— Он пристально посмотрел на журналиста, разглядывающего голубую гладь моря.— Вы все еще не доверяете мне Эшли?
— Нет!
Прямота ответа не оскорбила маленького англичанина. Он улыбнулся и налил себе еще чашечку кофе.
— Прямо беда с этими американцами. Они не понимают.
— Если вы имеете в виду дипломатическую лживость, когда говорят одно, а подразумевают другое, тут я с вами согласен. Мы предпочитаем факты, и чем они яснее, тем лучше.
— Все и так ясно, как божий день. Но учтите, как бы я ни говорил, мне вряд ли удастся убедить вас, что я не подразумеваю нечто другое.
Эшли задумался, а затем кивнул, признавая правоту англичанина.
— Хорошо, Арлекин. Вы меня уговорили. Фотокопий у меня нет. И я понятия не имею, где они могут быть.
— Благодарю, Эшли,— ответил Арлекин.— Я ценю ваше доверие. Но и волнуюсь за вас.
— Я сам волнуюсь.
— Орнанья весьма ловко подготовил убийство Гарофано. Он может оказать вам ту же услугу. В Неаполе наемные убийцы очень дешевы.
— Мне кажется, он больше склоняется к тому, чтобы договориться по-хорошему.
— Причина тут одна. Он уверен, что фотокопии у вас. Эшли наклонился к англичанину.
— Вы это уже говорили. Потому-то я и не доверял вам Он должен знать, что у меня их нет.
Джордж Арлекин удивленно взглянул на журналиста.
— Но откуда?
— Все очень просто. Козима была со мной, начиная с той минуты, как я подрался с Гарофано в баре, и кончая возвращением в Сорренто с его телом. Вы хотите сказать, что она не дала Орнанье подробного отчета?
— И вы в это верите?— искренне изумился Арлекин.
— А почему же нет?
— Бедный, несчастный глупец,— печально вздохнул Арлекин.— Разве вы не знаете, что она вас любит? Эшли упрямо покачал головой.
— Она продала меня, Арлекин. Она дважды продала меня одному человеку. Теперь я уже не могу доверять ей.
Арлекин пожал плечами.
— Это ваше личное дело. Я не вхож в круг друзей этой дамы. Жаль, конечно. В доме Орнаньи вам необходим близкий человек.
Когда Арлекин ушел, Эшли собрал чемоданы, спустился вниз, оплатив счет и прошелся до "Америкзн экспресс", чтобы получить две тысячи долларов. Он предъявил паспорт, подписал квитанцию, и клерк выдал ему двадцать новеньких, будто только что вышедших из-под печатного станка стодолларовых
банкнот.Эшли пересчитал их и положил в бумажник.Затем клерк протянул ему конверт с римским штемпелем. Разорвав его, Эшли вытащил две вырезки из европейского издания "Нью-Йорк тайме". Первая содержала шутливую фразу из колонки светской хроники: "Кто из газетных баронов внесен в список кандидатов на некий дипломатический пост и
почему?" Вторая относилась к официальной информации: "Господин Чарльз Ленгдон, глава лондонского отделения "Монитора", награжден орденом Британской империи 4-й степени за выдающиеся успехи в использовании средств массовой информации для укрепления взаимопонимания между народами".
Вырезки были пришпилены к бланку корпункта, на котором Хансен нацарапал пару строк: "Да здравствует пресса? И мы не теряем надежды!" Эшли усмехнулся этой милой журналистской шутке. К нему, правда, она имела весьма отдаленное отношение. Награды и дипломатические посты предназначались здравомыслящим гражданам, не превышающим установленной на дороге скорости и избегающим публичных скандалов. Он сунул письмо в карман и вышел на площадь.
Шустрый уличный торговец попытался всучить ему соломенную шляпу. Девочка, по виду школьница, предложила купить букетик цветов, сказав, что деньги пойдут на нужды местного монастыря. Затем он увидел бармена Роберто.
Опустив голову, тот торопливо пересекал площадь с озабоченным видом опаздывающего человека.
— Добрый день, Роберто!
