Почти на пределе видимости двигался отряд всадников, который, казалось, не скрывается. К востоку Тирта заметила ориентир, который так ясно видела в своем трансе, — утес с черной лентой. Она указала на него:
— Это моя первая примета.
— Куда они едут? — он когтем указал на всадников, которые продолжали спокойно двигаться рысью Она задумалась и ответила правду:
— В том же направлении, в котором должны ехать мы.
Про себя она уже не сомневалась, что у них одна и та же цель — дом Ястреба. Едет ли с ними Эттин? Нет, если бы он был среди нападавших на ферму, Алон узнал бы его. Да она и не поверила, что он теперь служит Тьме.
Сокольничий изучал местность перед ними, особенно деревья на востоке.
— Мы двинемся под их прикрытием, прислушиваясь к предупреждениям пернатого брата, — сказал он наконец.
Тирта вспомнила зловещий лес, который составляет вторую часть их пути. Он очень подходит для засады, и она сказала об этом. Сокольничий посмотрел на небо. Солнце близко к закату, пора разбивать лагерь на ночь, хотя лагерь будет сухим и все останутся голодными.
— Они едут так, будто не думают, что за ними могут следить. Люди по такой местности не ездят так открыто, если у них нет сомнений, что их никто не может преследовать.
— Или они подставляют себя как приманку, чтобы привлечь других, — сухо добавила Тирта.
— Да, возможно и это. Но Крылатый Воин сделает, что сможет, а на такой открытой местности он увидит, присоединится ли к ним кто-нибудь. Ты права: лес опасен. Там нам даже его зрение служить не может, так что придется двигаться очень осторожно. А пока проедем к тем деревьям и заночуем. А может, переждем день и двинемся ночью.
Ночь — время, когда Тьма особенно сильна, а Тирта не забывала, что впереди слуга зла. С другой стороны, возможно, те всадники считают, что никто не решится двигаться в темноте. Об очень многом нужно подумать. Неожиданно Тирта ощутила усталость, такую, словно прошла много дней пешком. Ей нужен отдых, свобода от ноши, от этого обета, который она несет с рождения.
11
Они укрылись за деревьями, двигались медленно, и сокол присматривал за отрядом впереди. А те всадники продолжали ехать открыто, как будто им нечего опасаться и впереди их ждет определенная цель.
Из своих полетов сокол принес двух небольших зайцев, худых в это время года, но все же это была пища. Мясо пришлось есть сырым, срезать полосками и прожевывать. Тирта, давно привыкшая не привередничать в пути, с благодарностью приняла еду, хотя желудок ее сопротивлялся.
На ночь они остановились на увитом вьющимися растениями карнизе, который спускался к земле. Впереди они видели лес на востоке, темный и угрожающий; даже на таком удалении можно было заметить, что он густой, деревья стоят стеной. Отряд впереди не пытался углубиться в лес, хотя немного изменил направление пути и устроился на ночь на опушке. Лагерь свой отряд не скрывал, там разожгли большой костер.
В последний раз поднявшись в темнеющее небо, сокол устремился к костру. Потом птица вернулась с сообщением. Сокольничий выслушал. Его самого Тирта в темноте уже почти не видела.
— Один из отряда исчез, — сказал он, когда птица закончила. — Крылатый Воин считает, что он ушел в лес. В этом таится опасность. Может, он пошел договариваться с живущими в лесу о безопасном проходе.
Чего они сделать не смогут; с горечью подумала Тирта. Или же всадник отправился, чтобы организовать засаду, которая будет их поджидать. Плечи девушки опустились. Она должна идти, это несомненно, но почему она должна брать с собой этих двоих, увеличивать свою вину?
Нарушил молчание Алон вслед за тем, как сокольничий кончил сообщение.
— Ты говорила, что через лес ведет к твоему дому старая дорога, — обратился он к Тирте. — Когда-то люди передвигались по ней в безопасности. Разве у Древних нет своих стражей? И не обязательно, чтобы они были людьми.
— Стражи, если они существовали, — ответила она, чувствуя, что перед ней безнадежная задача, — потеряли свою работу в день объявления нас вне закона. Тогда пал Дом Ястреба, и это произошло много лет назад. Если у моего клана были стражи, они мертвы или давно ушли.
