— Ну как хочешь. — Сашка поднес стакан к губам, пробормотал: — Не прими за пьянку, Господи, — и опрокинул водку в рот.
Его передернуло, он торопливо занюхал рукавом, открыл пепси и припал к горлышку. Вскоре на его лице появилась неуверенная улыбка: он как бы прислушивался к таинственным процессам, проходящим в проспиртованном организме.
— Вроде пошла, — констатировал он сдавленным голосом, выдохнул и достал сигареты. — Нет, Игорек, что ни говори, а так пить нельзя.
— Угу.
— Хотя, с другой стороны, я пока не тяпну сто пятьдесят, ну никакого вдохновения. Вот есть у меня мечта: написать портрет прекрасной незнакомки. Помнишь, как там у Блока? Ну, стихотворение «Прекрасная незнакомка»…
— Помню, — кивнул Корсаков.
— А я не помню, — вздохнул Сашка, — только название в памяти осталось. Но дело не в этом. Этот портрет будет живописным аналогом поэзии, копия стихотворения, положенная на холст.
— Какая копия, если ты оригинал не помнишь?
— Это необязательно, — небрежно отмахнулся Сашка, — важно впечатление, с которым творец работает над шедевром, состояние души художника. Я даже вижу лицо. Прекрасное, немного печальное. Это будет бомба, взрыв страсти, квинтэссенция всего созданного за цивилизованную историю человечества.
— И, конечно, акварелью? — уточнил Корсаков.
— Только акварелью, — категорически подтвердил Сашка, — иначе не стоит и начинать.
— Хотелось бы дождаться, — задумчиво сказал Корсаков, продолжая рисовать, — взглянуть разок, а там и помереть можно спокойно.
— Первым увидишь, — Сашка клятвенно приложил руку к груди.
Видимо, разговор о будущем шедевре поднял ему настроение. Он налил еще сто грамм, выпил, уже не морщась, и взглянул на рисунок, возникающий на бумаге из-под карандаша Корсакова.
— О, тоже ничего бабец, — одобрил он. — Кто это?
— Не знаю, — Корсаков пожал плечами. — Так, взбрело что-то.
С листа на него смотрело лицо черноглазой воительницы.
— Слушай, это же вылитая Хельгра!
— Кто такая?
— Хельгра? — Сашка удивился, будто Корсаков заявил, что не знает кто написал «Джоконду». — Это же предводительница Войска мертвых.
— А-а-а… Тогда понятно, — Корсаков решил не уточнять, чтобы не нарваться на лекцию о потустороннем мире — в этом вопросе Сашка был основательно подкован.
— Вот, смотри, — Сашка достал из сумки потрепанную книгу, — здесь все про нее сказано.
Корсаков оторвался от рисунка, взглянул на книгу.
— "Хроники и мифы Атлантиды", — прочитал он вслух. — И что там сказано?
— На, почитай. Я так, на всякий случай, взял. Думаю, если клиентов не будет — перечитаю. Люблю, знаешь, историю.
— Историю я тоже люблю, — пробормотал Корсаков, открывая книгу.
Как он понял из оглавления, в книге были собраны мифы о затонувшей Атлантиде, которую многие считали працивилизацией человечества. Эпос большинства народов включал в себя упоминания об исчезнувшей цивилизации, и здесь были собраны, систематизированы и даже художественно обработаны упоминания о волшебной стране, погрузившейся в океан.
Корсаков бегло пролистал книгу. Выхваченные наугад фразы заинтересовали его. Он снова посмотрел оглавление. «Цивилизация Туле, или северная Атлантида», «Истоки античных мифов», «Сказания о Белой Праматери и Царице мертвых». Игорь приблизительно знал легенду, но автор книги сделал упор не на Атлантиде из греческого мифа, а о провалившейся под землю стране, находившейся на месте современной Арктики. Ничуть не сомневаясь в достоверности своих источников, автор описал историю возникновения, период расцвета и саму катастрофу, стершую цивилизацию с поверхности планеты. Происходило это за много тысячелетий до появления египетских пирамид, когда на большинстве материков предки человека еще добывали огонь трением, а лучшим оружием считалась вырезанная из цельного корневища дубина.