Вздрогнув, бармен поднял голову, нервно улыбнулся и пробормотал ответное приветствие. Он было ускорил шаг, но Эшли схватил его за запястье и увлек под пальмы. Там, не видимая с дороги, притаилась маленькая беседка, где курортники могли укрыться от палящего полуденного солнца, отдохнуть и выпить ледяного лимонада.
Роберто пытался вырваться; но Эшли крепко держал его. В глазах бармена застыл испуг.
— Синьор, умоляю вас... Ради бога! Я опаздываю на работу. Пожалуйста, отпустите. Чего вы от меня хотите?
В беседке Эшли завернул ему руку за спину, а кулак второй, свободной руки вогнал под подбородок. Роберто дернулся, Эшли еще сильнее вывернул руку, бармен сдался и обмяк.
— Если ты еще раз дернешься,— вкрадчиво проворковал Эшли,— тебе еще долго придется обходиться одной рукой. Понятно?
— Конечно, конечно!— в ужасе пролепетал бармен.
— Вчера ты передал мне несколько слов, Роберто. Предупредил меня, что я могу взять то, что мне принесут, но не доверять посыльному. Я заплатил тебе пять тысяч лир. Теперь меня интересует: кто просил тебя поговорить со мной?
Роберто дрожал от страха. Эшли чувствовал, как часто стучит его сердце.
— Кто тебя просил?
— Я... я не знаю этого человека, синьор.
— Ты лжешь.— Эшли чуть дернул вывернутую руку а кулаком задрал подбородок Роберто, пережимая его гортань. Раньше он никогда не прибегал к подобным методам, но сейчас на карте стояла его жизнь. И другого способа заставить заговорить Роберто не было.— Кто этот человек? Как его зовут?
— Он... он не назвался, синьор. Я никогда его не видел. Должно быть, он из Неаполя. Он сказал, что я должен передать, и дал мне конверт с десятью тысячами лир.
— Что еще?
— Он... он дал мне телефонный номер.
— Какой номер?— В возбуждении Эшли вновь дернул вывернутую руку, и Роберто взвизгнул от боли.— Говори!
По этому номеру я должен был позвонить, если вы уйдете из отеля сообщить время ухода и имя вашей спутницы
— И ты это сделал?
- Да, синьор.
- Когда?
— Как только вы ушли с ее сиятельством
- Какой номер?
- Я я забыл его синьор.
- Вспомни!
— Э, Сорренто 673
- Что-нибудь еще7
- Нет, синьор, ничего! Больше ничего, клянусь матерью и могилой отца!
— Зачем он просил передать мне ничего не знача щие слова?
— Я... я не знаю, синьор!
— Подумай.
— Чтобы, чтобы посеять между вами недоверие
- Спровоцировать ссору?
- Он на это рассчитывал.
- Ты должен был доложить об этом?
- Да, синьор
- Если ты лжешь Роберто.
-. Синьор пожалейте меня! Я клянусь, что рассказал всю правду.
Тогда Эшли отпустил его, и бармен поплелся прочь, мае сируя плечо. Журналист не винил его во всех смертных грехах В эти тяжелые для Италии времена человек редко задумывался над этикой поступка, приносящего десять тысяч лир, необходи мых для того, чтобы накормить жену и детей.
Эшли одернул пиджак, поправил галстук и задумчиво зашагал к бару, притулившемуся за бензоколонкой на другой стороне площади. Купив жетон, он прошел к телефону-автомату. Набрал 6-7-3. Раздались гудки, сменившиеся мужским голосом: "Слушаю! Вилла Орнаньи".
Эшли повесил трубку и вышел из бара. От асфальта мостовой и стен домов тянуло жаром, но он дрожал от холода, как человек, только что заглянувший в собственную могилу Вернувшись в отель, Эшли увидел у парадного подъезда голубую "изотту" и пикап, в который носильщики под наблюдением шофера в темно-синей униформе укладывали чемоданы. Управляющий отеля почтительно прощался с Козимой и Ор-наньей. Таллио Рацциоли и Елена Карризи о чем-то переговаривались, держась чуть в стороне. Эшли приветствовали кивками и вежливыми улыбками. Его приход ускорил церемонию расставания, и две минуты спустя они сидели в "изотте", Ко-зима и Орианья — на переднем сиденье, Таллио и Эшли позади,. Елена между ними.
