит выйти замуж и выдавать. Осеберг попытался объяснить, но все время спрашивал: «А что, у вас не выходят замуж?», а Арона тем временем пыталась освоиться с концепцией сражений большими группами. Она в очередной раз опустила пальцы в миску и ощутила горячую керамику. Вся гора снова задрожала, несколько женщин закричали. Потом заплакали дети. Все услышали суровый голос Несогласной, каким госпожа Бирка разговаривала с непослушными девочками: «Тише, если дорожите жизнью!»
Толчки продолжались, казалось, целую вечность. Вся пещера заполнилась напряженным голубым сиянием, которое на этот раз исходило сзади. Резкий запах озона заполнил воздух. Ужасный шум оглушал, он продолжался несколько часов. Потом наступила полная тишина. Снова заплакали дети.
«Спокойствие не продлится долго, — услышали все мысленный голос Несогласной. Она говорила материнским тоном. — Госпожа Марис, ты успеешь сделать перекличку».
Арона услышала облегчение в голосе хранительницы записей. Та начала перекличку.
— Арона, дочь Бетиас!
— Здесь, — отозвалась Арона в тишине дрожащим голосом.
Все отвечали один за другим, отвечали семьями, вначале матери, потом дети, за ними подмастерья, последние пришелицы. Наконец всех пересчитали.
— Эйна, дочь Парры.
— Я отвечаю за нее, — послышался спокойный глубокий голос бабушки Лорин.
Перекличка закончилась. Хранительница записей предложила:
— Я думаю, следует извиниться перед Нельгой, дочерью Олвит, чей праздничный девичник нарушила катастрофа. Сестры, давайте поделимся едой.
— Угу, — негромко сказали друг другу Арона и Осеберг.
— Если что-то еще осталось, — заметила госпожа Бирка, и Арона почувствовала, что ей хочется свернуться в клубок.
Эгил, сын пекаря, был прижат к стене между могучей кузнечихой госпожой Нориэль и матерью своего друга Осеберга Хуаной. Он по-прежнему держал в руке веревку госпожи Безрогой и застонал, когда испуганная коза украсила его сапоги в деревенском стиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Нидорис налила ей из особого меха, и Леатрис послушно глотнула. Это оказался крепкий неразведенный эль, сама душа эля.
— Вода жизни, — заверила Нидорис подавившуюся Леатрис. — Госпожа Гондрин хорошо его готовит. Для целительниц. — Она с помощью еще двух девушек уложила Леатрис.
«Я героиня», — с удивлением думала Леатрис. Потом она уснула.
Осеберг, сын Моргата, скривившись, смотрел, как Норпэль, кузнечиха, подносит к его волосам раскаленное железо для завивки. По его прежним стандартам, он зарос; она говорила, что он слишком коротко подстрижен. Его сестра Леатрис, завитая и одетая, гордо демонстрируя раненую руку на перевязи, с трудом удерживалась от смеха, пока Нориэль не достала платье, которое носила девушкой.
— Я не надену это! — возмутился Осеберг, а Леатрис прикрыла рукой рот. Смешки пробивались из-под руки, как река из-за плотины, их сопровождало икание. Их мать, Хуана, скривилась еще сильнее Осеберга, хотя сама хорошо выглядела в платье, занятом у птицеподобной Эйны, дочери Наты. «Гордость», — решила Нориэль. Хуана бедна, а Осеберг слишком массивный, чтобы быть красавицей. Хуане придется смириться с тем и другим.
— Ну, вот, — довольно произнесла Нориэль. Она критично посмотрела Осебергу в лицо. Подойдя ближе, прошептала: — Нужно острое лезвие, чтобы убрать волосы с твоего лица. — Он попятился. Она негромко добавила: — Я знаю, какими жестокими могут быть девушки. Они будут смеяться над тобой, говорить, что ты старая карга. Только у старух на лице растут волосы,но даже они их сбривают.
Осеберг дернулся.
— Девушки будут смеяться надо мной? — негромко спросил он. Она кивнула. Он взял лезвие и отправился в соседнюю комнату.
