Семь лет она любила его как брата и как сына. Все это время Расс учил ее летать.
Но однажды вечером он сказал, что крылья будут принадлежать его сыну, маленькому Коллю… Жизнь для Марис потеряла всякий смысл.
И сейчас на берегу воспоминания с повой силой нахлынули на Марис.
— Я летаю гораздо лучше, чем он когда-нибудь сможет, — сказала она дрожащим голосом.
— Не спорю. Но это не имеет значения. Колль — мой родной сын.
— Но это несправедливо! — закричала Марис, давая волю протесту, затаенному еще с момента ее вступления в Возраст, когда Расс решил, чьи будут крылья.
К тому времени Колль уже вырос, окреп, хотя и был еще слишком мал, чтобы владеть крыльями, но в тринадцать лет крылья должны перейти к нему. Марис не имела на них никаких прав. Таков закон летателей, чтимый с давних пор, еще со времен Звездоплавателей, легендарных людей, которые и создали крылья. Первый ребенок в семье летателя наследует крылья. И умение здесь ничего не значит. Только право рождения. А Марис родилась в рыбацкой семье, которая не оставила ей ничего, кроме обломков старой деревянной лодки…
— Справедливо или нет — таков закон, Марис. Ты знала его давно, но просто не принимала всерьез. Шесть лет ты играла в летателей, и я позволял, потому что тебе это нравилось, потому что Коллю нужен был опытный учитель и еще потому, что для нашего большого острова два оставшихся летателя слишком мало. Но ты с самого начала знала, чем это кончится…
Марис чувствовала в душе невыносимую боль. Зачем он так? Ведь он же по себе знает, что значит расстаться с небом…
— Пошли! — сказал Расс. — Твои полеты закончились.
Крылья все еще не были сложены.
— Я убегу! — не помня себя от отчаяния крикнула Марис. — И ты меня больше не увидишь! Я убегу на остров, где нет летателя. Они будут рады мне независимо от того, как мне достались эти крылья.
— К сожалению, не получится, — грустно сказал Расс. — Другие летатели начнут избегать этот остров. Так уже было, когда сумасшедший Правитель Кеннехата велел казнить Летателя, Принесшего Плохие Вести. У тебя отберут крылья, куда бы ты ни полетела. Ни один Правитель не станет рисковать.
— Тогда я… поломаю их! — Марис была уже на грани срыва и сама не понимала, что говорит. — Он тоже никогда не полетит, я…
Фонарь выскользнул из пальцев Расса, разбитое стекло звякнуло на камнях, и свет погас. Единственной здоровой рукой Расс крепко ухватил Марис за запястье.
— Ты не сможешь, даже если бы захотела. И ты не поступишь так с Коллем. Но все-таки отдай мне крылья.
— Я не буду…
— Не знаю, что ты будешь или не будешь. Утром я думал, что ты решила погибнуть во время шторма, чтобы не расставаться с крыльями. Потому так испугался и разозлился. Я знаю, каково это, Марис. Но ты не должна винить Колля.
— Я не виню… и не стану удерживать его от полетов. Но я так хочу летать сама!.. Отец, ну пожалуйста.
Слезы побежали по ее щекам, и она двинулась ближе к Рассу, ища у него утешения.
— Марис. — Он хотел обнять ее, утешить, но мешали крылья. — Я ничего не могу изменить. Так уж сложилось. Тебе придется научиться жить без крыльев, как пришлось мне. По крайней мере ты летала, ты испытала восторг и радость полета.
— Но этого мало! — сквозь слезы отозвалась Марис. — Когда я была маленькой, еще в своей родной семье, я думала, этого достаточно. Ты был тогда лучшим летателем Эмберли. Я смотрела со скалы на тебя и на других и думала: если бы мне хоть на минутку крылья, то этого будет достаточно, я буду счастлива на всю жизнь. Но теперь знаю, что это не так.
Суровые морщины исчезли с лица Расса, он ласково прикоснулся к ее щеке, отер слезы.