Орнанья осторожно вырулил на площадь, замелькали дома, переулки, и скоро большая машина вырвалась на шоссе, ведущее на запад, к оконечности полуострова.Они откинули верх "изоты", ветер ерошил волосы и приятно обдувал лица; листья обрамляющих дорогу олив безжизненно повисли, стрекотанье цикад перекрывало урчание мощного мотора. Небо сияло голубизной, а за серыми холмами с укрывшимися меж них рыбацкими деревушками синело море.
Орнаиья пребывал в отличном расположении духа. Машину он вел быстро и уверенно. С его лица, отражающегося в зеркале заднего обзора, не сходила улыбка, и он то и дело указывал на остающиеся позади достопримечательности. Постепенно разошлись и остальные, за исключением Елены Карризи, застывшей, как статуя, между Эшли и Таллио.
Наконец они свернули на узкую, мощенную булыжником дорогу и подъехали к высоким железным воротам, встроенным в каменный забор и украшенным гербами дома Орнаньи. Герцог нажал на гудок, и сгорбленный седенький старичок с морщинистым лицом затрусил к воротам, открыл их и подошел, чтобы поцеловать руку своего господина. Орнанья улыбнулся и дружески потрепал его волосы. Затем отпустил сцепление, и "изотта" поползла вверх, к вилле.
Здание поразило Эшли. Почему-то он ожидал увидеть одну из белых квадратных коробок со слепыми стенами и мавританскими нишами, часто встречающихся на Капри. Вместо этого он оказался перед тремя этажами великолепного барокко, с причудливыми балконами и резными дверьми, широкой террасой и мраморной балюстрадой, зеленой лужайкой, уходящей к апельсиновым садам и оливковым рощам. Вековые сосны поднимались над крышей. Клумбы радовали глаз разноцветьем.
Орнанья выключил двигатель, двери раскрылись, им навстречу вышел высокий седовласый мужчина, по виду мажордом. Еще полдюжины слуг, мужчин и женщин, выстроились в холле. Мажордом помог им выйти из машины, Орнанье, Ко-зиме, затем и остальным. Когда очередь дошла до Елены, мажордом обнял ее и расцеловал в обе щеки. Девушка прит никла к его груди, и Эшли показалось, что она вот-вот расплачется.
Герцог поймал удивленный взгляд журналиста и улыбнулся.
— Управляющий моим домом — Карло Карризи. Елена — его дочь.
— О!
А что еще мог сказать Эшли? Где уж ему разобраться в хитросплетениях клана Орнаньи! После завершения ритуала встречи почтительный слуга проводил Эшли в отведенную ему просторную квадратную комнату с 'большой кроватью и пологом, лепным потолком и окнами, выходящими на круглую бухту у подножия крутого обрыва.
Солнце слепило глаза. Жара усиливалась. На тонком полотне рубашки проступили пятна пота. Эшли подумал, что пора искупаться, подошел к обрыву и посмотрел вниз.Узкая тропинка круто спускалась к полоске песка. Редкие, выступающие из него скалы отбрасывали желанную тень. Эшли отошел от края и направился к тропинке. Ему осталось пройти по ней лишь дюжину ярдов, когда из-под его ноги выскользнул камень и последнюю часть пути он проехал на пятой точке, чертыхаясь и кляня все на свете.
Затем он услышал серебристый смех Козимы. Она лежала на большом полотенце, загорелая и прекрасная. Эшли встал, отряхнулся, а затем сел с ней рядом. Смех стих, Козима приподнялась и прижалась к его груди.
— О! Ричард! Дорогой! Я так надеялась, что ты придешь. Со вчерашнего дня мы ни минуты не были вдвоем. Мне надо так много сказать тебе... объяснить...
— Я решил выкупаться.
— Отличная мысль. Мы можем поплавать вместе.
— Давай сначала поговорим.
