– Тут наши расы сходятся, – заметила Бреда. – Я говорю о моей родной планете, а не о тану и фирвулагах, чьи миры были несколько иными. Но лучшие представители диморфного племени до сих пор отмечают важнейшие жизненные этапы муками. Сами Великие Битвы уходят корнями в эту традицию.
– Да нет же, все не то! У вас извращенные, незрелые представления! Среди передовых человеческих культур, существовавших до Галактического Содружества, тоже наблюдались подобные аномалии. Единственной формой физических страданий, имевших право на существование, были спортивные ритуалы. Здесь действительно есть какое-то сходство. Но в целом человеческая раса не приемлет никакой психической боли. Боль, что сопутствовала нормальному процессу обучения, воспринимали как необходимое зло, однако постоянно стремились облегчить ее или вовсе устранить. Нашим примитивным педагогам и в голову не приходило, что страдание как таковое может оказать положительное воздействие на формирующуюся психику. Лишь немногие религиозные секты утверждали, что боль является инструментом духовного обогащения. Моя же церковь проповедовала весьма расплывчатую концепцию болевой терапии, приводящей к смирению, послушанию, дисциплине. Но истинно верующие воспринимали боль только под духовным углом зрения. Когда в прошлом практикующие метапсихологи вторгались в чужие мысли или выполняли другие подобные операции, всем становилось не по себе.
– Да… да, – закивал усыпанный бриллиантами тюрбан. Экзотические воспоминания охватили Бреду. – У нас на Лине тоже придерживались той точки зрения, что страдание есть зло. А несогласных объявляли садомазохистами, ненормальными. Возьмем, к примеру, моих дорогих наивных изгнанников… До сих пор я не понимаю, что заставило меня взять их под свое крыло, помочь им бежать из нашей галактики. А теперь мне стало ясно, что мой провидческий ум отметил именно это крохотное зернышко их психической самоценности. Особенно фирвулаги, которые терпели ужасные лишения в своих суровых естественных условиях… Именно они знали цену страданию, и тем не менее остановились в своем развитии, как и тану, поддавшиеся соблазну торквесов, и большинство других обитателей нашей федерации… Кажется, я тебе уже говорила: по завершении последней войны все, кроме нескольких несовместимых, с восторгом приняли уморасширитель. – Бреда помедлила, прикоснулась к золотому торквесу, почти невидимому под опущенным респиратором. – Прибор, некогда казавшийся высшим благом, завел нас в умственный тупик по всей галактике. И если здесь не продолжится эволюция… Она не должна прерваться, Элизабет! Но почему, почему видение мое столь расплывчато?
– Временное измерение может оказаться гораздо шире, чем вы предполагали, – сказала Элизабет. – У нас в Галактическом Содружестве настоящее воспринимают как преемственность прошлого, будущее как преемственность настоящего…
– О всемогущая Тана! – воскликнула Бреда. – Шесть миллионов лет!.. Не может быть!
– Может. Сохранились легенды… И сравнительные исследования.
– И Корабль! – прошептала Бреда. – Я велела моему возлюбленному избрать наилучший выход.
Она чуть приподняла сверкающую маску. Слезинки закапали на красную металлизированную ткань, теряясь в тончайших узорах. Молчание длилось долго. На столе между ними поблескивала изящная модель межзвездного организма – покойного Супруга Бреды. Вот с такими организмами давным-давно несколько инопланетянок вступили в духовный союз, являвший собой при всей видимой нелепости подлинное единение душ, которое Элизабет знала по собственному опыту. А ныне обе они остались в одиночестве, без своих Кораблей…
– Как бы ни был велик риск, – донесся голос из-под маски, – ты должна меня научить. Я знаю, что судьбы тану, фирвулагов и людей переплетены. Рано или поздно ум моего народа созреет для Единства. Но без наставника его не достичь… Может быть, все-таки ты…
Элизабет вспыхнула от гнева.
– Да нет же, черт побери! Пойми, я из другого теста и не желаю жертвовать собой ни ради твоего, ни ради своего собственного народа! Можешь ты наконец усвоить, что метаактивность не имеет ничего общего со святостью?
– Но среди вас были святые.
Лицо под маской изменилось, словно бы оттаяло. Элизабет стиснула зубы с досады на эту целеустремленность, которую она инстинктивно отвергала.