— Наверно, ты права, — сказал он с усилием. — Я думал, если позволю тебе полетать хоть немного, это будет лучше, чем ничего. Но не получилось, да? Теперь ты никогда не станешь счастливой: не сможешь жить как бескрылые, потому что летала… Ты знаешь, как это прекрасно, и теперь будешь чувствовать себя обделенной.
Он внезапно замолчал, и Марис поняла, что он говорит не столько о ней, сколько о себе.
Отец помог ей снять и аккуратно сложить крылья, и они направились к дому. Дом, двухэтажное деревянное строение, стоял в окружении деревьев на берегу ручья. Летатели могли позволить себе такую роскошь. В дверях Расс пожелал Марис спокойной ночи и унес крылья с собой. Марис хотелось плакать… Что же она наделала? Отец ей больше не верит?!
Она забрела на кухню, нашла сыр, холодное мясо, чай и отнесла все в гостиную. Зажгла свечу в центре стола, поела немного, не сводя завороженного взгляда с танцующего пламени.
В дверях появился Колль и неуверенно остановился.
— Привет, Марис… Я ждал… Я рад, что ты вернулась.
Для своих тринадцати лет он был довольно высок. Гибкий, даже изящный. Длинные светло-рыжие волосы, пробивающийся над верхней губой пушок.
— Привет, Колль. Садись, не стой в дверях. Извини, что я взяла крылья.
— Я не возражаю, ты же знаешь, — сказал он, присаживаясь. — Ты летаешь гораздо лучше меня и… ну ты сама все знаешь. Отец разозлился?
Марис кивнула. У Колля был безрадостный, даже испуганный вид.
— Осталась всего неделя, Марис. Что будем делать? — спросил он, не глядя на сестру.
— А что мы можем? У нас нет выбора. — Она вздохнула и погладила Колля по руке.
Они уже не раз говорили на эту тему, и Марис воспринимала его мучения как свои собственные. Она заменяла ему сестру и мать, и Колль доверял ей безгранично. Он раскрыл Марис свой главный секрет, свой страх перед небом, которого всегда стыдился.
И сейчас он глядел на нее, как ребенок смотрит на мать, зная, что она бессильна ему помочь, но все еще надеясь.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Закон, Колль. — Марис вздохнула. — Ты же знаешь, нельзя нарушать традиций. Если бы у нас был выбор, мне бы достались крылья. Я бы стала летателем, а ты — певцом. Мы бы оба гордились тем, что делаем, и делаем хорошо… Мне будет тяжело смириться. Я так хочу крылья! Я владела ими, и мне кажется несправедливым, что сейчас их отбирают, но, может быть, это правильно, а я просто чего-то не понимаю. Люди, гораздо мудрее нас, решили, как все должно быть, а мы упрямо, по-детски, хотим все по-своему.
Колль нервно облизнул губы:
— Нет!
Марис вопросительно взглянула на него.
— Это неправильно, Марис. — Он упрямо тряхнул головой. — Совершенно неправильно! Я не хочу летать! И не хочу отбирать у тебя крылья. Какая нелепость. Я причиняю тебе боль, но не могу обидеть отца. Как я ему скажу? Я его сын и все такое… я обязан принять крылья. Он не простит мне отказа. Но нет ни одной песни о летателе, который боялся бы неба, как я. Настоящие летатели бесстрашны, значит, я просто не создан для этого.
Марис заметила, как у него дрожат руки.
— Не волнуйся, Колль. Все будет в порядке. На самом деле всем поначалу страшновато. И мне тоже… — Она солгала, чтобы успокоить брата.
— Но это несправедливо! — захныкал Колль. — Я хочу петь. А если меня заставят летать, я не смогу научиться петь, как поет Баррион. Зачем мне крылья? Марис, почему не тебе, раз ты так хочешь летать? Почему?
Марис, сама чуть не плача, смотрела на брата затуманенным взглядом и не находила ответа ни для него, ни для себя.