Эшли снял рубашку и бросил ее на песок. Козима села, обхватив колени руками.
— Мы должны поговорить, без этого не обойтись, да? -Да.
— Какой я пережила ужасный день, Ричард. Вопросы, бесконечные разговоры, ложь, комедия, которую мне пришлось играть, прикидываясь, что я больше не люблю тебя, что ты для меня пустое место.
— Ты сыграла ее очень убедительно.— Эшли набрал горсть песка, и сквозь пальцы он просыпался на ее золотистую кожу.— Что думает твой муж... о нас?
— Ничего, Ричард. Между нами давно нет любви. Как жена я важна для него. Политику необходимо соблюдать внешние приличия. И ты важен для него, Ричард, потому что можешь погубить его.
— Зачем тогда комедия?
— Для капитана Гранфорте, Джорджа Арлекина... мне кажется, даже для Таллио и Елены.
— А при чем тут они? Елена — его любовница, не так ли? Козима печально улыбнулась.
— Была любовницей. Теперь она ему мешает. Ей не место в министерских кругах. Перед нашим отъездом из Рима он сказал Елене, что намерен вернуться ко мне После нашей поездки эта выдумка лопнула, как мыльный пузырь, но мой муж настаивает, чтобы мы вели себя так, будто ничего не изменилось. Поэтому он пригласил Таллио. Он хочет женить его на Елене. Рацциоли не важно, на ком жениться. Главное заключается в том, чтоб хорошо заплатили.
— А что говорит Елена?
Козима пренебрежительно повела плечами
— А что она может сказать, Ричард? Таких, как она, полным-полно, и редкий мужчина может позволить себе жениться на них. Перед ней два пути: найти нового покровителя или выйти за Таллио и спокойно тратить деньги, которые мой муж положит в банк на ее имя. Полагаю, она выберет второй путь.
— Она все еще любит твоего мужа?
— Похоже, что да,— вздохнула Козима — И мне очень, очень ее жаль.
Эшли довольно улыбнулся. Он получил ценную информацию. Пока Козима не лгала. Следующий вопрос он задал, тща -тельно подбирая слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Нет!
Прямота ответа не оскорбила маленького англичанина. Он улыбнулся и налил себе еще чашечку кофе.
— Прямо беда с этими американцами. Они не понимают.
— Если вы имеете в виду дипломатическую лживость, когда говорят одно, а подразумевают другое, тут я с вами согласен. Мы предпочитаем факты, и чем они яснее, тем лучше.
— Все и так ясно, как божий день. Но учтите, как бы я ни говорил, мне вряд ли удастся убедить вас, что я не подразумеваю нечто другое.
Эшли задумался, а затем кивнул, признавая правоту англичанина.
— Хорошо, Арлекин. Вы меня уговорили. Фотокопий у меня нет. И я понятия не имею, где они могут быть.
— Благодарю, Эшли,— ответил Арлекин.— Я ценю ваше доверие. Но и волнуюсь за вас.
— Я сам волнуюсь.
— Орнанья весьма ловко подготовил убийство Гарофано. Он может оказать вам ту же услугу. В Неаполе наемные убийцы очень дешевы.
— Мне кажется, он больше склоняется к тому, чтобы договориться по-хорошему.
— Причина тут одна. Он уверен, что фотокопии у вас. Эшли наклонился к англичанину.
— Вы это уже говорили. Потому-то я и не доверял вам Он должен знать, что у меня их нет.
Джордж Арлекин удивленно взглянул на журналиста.
— Но откуда?
— Все очень просто. Козима была со мной, начиная с той минуты, как я подрался с Гарофано в баре, и кончая возвращением в Сорренто с его телом. Вы хотите сказать, что она не дала Орнанье подробного отчета?
— И вы в это верите?— искренне изумился Арлекин.
— А почему же нет?
— Бедный, несчастный глупец,— печально вздохнул Арлекин.— Разве вы не знаете, что она вас любит? Эшли упрямо покачал головой.
— Она продала меня, Арлекин. Она дважды продала меня одному человеку. Теперь я уже не могу доверять ей.