– Нет! Тебе меня не облапошить. Мы обе не святые. Я обычная женщина, со всеми женскими недостатками. И если я занималась необычной работой, то лишь потому, что меня этому обучили, взяв на вооружение мой природный дар. Но никакого… посвящения не было, понятно? Когда я на время утратила метаактивность, то не только не переживала, но даже находила в том свои преимущества. Я избрала для себя изгнание и не раскаиваюсь. То, что здесь, в плиоцене, меня поймали, оторвали от Единства, восстановили мои метафункции и теперь чудовища травят мой мозг, кажется мне какой-то космической нелепостью!.. А ты тоже… лишь то, что ты есть!.. И я снова требую вернуть мне мой воздушный шар!
«Значит, тебе не нужна ничья любовь и сама ты не хочешь любить, о высоко летающая беглянка Элизабет?»
– Когда-то я любила и в полной мере испытала горечь утраты. Одного раза с меня хватит. За любовь надо расплачиваться слишком дорогой ценой… И не надейся, я не буду ни физической, ни духовной матерью твоему народу.
Теперь в зеркальной поверхности маски и в мозгу Бреды отражалось только одно лицо – Элизабет.
Горько усмехаясь, женщина продолжала:
– Да, в уме тебе не откажешь, двуликая! Но твой крик не сработал. Я не хуже тебя знаю про свой грех олимпийского эгоизма. Но никогда тебе меня не убедить в том, что мой долг – служить твоему народу, или изгнанному человечеству, или какому-либо гипотетическому симбиозу рас.
Бреда с мольбой подняла руки. Маска свалилась; на ее месте осталась грустная, всепрощающая улыбка.
– Тогда помоги мне выполнить мой долг, который состоит в служении моему народу. Научи меня.
– Но я же сказала… у нас нет достаточно сильного источника боли.
– Есть, – с непоколебимой решимостью ответила Бреда. – Есть гиперкосмическая трансляция. При необходимости мое тело можно вывести на звездную орбиту. Мне не нужен никакой механизм для преодоления галактических просторов. Достаточно полномочий, переданных мне моим Супругом. До сих пор мне не приходило в голову ими воспользоваться – просто не было нужды покидать мой народ. Разумеется, я и теперь его не покину. Я вернусь.
– Да, если попытка духовного обогащения не убьет тебя.
– Я готова рискнуть.
– За что ты так любишь этих безмозглых дикарей?! – воскликнула Элизабет. – Ведь они никогда не оценят того, на что ты идешь ради них!
Ответом ей были все та же всепрощающая улыбка и приглашение проникнуть в мозг.
– Еще одно, – устало проговорила Элизабет. – Учитель… разделяет муки.
«О Элизабет, я не поняла! Прости мне мою самонадеянность! Конечно, я не имею права…»
Элизабет резко прервала поток покаянных мыслей.
– Мне все равно суждено умереть. Даже если я вырвусь отсюда, столь нежно любимый тобой народ рано или поздно выследит меня и прикончит. А коли так… почему бы и нет? Если у нас что-нибудь получится, пусть это будет моей эпитафией, моим оправданием в случае осуществления твоего пророчества совместной расовой судьбы. Раз ты обрекаешь себя на муки, то и я готова. Ты будешь моей последней ученицей.
– Я не хотела причинить тебе лишнюю боль и очень сочувствую, поверь…
– Не трудись, – сухо откликнулась Элизабет. – Каждая капля страданий драгоценна!.. Ты уверена, что сумеешь наладить трансляцию?
Мозг Бреды наглядно продемонстрировал ей такую возможность. Физически Элизабет, безусловно, не станет сопровождать отстраненную путешественницу, но умы их будут неразрывны, с тем чтобы Элизабет могла направлять нервные волокна Бреды.
– Начнем по твоей команде, – заявила Супруга Корабля.
Потолок комнаты без дверей разверзся. В вышине Галактическую равнину пересекала Млечная река. Среди клубящихся над ней облаков вставал центр мироздания. А за ним был скрыт другой виток спирали на отдалении в сто тысяч световых лет.
– Ты должна проделать весь этот путь! – сказала Элизабет. – Немедленно!
В одно мгновение их втянуло в звездный круговорот; они повисли над черным преддверием ада, посреди искореженного, взбаламученного пространства. Атомы физического тела Бреды стали еще менее связанными, чем разреженный атомный туман, что плывет в звездной пустоте и вибрирует, всякий раз криком боли возвещая о рождении Вселенной. Ум Супруги Корабля вопил на тех же частотах, что и агонизирующие телесные частицы. Так началось духовное обогащение.