— Не знаю, малыш. Так было всегда, и, наверно, так должно быть…
Они долго сидели при свете свечи напротив друг друга, беспомощные и униженные. Говорили и говорили все об одном и том же. Два человека, пойманные в сети традиций, что были гораздо старше их обоих. Традиций, смысл которых они не могли понять…
Они разошлись уже под утро, так ничего и не решив. Оставшись одна, Марис с новой силой ощутила потерю, негодование, стыд. Она плакала, засыпая, и во сне снова увидела фиолетовое штормовое небо, в которое ей никогда больше не подняться.
Неделя, казалось, тянулась вечно.
Десятки раз за эти бесконечные дни Марис приходила на прыжковую скалу. Стояла беспомощно на самой вершине, держа руки в карманах, наблюдая за морем. Внизу проплывали рыбачьи лодки, кружили чайки, а как-то раз она заметила далеко-далеко стаю охотящихся серых морских кошек. И хотя внезапное сокращение ее горизонтов только сильнее растравляло душу, она продолжала приходить сюда, страстно желая единения с ветром. Но ветер лишь трепал ее волосы и уносился прочь.
Однажды она заметила, что за ней издали наблюдает Колль, но позже никто из них не обмолвился об этом.
Крылья хранились у Расса, поскольку они всегда принадлежали ему и будут принадлежать до тех пор, пока их не примет Колль. Когда Малому Эмберли требовался летатель, поручения выполнял Корм, живший в другом конце острова, или Шалли, которая летала в морском дозоре еще в те времена, когда Марис только-только осваивала крылья. Так что на острове осталось всего два летателя, пока Колль не получил полагающиеся ему по рождению крылья.
Отношение Расса к Марис тоже переменилось. Порой он сердился на нее, когда заставал в глубоких раздумьях, порой садился рядом, обнимал здоровой рукой и горевал вместе с ней. Он никак не мог найти золотую середину и поэтому начал избегать ее, отдавая все свободное время Коллю, с радостью и энтузиазмом готовя его к получению крыльев. Колль, будучи послушным сыном, в свою очередь старался отвечать ему тем же, но Марис знала, что он часто уходил куда-то с гитарой и подолгу пропадал в одиночестве.
За день да вступления Колля в Возраст Марис сидела, свесив ноги, на краю скалы и наблюдала за Шалли, выписывающей серебряные круги на фоне яркого неба. Шалли объяснила, что высматривает морских кошек для рыбаков, но Марис достаточно долго была летателем сама и прекрасно знала, что заставляет ее кружить там. Просто летать — это счастье. Даже отсюда Марис чувствовала далекое эхо ее радостного полета, и, когда полоска серебра на миг вспыхивала на солнце при очередном развороте, что-то так же радостно взмывало у нее внутри.
«Неужели все кончилось? — спрашивала она себя. — Не может быть. Ведь я помню, как с этой радости все начиналось».
Она действительно все помнила. Иногда ей казалось, что она полюбила небо еще до того, как научилась ходить. Хотя вряд ли. Во всяком случае, ее мать — ее родная мать — говорила, что это не так. Марис хорошо помнила скалу, куда она взбиралась почти каждую неделю и в четыре года, и в пять, и в шесть… Там она проводила буквально целые дни, встречая и провожая летателей, и мать всегда очень сердилась, когда заставала, ее на верхней площадке.
— У тебя никогда не будет крыльев, Марис, — воспитывала она дочь после непременного наказания. — И нечего тратить время на пустые мечты. Я не хочу, чтобы из моей дочери вырос еще один Дурачок — Деревянные Крылья.
Старую сказку про Деревянные Крылья мать рассказывала каждый раз заново, когда заставала Марис на скале, — сказку про сына плотника, который хотел летать. В их семье никогда не было летателей, но он никого не слушал и хотел только одного — неба. Сделал себе в мастерской отца крылья — большие, широкие, из точеного, отполированного дерева. И все восхищались их красотой, все, кроме летателей. Те только молча покачивали головами. Когда Деревянные Крылья взобрался на прыжковую скалу, летатели поднялись в воздух и, ожидая его, стали бесшумно кружить рядом. Деревянные Крылья разбежался, прыгнул… и, кувыркаясь, полетел вниз, навстречу смерти.