— Хорошие дети, — довольно проговорила Нориэль, потрепав Хуану по плечу. — Осеберг растет очень быстро, ты должна гордиться. А когда попробуют твои блюда, Хуана, твоя репутация будет прекрасной. Представь себе, Бетиас так хвалит цыплят Элен! Осеберг, ты уверена, что тебе не нужна лента для волос?
— Совершенно уверен! — взревел он и едва не упал в непривычном платье, спускаясь со ступеней. Если Эгил увидит его одетым, как кукла, он этого не переживет, но тетя Нориэль заверила его, что здесь все так одеваются, а девушки решат, что он деревенщина, если придет на пирушку в старой одежде. И было бы из-за чего! Какая-то Нельга достигла возраста замужества. Интересно, она такая же красивая, как Бритис?
Группа людей из кузницы встретилась с другой группой на тропе. Это была семья с девушкой лет тринадцати.
— Здравствуй, госпожа Нориэль, — улыбнулась Бритис. Осеберг напрягся, ожидая услышать ее смех. — Осеберг! Какие у тебя красивые волосы! И завиты необычно! Так у вас носят? — Она поднесла руку к его тщательно сделанным завиткам. Хуана поджала губы. Леатрис отступила, чтобы Бритис могла пойти рядом с Осебергом. Осеберг неожиданно почувствовал себя лучше и улыбнулся.
— Здравствуй, Бритис, — подбодрился он.
Эгил тоже был в платье, которое дала ему одна из старейших, но он его перепоясал и подрезал примерно до длины мужского халата. Свои усы он тщательно расчесал, начистил сапоги и предложил руку своей сестре Ханне, зайдя за ней в Дом Исцеления. Жаль, что нельзя свернуть к Дому Записей, чтобы увидеть Арону. Эгил задержался как можно дольше, но она не появилась.
— Ты сегодня хорошо выглядишь, — убеждал он Ханну, провожая ее к дому матери Нельги. — Еще четыре года, и ты будешь королевой на собственной пирушке совершеннолетия. Как тебе работается у госпожи Флори?
— Очень хорошо! Я смотрела, как она зашивала руку Ловри, и сама обработала страшную рану. Ловри все плакала, и госпожа Флори велела мне носить ее на руках и успокаивать.
Размышляя о странном ребенке, который радуется виду хирургической операции, Эгил едва не пропустил женщин на перекрестной тропе. Увидев их, он снял шляпу и поклонился, как ему казалось, очень величественно.
— Госпожа Арона, — приветствовал он.
— Здравствуй, Эгил. Как Ловри? — поинтересовалась девушка отвлеченно. Куры сегодня все утро беспокоились, кудахтали и кричали, словно к ним пролезла лиса. Коза, госпожа Безрогая, отказалась дать молоко. Даже кошка, Рыжая Малышка, забилась под кровать и не выходит. Может, это предвещает смерч, землетрясение? Или просто неприятности в доме?
Эгил стиснул зубы. Когда-нибудь она его заметит! Неожиданно земля дрогнула, тропа задрожала. С холма Часовых послышался сигнал крайней опасности, его подхватили все в деревне. Эгил услышал крик:
— Бегите в пещеры!
— Бежим! — заторопила всех Арона, сигнал опасности слышался все снова и снова. Потом: — Куры! Госпожа Безрогая! Кошка!
— Ради любви… ты теперь беспокоишься о какой-то кошке? — закричал Эгил.
— О курах и козе! — добавила она и побежала назад, к Дому Записей.
Госпожа Безрогая беспокойно трясла головой и пыталась спрятаться. Арона взяла веревку с петлей, позвала козу и искусно набросила петлю ей на рога.
— Эгил! Лови! — крикнула она, направляясь к курятнику. Земля под ногами так дрожала, что трудно было устоять. Арона нашла клетку с курами и сунула в нее трех испуганных кричащих куриц. Но тут задрожал и курятник.
— Беги, Арона! — воскликнул Эгил, отталкивая ее рукой. Ударяя себя по ногам клеткой с курами, она побежала. Двор наклонился вперед, потом назад. Арона упала лицом вниз, Эгил упал на нее.