К удивлению Тирты, сокольничий медленно сказал:
— Да.., только падение гор привело к падению Гнезда. Потому что и у нас были стражи сильнее людей с мечами и стрелами. И все же… — Его очертания изменились; ей показалось, что он протягивает руку; послышался легкий шорох. Наверно, Крылатый Воин сел на свой любимый насест — металлический коготь. — Кое-что из того, что у нас было, осталось здесь. Иначе пернатый брат не пришел бы ко мне. Его род сохранил память, несмотря на все эти годы. И не нужно так легко отказываться от предложений нашего маленького брата. Может быть, что-то ответит на твой призыв, как ответил мне Крылатый Воин.
Тирта горько рассмеялась.
— Здесь мне ничего не поможет, и все против меня. Я говорю «меня», потому что не хочу вести вас за собой к тому, что может быть хуже смерти от стали. Алон уже попробовал, на что способен Джерик.
Никто из нас не умеет воздвигать защиту при помощи ритуала или обращения к Силе. Лес очень плохой. Но то, что ждет за ним, гораздо хуже.
Невидимые, пальцы ее сложились в древний знак, отгоняющий злую судьбу. Некоторые знаки она всегда знала, другие узнала с большим трудом. Но в этих жестах нет власти. Если бы она была подобна Яхне, может быть, Тирта сумела бы противостоять Тьме. Но она не Мудрая Женщина и, конечно, не волшебница.
— Думать о поражении значит призывать его. — Алон в темноте говорил, как мужчина, только голос его звучал высоко. — Тебя не призвали бы, если бы не было вероятности победы.
— А что, если меня привели сюда ради какой-то цели Тьмы, — сквозь зубы спросила она, — привели как жертву? Могу ли я поклясться, что это не так?
В Карстене есть силы, которые всегда ненавидели мой род и боялись его. В прошлом они объединились с колдерами. Может быть, сейчас они заключили союз с другими нашими врагами.
Депрессия накрыла ее густым облаком. Она раньше никогда не отчаивалась, верила в будущее. Стремление к поиску помогло ей выдержать много испытаний. И никогда не испытывала она такого отчаяния и безнадежности.
Чьи-то пальцы нашли ее руки, легко охватили их, пожали.
— Мастер меча… — Голос Алона звучал резко, как призыв на битву. — Твой меч! Ее накрывает тень.
Тирта пыталась освободить руки. Алон.., он должен уйти, оставить ее! В ней вздымалась такая волна темноты, о которой она и не подозревала. Не то холодное зло, которое ударило по ней во время видения.
Скорее, это часть ее самой, рожденная из ее собственных страхов и сомнений, из каждого разочарования, испытания и трудности, что она пережила в прошлом.
Эта волна поднималась, поглощала ее, кислым вкусом заполнила рот, исказила и отравила мысли. Ей теперь хотелось только освободиться.., уйти от той своей части.., найти мир, может быть, навсегда прекратить бороться.
Сквозь охватывающий ее туман она чувствовала боль — не новую и пугающую боль внутренней сущности, а просто физическую боль. Тирта пыталась высвободиться, быть самой собой.
— Держи ее.., меч.., возьми его… — Тонкий голос.., издалека.., бессмысленный…
Она должна освободиться.., найти мир! Думать она не могла, страх и отчаяние разрывали ее, уничтожали.
— Держи ее! На нее напали! — снова этот голос.
Слова не имеют смысла. Ничего в ней не осталось.
Тьма.., отпустите ее во Тьму… Там мир, отдых, убежище.
Она ничего не видела, кроме угрожающей тени, которая поднимается из глубины ее существа. Она даже не подозревала о существовании этой тени. В нее вошли все трудности ее жизни, все самоотречения, на которые ей пришлось пойти. Она теперь одна с тем худшим, что жило в ней. Стоять перед этим так тяжело, что только смерть… Смерть, если бы ее можно было позвать! Тирта почувствовала боль в горле, словно громко кричала, призывала конец. То, чем она теперь стала, так же чудовищно, как твари, выползающие из Эскора в эти холмы. Она чудовище, она зло, она отравляет мир, она…
В глубине тени она корчилась в муке, хуже любой физической боли, потому что боль тела может закончиться со смертью. А для этой боли смерти нет, нет мира, нет…
— Тирта! Тирта! — голос очень-очень далекий… такой слабый, что она едва его слышит. И не хочет слышать. В том мире зла, в котором она теперь находится, нет никого. Она сама создала этот ужас. Он вырос в ней, и она не хочет, чтобы он поглотил кого-нибудь еще.
Не в состоянии отогнать эту тень, она все же смутно ощущает какое-то тепло.
— Тирта! — голос стал сильнее, глубже, громче, требовательней. Она пытается повернуться, вырваться, убежать от этого голоса.