— А мораль в том, — всегда добавляла мать, — что не надо браться не за свое дело.
Но так ли это? Пока Марис была маленькая, этот вопрос мало ее волновал; она вообще выкинула из головы все россказни о Деревянных Крыльях. Когда же она подросла, притча стала восприниматься в ином свете, и Марис утвердилась в мысли, что матери просто не доступна жажда неба. Деревянные Крылья победил, потому что все-таки полетел, хотя и заплатил за это своей жизнью. И погиб он, как погибают летатели. А они пришли к скале не посмеяться над ним и не отговаривать — они его понимали и хотели сопровождать, потому что он новичок в небе. Бескрылые же смеялись над героем сказки, его имя стало синонимом дурачка. Но ни один летатель не может слушать эту историю без волнения.
Марис в задумчивости сидела на холодном камне, глядя на виражи Шалли, Стоит ли отдавать жизнь за мгновение полета? Мгновение мечты, а потом смерть… А она сама? Столько лет в штормовых ветрах, а теперь вся жизнь без неба?..
Когда Расс впервые обратил на нее внимание, Марис была самым счастливым ребенком на свете. Когда через несколько лет он принял ее в дочери и научил покорять небо, Марис казалось, что это волшебный сон. Ее родной отец к тому времени погиб в море: сбился с обычного курса во время шторма, и на его лодку напала разъяренная сцилла. Поэтому мать приняла предложение Расса с радостью, как избавление. И для Марис началась новая жизнь. Жизнь на крыльях! Все ее сказочные мечты превратились в действительность. «Деревянные Крылья был прав, — думала она. — Надо только мечтать и очень сильно хотеть, и тогда все придет».
Вера в чудеса покинула ее, когда она узнала, кому будут принадлежать крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Но однажды вечером он сказал, что крылья будут принадлежать его сыну, маленькому Коллю… Жизнь для Марис потеряла всякий смысл.
И сейчас на берегу воспоминания с повой силой нахлынули на Марис.
— Я летаю гораздо лучше, чем он когда-нибудь сможет, — сказала она дрожащим голосом.
— Не спорю. Но это не имеет значения. Колль — мой родной сын.
— Но это несправедливо! — закричала Марис, давая волю протесту, затаенному еще с момента ее вступления в Возраст, когда Расс решил, чьи будут крылья.
К тому времени Колль уже вырос, окреп, хотя и был еще слишком мал, чтобы владеть крыльями, но в тринадцать лет крылья должны перейти к нему. Марис не имела на них никаких прав. Таков закон летателей, чтимый с давних пор, еще со времен Звездоплавателей, легендарных людей, которые и создали крылья. Первый ребенок в семье летателя наследует крылья. И умение здесь ничего не значит. Только право рождения. А Марис родилась в рыбацкой семье, которая не оставила ей ничего, кроме обломков старой деревянной лодки…
— Справедливо или нет — таков закон, Марис. Ты знала его давно, но просто не принимала всерьез. Шесть лет ты играла в летателей, и я позволял, потому что тебе это нравилось, потому что Коллю нужен был опытный учитель и еще потому, что для нашего большого острова два оставшихся летателя слишком мало. Но ты с самого начала знала, чем это кончится…
Марис чувствовала в душе невыносимую боль. Зачем он так? Ведь он же по себе знает, что значит расстаться с небом…
— Пошли! — сказал Расс. — Твои полеты закончились.
Крылья все еще не были сложены.
— Я убегу! — не помня себя от отчаяния крикнула Марис. — И ты меня больше не увидишь! Я убегу на остров, где нет летателя. Они будут рады мне независимо от того, как мне достались эти крылья.