Народ Атлантиды не сложил руки, не сдался на милость богов, заточивших его под землю. Мгновениями летели годы, проносились мимо столетия, складываясь в тысячи лет борьбы и поисков. Народ Атлантиды готовился пробить выход к солнцу, когда «открылись Врата Златые, и сошла под землю Праматерь Белая, и вырвалось наверх войско подвластных атлантам чудищ, чтобы завоевать три мира и семь небес человеческих. Но испугалась Праматерь за детей человеческих, что стали ей родными, и покинула мир подземный, а в открытые ею врата ворвалась в потерянную страну Черная Женщина, и имя ей было Хельгра, и была она предводительница Войска мертвых. И бились с ней атланты, и победить не могли, потому как оживляла Хельгра мертвецов павших и бросала в бой смрадные легионы. И взмолился народ атлантов великому Асдину, богу воинов, и возопил о немощи своей, и просить стал, чтобы не дал он погибнуть своим детям. Долго идут молитвы до ушей Великого бога, но атланты надеются, что он внемлет и пришлет в ад вселенной, в которой нет неба, своего сына — Бальгарда. И принесет Бальгард напиток бессмертия и меч воителя вселенной, и победит он Хельгру, и прорвется народ Атлантиды сквозь Врата Золотые»…
Иллюстрации в книге походили на средневековые гравюры — художник старался донести до зрителя как можно больше информации, иногда в ущерб перспективе и масштабу. Что-то знакомое почудилось Корсакову в довольно схематичном изображении гористой страны, ее богов и героев. Он открыл очередную страницу и закусил губу — он узнал перешеек среди болот, примыкавшие горы и холмистую равнину. Заложив пальцем страницу, он посмотрел на Сашку. Тот, потряхивая в руке чекушку, решал трудный вопрос — взять еще или погодить.
— Сань, откуда у тебя эта книга? — спросил Корсаков.
— Книга? А-а-а… Возле Кирилла и Мефодия какой-то барыга продавал. Давно уж, лет пять назад. Заливал мне, что первоисточник издан в Германии в восемнадцатом веке. Я ему: в восемнадцатом веке еще Германии не было. Пруссия была. А он мне: значит, в Пруссии. А у нас, мол, перепечатали в двадцатых годах. Тогда, говорит, спрос был на оккультизм, и даже ЧК этими вопросами интересовалась. Штуку просил, живоглот, прикинь! Ну, я ему налил сто пятьдесят беленькой, и за сотню он уступил. А чего, понравилась книжка?
— Любопытная, — кивнул Корсаков.
— Хочешь — продам. Как другу за пятьсот целковых. Раритет. Сам понимаешь, дешевле не могу.
— Нет уж, Саня, спасибо. Я к раритетам с некоторых пор отношусь предвзято, — сказал Корсаков, возвращая книгу.
— А за двести?
— Нет, не хочу.
— Жаль! — Сашка вздохнул, пряча книгу в сумку. — Как думаешь, взять еще? — Он взболтнул в чекушке оставшуюся водку.
— Если только для вдохновения.
— А для чего же еще? — удивился Сашка, доливая остатки в стакан.
Корсаков посмотрел, как дергается его кадык, пропуская водку в желудок.
— Ох, хороша, зараза! Ну, Игорек, вот как ее не пить?
— Лучше ее не пить никак, — ответил уже жалеющий, что отказался разделить компанию, Корсаков, — но это, к сожалению, невозможно.
— Еще как возможно, — незаметно подошедшая Анюта остановилась возле них. — Привет, Саша!
Она была в том же голубом платье. Лицо у нее, несмотря на то, что половину, если не всю ночь она провела, развлекая папиных гостей, было свежее, глаза смеялись.
— Королева, женщина моей мечты! Я буду писать с тебя портрет акварелью…
— Сашок, помолчи, — попросил Корсаков. — Привет, радость моя, — он привстал, Анюта подставила щеку и он чмокнул ее. — Ты с корабля на бал?
— Нет, я заехала домой, тебя нет, пошла искать, а ты уже водку трескаешь. Игорь, ты мне сегодня нужен трезвый.
— Он не пил, — вступился Сашка. — Ребята, посторожите вещички, я в палатку сбегаю.
— Пять минут, — Анюта постучала пальчиком по наручным часам, — мы спешим.
Сашка умчался к метро, Корсаков вопросительно посмотрел на девушку.
— Куда же мы спешим?
— Сань-Саню позвонила бабуля, искала меня. Хочет, чтобы мы с тобой к ней приехали. Причем срочно.
— Ты ей про меня рассказывала?
— Ничего я ей не рассказывала, и папаня тоже ничего не говорил.
— Так откуда она меня знает?
— Она все знает. Бабуля у меня — ведьма со справкой.
Корсаков собрал этюдник, спрятал в папку рисунок, сложил стул.
Прибежал запыхавшийся Сашка-Акварель, к груди он нежно прижимал пол-литра «Гжелки».
— Сашок, остаешься один, — сказал Корсаков, вешая этюдник на плечо. — Все клиенты твои.
— А посошок? — подмигнул Сашка.
— Никаких посошков! — Анюта взяла Игоря под руку. — В следующий раз расслабитесь.
Они пошли к Гоголевскому бульвару, где Анюта припарковала машину. Корсаков положил в багажник этюдник, складной стул, папку и уселся на переднее пассажирское сиденье. Анюта уже давила на газ, придерживая сцепление. Игорь еще не успел закрыть дверцу, как машина сорвалась с места.