Но ее держат. Чье-то тело придавило ее, лишило возможности двигаться. На мгновение осознание этого проникло в ту тварь, которая родилась в ее внутреннем духе.
Тирта приглушенно закричала, просила освободить ее, чтобы никто не пострадал из-за нее, чтобы она никого не осквернила.
— Нет! — отрицание решительное и энергичное, оно прорвалось сквозь окутывающий ее туман. — Нет, это не ты, ты не такая…
Тирте кажется, что она скулит. Силы быстро покидают ее. Тень побеждает, она поглощает то, что от нее еще осталось, пожирает все то, во что она верила.
Оказывается, вера ее была построена на гнили, живущей внутри.
— Тирта! — снова этот призыв.
И вдруг, как солнце в безоблачном небе в прекрасный весенний день, когда можно поверить в обновление жизни, когда сердце начинает радостно биться, туман вокруг нее прорезала искра света. Все больше и ярче становилась эта точка. Тирта чувствует, как другая сила разгоняет мрак ее поражения.
Медленно, настойчиво свет приближается. Тирта испытывает сильный удар, направленный прямо ей в сердце, во внутреннюю суть. Смерть? Если так, добро пожаловать.
Снова в сознании ее возникает все сделанное, все то, из чего состоит она в этот час. Но свет следует за ней, сражается с этим болезненным презрением к себе, с этим глубочайшим унижением духа. Шевельнулась часть ее души, еще не побежденная, не втоптанная в грязь. Медленно, о, как медленно, эта часть отвечает на свет, питается им. Мысли ее больше не связаны только с тем дурным, что она делала в прошлом, вспоминается и добро.
Снова, как когда-то, Тирта пытается позвать на помощь, но на этот раз помощь против самой себя.
Она молит, чтобы ей помогли противостоять тому, что она считает своей виной. Тепло и свет добавляют ей уверенности и силы.
Тень больше не давит па нее так сильно. Тирта вздохнула. Да, она сделала то и это, она была жесткой и холодно, была замкнутой в себе самой, но теперь она не одинока. Чье-то присутствие помогает ей, поднимает ее…
Тирта увидела смутное лицо рядом с собой, еще одно — за первым. Ее крепко держат чьи-то руки, другие руки прочно сжимают ее ладони. Ее держат так крепко, что у нее болит тело. Темно. Но не та ужасная внутренняя темнота, которая захватила ее без всякого предупреждения. Просто естественная ночная темнота. Ее держит сокольничий, как и тогда, когда она пришла в себя после транса, а рядом склонился Алон.
— Я… — Она попыталась говорить, рассказать им.
Сокольничий мозолистой рукой прикрыл ей рот.
В его когте, в тесной хватке этого холодного металла меч Силы. Из него льется свет, не синий, а бело-золотистый. Он освещает лица. Сокольничий отбросил шлем, на его лице нет маски. Тирта смотрит ему в лицо и видит, что оно больше не бесстрастно.
Она не знает, что означает это странное выражение.
Знает только, что он охвачен каким-то глубоким чувством. Таким она его никогда не видела. Он внимательно смотрит на нее горящими глазами, смотрит так, словно она земля, ворота, которые нужно защищать от любых пришельцев.
Тирте казалось, что сокол никогда не покидает сокольничего. Но сейчас он сидит на плече у Алона, склонившегося перед ней. В птичьих глазах свирепый огонь. Сокол повернул голову и смотрит немигающим взглядом хищника.
Несмотря на свет и тепло от меча, маленькое лицо Алона посерело, как пепел. Губы его прикушены, и на лице его такое напряжение, словно перед ним люди Джерика.
— Я… — Тирта повернула голову, освободила губы от руки сокольничего. — Я была…
— Во Тьме, — серьезно сказал мужчина. — Нападение…
Алон прервал его:
— Ты встретилась с тем, что может вызвать только Полная Тьма.
Наступила ее очередь возразить.
— Но вызвать не извне. — Трудно найти нужные слова. Сознание ее подавлено, она чувствует себя так, как будто уцелела после страшной битвы. — Это было внутри меня.
Алон слегка передвинулся, откинулся на корточках.
— Ты даже пыталась воспользоваться мечом — против себя самой. — Он выпустил ее руки, указал на то, что лежит между ними, — ее талисман, старое изношенное лезвие. — То, что овладело тобой, хотело заставить тебя убить себя.
— Овладело… — Тирта повторила это слово. Она слышала и читала об одержимости. Самое сильное и страшное оружие колдеров. Так ли они захватывали тела людей, превращали в своих слуг живых мертвецов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29