Арлекин пожал плечами.
— Это ваше личное дело. Я не вхож в круг друзей этой дамы. Жаль, конечно. В доме Орнаньи вам необходим близкий человек.
Когда Арлекин ушел, Эшли собрал чемоданы, спустился вниз, оплатив счет и прошелся до "Америкзн экспресс", чтобы получить две тысячи долларов. Он предъявил паспорт, подписал квитанцию, и клерк выдал ему двадцать новеньких, будто только что вышедших из-под печатного станка стодолларовых
банкнот.Эшли пересчитал их и положил в бумажник.Затем клерк протянул ему конверт с римским штемпелем. Разорвав его, Эшли вытащил две вырезки из европейского издания "Нью-Йорк тайме". Первая содержала шутливую фразу из колонки светской хроники: "Кто из газетных баронов внесен в список кандидатов на некий дипломатический пост и
почему?" Вторая относилась к официальной информации: "Господин Чарльз Ленгдон, глава лондонского отделения "Монитора", награжден орденом Британской империи 4-й степени за выдающиеся успехи в использовании средств массовой информации для укрепления взаимопонимания между народами".
Вырезки были пришпилены к бланку корпункта, на котором Хансен нацарапал пару строк: "Да здравствует пресса? И мы не теряем надежды!" Эшли усмехнулся этой милой журналистской шутке. К нему, правда, она имела весьма отдаленное отношение. Награды и дипломатические посты предназначались здравомыслящим гражданам, не превышающим установленной на дороге скорости и избегающим публичных скандалов. Он сунул письмо в карман и вышел на площадь.
Шустрый уличный торговец попытался всучить ему соломенную шляпу. Девочка, по виду школьница, предложила купить букетик цветов, сказав, что деньги пойдут на нужды местного монастыря. Затем он увидел бармена Роберто.
Опустив голову, тот торопливо пересекал площадь с озабоченным видом опаздывающего человека.
— Добрый день, Роберто!
Вздрогнув, бармен поднял голову, нервно улыбнулся и пробормотал ответное приветствие. Он было ускорил шаг, но Эшли схватил его за запястье и увлек под пальмы. Там, не видимая с дороги, притаилась маленькая беседка, где курортники могли укрыться от палящего полуденного солнца, отдохнуть и выпить ледяного лимонада.
Роберто пытался вырваться; но Эшли крепко держал его. В глазах бармена застыл испуг.
— Синьор, умоляю вас... Ради бога! Я опаздываю на работу. Пожалуйста, отпустите. Чего вы от меня хотите?
В беседке Эшли завернул ему руку за спину, а кулак второй, свободной руки вогнал под подбородок. Роберто дернулся, Эшли еще сильнее вывернул руку, бармен сдался и обмяк.
— Если ты еще раз дернешься,— вкрадчиво проворковал Эшли,— тебе еще долго придется обходиться одной рукой. Понятно?
— Конечно, конечно!— в ужасе пролепетал бармен.
— Вчера ты передал мне несколько слов, Роберто. Предупредил меня, что я могу взять то, что мне принесут, но не доверять посыльному. Я заплатил тебе пять тысяч лир. Теперь меня интересует: кто просил тебя поговорить со мной?
Роберто дрожал от страха. Эшли чувствовал, как часто стучит его сердце.
— Кто тебя просил?
— Я... я не знаю этого человека, синьор.
— Ты лжешь.— Эшли чуть дернул вывернутую руку а кулаком задрал подбородок Роберто, пережимая его гортань. Раньше он никогда не прибегал к подобным методам, но сейчас на карте стояла его жизнь. И другого способа заставить заговорить Роберто не было.— Кто этот человек? Как его зовут?
— Он... он не назвался, синьор. Я никогда его не видел. Должно быть, он из Неаполя. Он сказал, что я должен передать, и дал мне конверт с десятью тысячами лир.
— Что еще?
— Он... он дал мне телефонный номер.
— Какой номер?— В возбуждении Эшли вновь дернул вывернутую руку, и Роберто взвизгнул от боли.— Говори!