С грохотом рухнул курятник. Арона с любопытством огляделась, встала и побежала на север.
— Сюда! — звала она Эгида. Приподняв юбку, она побежала через лес так быстро, что он не мог ее догнать.
Потеряв ее среди деревьев, Эгил вопил:
— Арона! Арона! — Сердце его колотилось все быстрее. Он представил себе, как она лежит, беспомощная, со сломанной ногой или прижатая деревом. А может, на нее напал дикий зверь.
На тропе еще показались бегущие люди. Рослая мускулистая женщина в праздничном платье схватила его за руку.
— Сюда! — крикнула она и потащила его за собой. —Быстрей!
Легкие его требовали воздуха, горло пересохло. Эгил вырвал руку и последовал за женщиной. Они прибежали к высокому утесу, к которому он не стал бы подходить во время землетрясения — из страха перед камнепадами. Женщина пошла прямо к утесу, и Эгил увидел вход в пещеру. Вошел в нее.
Тут земля задрожала по-настоящему, как будто над головой рушилась гора. «Нет, — решил Эгил, — весь хребет». У входа в пещеру плясали голубые огоньки, снаружи в смертельном страхе завыли звери. Странные молнии сверкнули над Соколиным утесом и в горах. Подул холодный ветер. Наконец, измученный, Эгил сел у стены пещеры, опустил голову на колени и уснул.
Арона сидела на помятой клетке с курами, прижимаясь спиной к холодной грубой каменной стене пещеры. Куры, оказавшись в темноте, милосердно стихли. Стена за ее спиной дрожала, но держалась. У входа женщина-пришелица высоким голосом причитала:
— Глупо прятаться в пещере во время землетрясения! Нас всех здесь завалит заживо!
Это Хуана, живущая на кузнице. Та самая, с которой приключился бешеный припадок, когда ее дочь вернулась с загона раненой. Как тетя Нориэль ее выносит? Даже, кажется, гордится дурным характером своей постоялицы. Со страхом Арона поняла, что эта женщина права. Хорошо, что мало кто ее понимает: меньше всего сейчас в пещере нужна паника.
Она услышала в голове слова, словно сказанные кем-то вслух: «Здесь мы уцелеем. — Голос был холодным и совершенно спокойным. — Сиди тихо». — Арона узнала волшебницу, которую называют Несогласной.
Когда ее глаза привыкли к полутьме, она посмотрела в сторону входа. Слабое голубоватое свечение, которое она считала исходящим от Соколиного утеса, на самом деле испускали закутанные в капюшоны фигуры у входа. Они танцевали в этом свете, и свет кружился вокруг них. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом проговорила:
— Ну и праздник совершеннолетия! Такого никто не забудет!
— Нет! — завывала Аста, дочь Леннис. — Это несправедливо!
«Асту редко приглашают на праздники, и она их высоко ценит», — вспомнила Арона.
Снова стало шумно. Грохот громче грома, словно рушатся целые горы. Голубой свет усилился, воздух заполнило негромкое монотонное пение. Ноздри Ароны ощутили резкий запах недалеко ударившей молнии. Испуганно залаяла собака. Арона почувствовала рядом с собой чье-то плечо и похлопала соседку по руке. Рука оказалась большой, с крепкими сильными пальцами, волосатая, но с гладкой кожей.
И тут Арона почувствовала, как соседка схватила ее за грудь. Все спокойствие исчезло. Арона резко оттащила и согнула эту руку, а снаружи продолжала бушевать буря.
— Ой! — послышался знакомый голос. Она вздохнула и отпустила руку.
— Осеберг, дочь Хуаны, — с отвращением произнесла Арона. — Почему ты всегда так поступаешь?
— Ну, некоторым девушкам нравится, — обиженно ответил Осеберг с легким акцентом.