Оно произойдет тяжелее, чем обычно, из-за высокой латентности Бреды. Все изношенные психоэнергетические цепи, ведущие от торквеса, должны быть переориентированы в лабиринтах коры правого полушария; их возродит для активности очистительный огонь самой страшной боли, какую только мироздание способно вселить в мыслящее, чувствующее существо. Но зато в своей стойкости Бреда в короткое время минует этап, обычно занимающий многие годы. Сама по себе боль не имеет цены, если не соблюдать дисциплину, не держать разветвленную умственную деятельность под строгим контролем. И тут все решает руководство опытного наставника. Огромная корректирующая сила Элизабет обволакивала трепещущую душу, предохраняя ее от распада, направляла пламенные устремления Бреды, точно бесчисленные метапсихические факелы, готовые сжечь накопленный в подкорке опыт жизни длиной в четырнадцать тысяч лет.
Активный ум заботливо поддерживал «аспирантку». Слившись, они парили над бездной ада, имеющей единственное измерение – центростремительную силу, воспринимаемую разумными существами всех рас только как боль…
Процесс развивался в синхронном вечном движении раздвоенных субъективных сознаний. В агонии Бреда сознавала глубинные изменения в своей душе, но не могла побороть дьявольского жжения и взглянуть на себя со стороны. Она могла только страдать и терпеть в надежде, что, когда ее муки кончатся, ум по-прежнему будет жить в физической Вселенной.
Наконец боль уменьшилась. Бреда почувствовала, как ослепляющая энергия Элизабет сменилась слабым свечением. А еще она ощутила другие жизненные силы, помимо своих и Элизабет: казалось, они поют в затухающем пламени. Как странно! Что это? Так далеко, за серым и черным дымом, за массой невидимого затухающего огня… мурлыкающая мегатональная мелодия, подобная яркой вспышке, будто приближалась. Чем четче Бреда ощущала ее, тем заманчивее становился напев. Она позабыла о дисциплине, о своем «я» во внезапном стремлении достичь, увидеть, соединиться с нею – теперь, когда познала Единство…
«Вернись».
«О нет, Элизабет, не теперь, позволь мне…»
«Мы достигли предела. Возвращайся ко мне».
«Нет, нет, мы, изгнанники, последуем за ним до конца и соединимся за гранью боли, там, где он ждет нас с любовью…»
«Пора возвращаться. Ты пойдешь со мной. Не упорствуй».
«Нет, нет, нет, нет…»
Оставь. Не смотри туда. Ты не можешь овладеть им и продолжать жить. Вернись сейчас же, подчинись моей воле, летим обратно сквозь пространство, не сопротивляйся, Sancta Illusio Persona Adamantis note 10, где бы ты ни была, подчинись, Бреда, подчинись приказу, оставайся во мне, мы уже почти там… там…»
Супруга Корабля без маски сидела за столом напротив Элизабет.
«Ушел. Он ушел. Ты увела меня от него».
– Это было необходимо для нас обеих. Ты достигла кульминации боли. Опыт прошел успешно.
По щекам Бреды текли слезы. Почти потухший огонь души медленно возгорался вместе с сожалением, которое теперь будет жить в ней всегда, до самой смерти. В тишине комнаты без дверей Бреда с трудом приходила в себя.
Затем последовало открытие и приглашение. Бреда осмелилась войти и громко вскрикнула, впервые познав настоящее единение с земным умом.
«Так вот как… это бывает».
– Да. Обнимаю тебя, сестра.
Супруга Корабля приложила пальцы к безжизненному куску золота у себя на шее и расстегнула замок. Мгновение она подержала его на вытянутой руке, прежде чем положить рядом с изваянием Супруга.
«Я живу. Я активна, хотя и понимаю, что похожа на беспомощного ребенка, впервые вставшего на подгибающиеся ножки. Но метафункции высвободились; какое богатство – единение двух в одной, уже теперь, а что будет потом, когда я познаю любящий ум?..»
– Будет стихийный рост, и радость взамен боли, и ощущение своей силы. Последняя, правда, ограничена твоим физическим телом и развитием местного ума. Но поскольку ты уже любишь разум, то способна делиться им без ущерба для себя. Вот у меня никогда так не получалось.
«А то, что я видела…»
– Ты видела то, что большинство из нас, независимо от активности, увидит и завоюет только в конце пути. Немногим «аспирантам» удается заметить это с первого раза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57