По этому номеру я должен был позвонить, если вы уйдете из отеля сообщить время ухода и имя вашей спутницы
— И ты это сделал?
- Да, синьор.
- Когда?
— Как только вы ушли с ее сиятельством
- Какой номер?
- Я я забыл его синьор.
- Вспомни!
— Э, Сорренто 673
- Что-нибудь еще7
- Нет, синьор, ничего! Больше ничего, клянусь матерью и могилой отца!
— Зачем он просил передать мне ничего не знача щие слова?
— Я... я не знаю, синьор!
— Подумай.
— Чтобы, чтобы посеять между вами недоверие
- Спровоцировать ссору?
- Он на это рассчитывал.
- Ты должен был доложить об этом?
- Да, синьор
- Если ты лжешь Роберто.
-. Синьор пожалейте меня! Я клянусь, что рассказал всю правду.
Тогда Эшли отпустил его, и бармен поплелся прочь, мае сируя плечо. Журналист не винил его во всех смертных грехах В эти тяжелые для Италии времена человек редко задумывался над этикой поступка, приносящего десять тысяч лир, необходи мых для того, чтобы накормить жену и детей.
Эшли одернул пиджак, поправил галстук и задумчиво зашагал к бару, притулившемуся за бензоколонкой на другой стороне площади. Купив жетон, он прошел к телефону-автомату. Набрал 6-7-3. Раздались гудки, сменившиеся мужским голосом: "Слушаю! Вилла Орнаньи".
Эшли повесил трубку и вышел из бара. От асфальта мостовой и стен домов тянуло жаром, но он дрожал от холода, как человек, только что заглянувший в собственную могилу Вернувшись в отель, Эшли увидел у парадного подъезда голубую "изотту" и пикап, в который носильщики под наблюдением шофера в темно-синей униформе укладывали чемоданы. Управляющий отеля почтительно прощался с Козимой и Ор-наньей. Таллио Рацциоли и Елена Карризи о чем-то переговаривались, держась чуть в стороне. Эшли приветствовали кивками и вежливыми улыбками. Его приход ускорил церемонию расставания, и две минуты спустя они сидели в "изотте", Ко-зима и Орианья — на переднем сиденье, Таллио и Эшли позади,. Елена между ними.
Орнанья осторожно вырулил на площадь, замелькали дома, переулки, и скоро большая машина вырвалась на шоссе, ведущее на запад, к оконечности полуострова.Они откинули верх "изоты", ветер ерошил волосы и приятно обдувал лица; листья обрамляющих дорогу олив безжизненно повисли, стрекотанье цикад перекрывало урчание мощного мотора. Небо сияло голубизной, а за серыми холмами с укрывшимися меж них рыбацкими деревушками синело море.
Орнаиья пребывал в отличном расположении духа. Машину он вел быстро и уверенно. С его лица, отражающегося в зеркале заднего обзора, не сходила улыбка, и он то и дело указывал на остающиеся позади достопримечательности. Постепенно разошлись и остальные, за исключением Елены Карризи, застывшей, как статуя, между Эшли и Таллио.
Наконец они свернули на узкую, мощенную булыжником дорогу и подъехали к высоким железным воротам, встроенным в каменный забор и украшенным гербами дома Орнаньи. Герцог нажал на гудок, и сгорбленный седенький старичок с морщинистым лицом затрусил к воротам, открыл их и подошел, чтобы поцеловать руку своего господина. Орнанья улыбнулся и дружески потрепал его волосы. Затем отпустил сцепление, и "изотта" поползла вверх, к вилле.
Здание поразило Эшли. Почему-то он ожидал увидеть одну из белых квадратных коробок со слепыми стенами и мавританскими нишами, часто встречающихся на Капри. Вместо этого он оказался перед тремя этажами великолепного барокко, с причудливыми балконами и резными дверьми, широкой террасой и мраморной балюстрадой, зеленой лужайкой, уходящей к апельсиновым садам и оливковым рощам. Вековые сосны поднимались над крышей. Клумбы радовали глаз разноцветьем.