— Тихо, тихо, — попытался успокоить девушку Корсаков, — не на пожар и не на похороны.
— Как знать…
Машина завизжала тормозами, выруливая на Пречистенку.
— Что-то на сердце у меня неспокойно, — сказала Анюта. — Уж очень голос у бабули был серьезный.
Впереди замигал желтым глазом светофор. Анюта прибавила газу, свернула на Смоленский бульвар. Перед зданием МИДа светофор все равно их поймал.
— Бабуля то ли с семнадцатого, то ли с восемнадцатого года рождения, — Анюта зажгла сигарету от прикуривателя, выпустила дым в окно, — значит, ей сейчас восемьдесят четыре или восемьдесят пять лет. Половину жизни в психушке провела, так что справка у нее самая настоящая. А раньше еще и в лагере сидела. Где-то на Севере.
Возле метро «Смоленская» Анюта поймала «зеленую волну», и до Садово-Каретной они ехали без остановок, хотя и небыстро — автомобилей летом в Москве становилось все больше, и даже утром можно было попасть в пробку.
— Она на Селезневке живет, я у нее была недавно, ну, когда она нам картину с утками отдала. Там такие старенькие домики. Отец ей предлагал квартиру в престижном районе купить, так она ни в какую. Помру, говорит, здесь. Меня, говорит, память о своем доме все годы поддерживала, — Анюта вздохнула. — Жалко ее. Арестовали перед началом войны, наверное, тогда она и сошла с ума. И всю жизнь жила под надзором врачей. Только перед самой перестройкой ее выпустили. Живет она одиноко, тихо… Куда прешь, козел? — крикнула Анюта так неожиданно, что Корсаков вздрогнул. — Не, ты глянь, как ездят! Да, о чем это я? А-а-а… вот, и живет бабуля одиноко и тихо.
Свернули на Краснопролетарскую улицу. Когда-то Корсаков жил неподалеку отсюда. После развода он оставил квартиру жене и перебрался на Арбат. Недели две назад Ирина звонила. После того как Игорь отдал ей деньги, вырученные с продажи двухсотлетнего коньяка, они с дочкой сняли на лето домик в поселке Новый Свет под Судаком, где Игорь с женой один раз отдыхал.
— Итак, бабуля — божий одуванчик. Живет тихо, спокойно, собралась на тот свет и подарила тебе картину, — обобщил Корсаков. — А я то причем? Она что, хочет поторопить нас с правнуками?
— Игорь, — укоризненно сказала Анюта, — не надо так. Я бабулю очень люблю, и она меня любит. Я, честное слово, не знаю, зачем она нас позвала. Сейчас сами спросим — почти приехали.
Машина запетляла в переулках и, сбавив скорость, въехала под арку во двор старого трехэтажного дома. На веревках, натянутых между вкопанных жердей, сушилось белье, возле пристройки в один этаж лежала поленница дров. Анюта пояснила, что центрального отопления нет — дом должны были снести еще лет двадцать назад, но никому до жильцов дела нет, так и топят квартиры дровами или углем.
Она открыла багажник и достала оттуда картину, отмытую Воскобойниковым.
— Она попросила привезти ее, — пояснила девушка. — Боже, ты небритый! Постой, дай я тебя хоть причешу.
Корсаков терпеливо дождался, пока она пригладит ему волосы.
— Ты не очень-то выпендривайся. Бабуля хоть и старенькая, а всю родню в узде держит. На, неси, — она передала Игорю картину. — Ей перечить никто не решается — сглазит. Даже Сань-Сань, несмотря на все свои понты, ее побаивается. Как какой контракт заключать, к ней бежит за советом. А еще она лечит наложением рук, вот!
— Я уже побаиваться ее начинаю, — пробормотал Корсаков, открывая скрипучую дверь подъезда.
— Не бойся — я с тобой, — успокоила его Анюта. — Кстати, это она велела папашке оставить нас в покое. Так и сказала: оставь детей в покое, Александр, не-то пожалеешь. Они сами знают, как жить. Раз в год, в июне, у нее случаются обострения. Родня знает, что надо перетерпеть месяц, когда у нее всплывает память о предвоенном шоке, из-за которого она потеряла рассудок. Бабуля тогда несет всякую чушь, а еще она мебель взглядом двигает. Я такое только в кино видела.
— Я все больше начинаю уважать старушку, — сказал Корсаков. — Осторожно, здесь, похоже, ремонта не делали как раз с тех пор, как твою бабулю замели.
Глава 4
Перед дверью на втором этаже Корсаков замялся: не было обычной кнопки звонка, а в филенку было вделано что-то вроде звонка от велосипеда. Игорь неуверенно повернул колесико, за дверью тренькнуло, будто и вправду там находился велосипед с круглой коробочкой звонка — у Корсакова в детстве на велосипеде стоял точно такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36