— Сестре Бритис, — удивленно согласилась Арона. Она вспомнила, что Бритис, дочь Наты, любит гладить всех животных и детей, старается потрогать любой предмет. Неожиданно она ощутила голод и поняла, что он вызван запахом пищи у кого-то. Арона сложила шаль, подсунула себе под спину и постаралась усесться удобней. Снаружи раздался резкий треск, как будто молния ударила в середину деревни. Послышался такой звук, будто разваливаются самые большие дома, и вся гора задрожала. Закричала коза, тонким голосом заплакал ребенок. Арона глубоко вдохнула и уловила запах испуганных людей и животных, жмущихся друг к другу, и снова запах пищи.
— Сколько мы здесь пробудем, кто-нибудь знает? —неожиданно спросила она.
Осеберг подтолкнул ее.
— У меня с собой миска с жарким, — прошептал он. — Оно готовилось для пирушки. Хочешь?
Арона окунула палец.
— Твоя мать готовила? Вкусно! Она и госпожа Элен должны продавать свои блюда, как госпожа Гондрин продает эль. У нас многие слишком устают к концу дня, чтобы готовить. Я знаю, так бывает у тети Нориэль.
Осеберг заговорил тише.
— Арона. Мама говорит, что госпожа Нориэль, наверно, любит женщин. Это правда?
Арона удивленно ответила:
— Я думаю, ты прав. Несмотря на свою застенчивость, она любит людей. А тебе не кажется?
Осеберг молчал. Холодный ветер ворвался в пещеру, все задрожали, но затем последовал порыв горячего воздуха.
— Жаль, что ты не попал на праздник, — прошептала Арона. Они продолжали есть праздничное блюдо. — А твой праздник совершеннолетия был хороший? Или ты еще не достиг этого возраста?
— Если бы я его достиг, то сражался бы в армии, —тихо ответил Осеберг. — Так поступают все. У нас есть праздники именин, и на них мы приходим одетые, как взрослые. Леатрис зачесывает волосы вверх — ей пятнадцать лет. Это значит, что она уже может выйти замуж. Но отец не торопился ее выдавать.
Ароне пришлось спросить, что такое армия и что значит выйти замуж и выдавать. Осеберг попытался объяснить, но все время спрашивал: «А что, у вас не выходят замуж?», а Арона тем временем пыталась освоиться с концепцией сражений большими группами. Она в очередной раз опустила пальцы в миску и ощутила горячую керамику. Вся гора снова задрожала, несколько женщин закричали. Потом заплакали дети. Все услышали суровый голос Несогласной, каким госпожа Бирка разговаривала с непослушными девочками: «Тише, если дорожите жизнью!»
Толчки продолжались, казалось, целую вечность. Вся пещера заполнилась напряженным голубым сиянием, которое на этот раз исходило сзади. Резкий запах озона заполнил воздух. Ужасный шум оглушал, он продолжался несколько часов. Потом наступила полная тишина. Снова заплакали дети.
«Спокойствие не продлится долго, — услышали все мысленный голос Несогласной. Она говорила материнским тоном. — Госпожа Марис, ты успеешь сделать перекличку».
Арона услышала облегчение в голосе хранительницы записей. Та начала перекличку.
— Арона, дочь Бетиас!
— Здесь, — отозвалась Арона в тишине дрожащим голосом.
Все отвечали один за другим, отвечали семьями, вначале матери, потом дети, за ними подмастерья, последние пришелицы. Наконец всех пересчитали.
— Эйна, дочь Парры.
— Я отвечаю за нее, — послышался спокойный глубокий голос бабушки Лорин.
Перекличка закончилась. Хранительница записей предложила:
— Я думаю, следует извиниться перед Нельгой, дочерью Олвит, чей праздничный девичник нарушила катастрофа. Сестры, давайте поделимся едой.
— Угу, — негромко сказали друг другу Арона и Осеберг.
— Если что-то еще осталось, — заметила госпожа Бирка, и Арона почувствовала, что ей хочется свернуться в клубок.
Эгил, сын пекаря, был прижат к стене между могучей кузнечихой госпожой Нориэль и матерью своего друга Осеберга Хуаной. Он по-прежнему держал в руке веревку госпожи Безрогой и застонал, когда испуганная коза украсила его сапоги в деревенском стиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23