Орнанья выключил двигатель, двери раскрылись, им навстречу вышел высокий седовласый мужчина, по виду мажордом. Еще полдюжины слуг, мужчин и женщин, выстроились в холле. Мажордом помог им выйти из машины, Орнанье, Ко-зиме, затем и остальным. Когда очередь дошла до Елены, мажордом обнял ее и расцеловал в обе щеки. Девушка прит никла к его груди, и Эшли показалось, что она вот-вот расплачется.
Герцог поймал удивленный взгляд журналиста и улыбнулся.
— Управляющий моим домом — Карло Карризи. Елена — его дочь.
— О!
А что еще мог сказать Эшли? Где уж ему разобраться в хитросплетениях клана Орнаньи! После завершения ритуала встречи почтительный слуга проводил Эшли в отведенную ему просторную квадратную комнату с 'большой кроватью и пологом, лепным потолком и окнами, выходящими на круглую бухту у подножия крутого обрыва.
Солнце слепило глаза. Жара усиливалась. На тонком полотне рубашки проступили пятна пота. Эшли подумал, что пора искупаться, подошел к обрыву и посмотрел вниз.Узкая тропинка круто спускалась к полоске песка. Редкие, выступающие из него скалы отбрасывали желанную тень. Эшли отошел от края и направился к тропинке. Ему осталось пройти по ней лишь дюжину ярдов, когда из-под его ноги выскользнул камень и последнюю часть пути он проехал на пятой точке, чертыхаясь и кляня все на свете.
Затем он услышал серебристый смех Козимы. Она лежала на большом полотенце, загорелая и прекрасная. Эшли встал, отряхнулся, а затем сел с ней рядом. Смех стих, Козима приподнялась и прижалась к его груди.
— О! Ричард! Дорогой! Я так надеялась, что ты придешь. Со вчерашнего дня мы ни минуты не были вдвоем. Мне надо так много сказать тебе... объяснить...
— Я решил выкупаться.
— Отличная мысль. Мы можем поплавать вместе.
— Давай сначала поговорим.
Эшли снял рубашку и бросил ее на песок. Козима села, обхватив колени руками.
— Мы должны поговорить, без этого не обойтись, да? -Да.
— Какой я пережила ужасный день, Ричард. Вопросы, бесконечные разговоры, ложь, комедия, которую мне пришлось играть, прикидываясь, что я больше не люблю тебя, что ты для меня пустое место.
— Ты сыграла ее очень убедительно.— Эшли набрал горсть песка, и сквозь пальцы он просыпался на ее золотистую кожу.— Что думает твой муж... о нас?
— Ничего, Ричард. Между нами давно нет любви. Как жена я важна для него. Политику необходимо соблюдать внешние приличия. И ты важен для него, Ричард, потому что можешь погубить его.
— Зачем тогда комедия?
— Для капитана Гранфорте, Джорджа Арлекина... мне кажется, даже для Таллио и Елены.
— А при чем тут они? Елена — его любовница, не так ли? Козима печально улыбнулась.
— Была любовницей. Теперь она ему мешает. Ей не место в министерских кругах. Перед нашим отъездом из Рима он сказал Елене, что намерен вернуться ко мне После нашей поездки эта выдумка лопнула, как мыльный пузырь, но мой муж настаивает, чтобы мы вели себя так, будто ничего не изменилось. Поэтому он пригласил Таллио. Он хочет женить его на Елене. Рацциоли не важно, на ком жениться. Главное заключается в том, чтоб хорошо заплатили.
— А что говорит Елена?
Козима пренебрежительно повела плечами
— А что она может сказать, Ричард? Таких, как она, полным-полно, и редкий мужчина может позволить себе жениться на них. Перед ней два пути: найти нового покровителя или выйти за Таллио и спокойно тратить деньги, которые мой муж положит в банк на ее имя. Полагаю, она выберет второй путь.
— Она все еще любит твоего мужа?
— Похоже, что да,— вздохнула Козима — И мне очень, очень ее жаль.
Эшли довольно улыбнулся. Он получил ценную информацию. Пока Козима не лгала. Следующий вопрос он задал, тща -тельно подбирая слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15