— К сожалению, не получится, — грустно сказал Расс. — Другие летатели начнут избегать этот остров. Так уже было, когда сумасшедший Правитель Кеннехата велел казнить Летателя, Принесшего Плохие Вести. У тебя отберут крылья, куда бы ты ни полетела. Ни один Правитель не станет рисковать.
— Тогда я… поломаю их! — Марис была уже на грани срыва и сама не понимала, что говорит. — Он тоже никогда не полетит, я…
Фонарь выскользнул из пальцев Расса, разбитое стекло звякнуло на камнях, и свет погас. Единственной здоровой рукой Расс крепко ухватил Марис за запястье.
— Ты не сможешь, даже если бы захотела. И ты не поступишь так с Коллем. Но все-таки отдай мне крылья.
— Я не буду…
— Не знаю, что ты будешь или не будешь. Утром я думал, что ты решила погибнуть во время шторма, чтобы не расставаться с крыльями. Потому так испугался и разозлился. Я знаю, каково это, Марис. Но ты не должна винить Колля.
— Я не виню… и не стану удерживать его от полетов. Но я так хочу летать сама!.. Отец, ну пожалуйста.
Слезы побежали по ее щекам, и она двинулась ближе к Рассу, ища у него утешения.
— Марис. — Он хотел обнять ее, утешить, но мешали крылья. — Я ничего не могу изменить. Так уж сложилось. Тебе придется научиться жить без крыльев, как пришлось мне. По крайней мере ты летала, ты испытала восторг и радость полета.
— Но этого мало! — сквозь слезы отозвалась Марис. — Когда я была маленькой, еще в своей родной семье, я думала, этого достаточно. Ты был тогда лучшим летателем Эмберли. Я смотрела со скалы на тебя и на других и думала: если бы мне хоть на минутку крылья, то этого будет достаточно, я буду счастлива на всю жизнь. Но теперь знаю, что это не так.
Суровые морщины исчезли с лица Расса, он ласково прикоснулся к ее щеке, отер слезы.
— Наверно, ты права, — сказал он с усилием. — Я думал, если позволю тебе полетать хоть немного, это будет лучше, чем ничего. Но не получилось, да? Теперь ты никогда не станешь счастливой: не сможешь жить как бескрылые, потому что летала… Ты знаешь, как это прекрасно, и теперь будешь чувствовать себя обделенной.
Он внезапно замолчал, и Марис поняла, что он говорит не столько о ней, сколько о себе.
Отец помог ей снять и аккуратно сложить крылья, и они направились к дому. Дом, двухэтажное деревянное строение, стоял в окружении деревьев на берегу ручья. Летатели могли позволить себе такую роскошь. В дверях Расс пожелал Марис спокойной ночи и унес крылья с собой. Марис хотелось плакать… Что же она наделала? Отец ей больше не верит?!
Она забрела на кухню, нашла сыр, холодное мясо, чай и отнесла все в гостиную. Зажгла свечу в центре стола, поела немного, не сводя завороженного взгляда с танцующего пламени.
В дверях появился Колль и неуверенно остановился.
— Привет, Марис… Я ждал… Я рад, что ты вернулась.
Для своих тринадцати лет он был довольно высок. Гибкий, даже изящный. Длинные светло-рыжие волосы, пробивающийся над верхней губой пушок.
— Привет, Колль. Садись, не стой в дверях. Извини, что я взяла крылья.
— Я не возражаю, ты же знаешь, — сказал он, присаживаясь. — Ты летаешь гораздо лучше меня и… ну ты сама все знаешь. Отец разозлился?
Марис кивнула. У Колля был безрадостный, даже испуганный вид.
— Осталась всего неделя, Марис. Что будем делать? — спросил он, не глядя на сестру.
— А что мы можем? У нас нет выбора. — Она вздохнула и погладила Колля по руке.
Они уже не раз говорили на эту тему, и Марис воспринимала его мучения как свои собственные. Она заменяла ему сестру и мать, и Колль доверял ей безгранично. Он раскрыл Марис свой главный секрет, свой страх перед небом, которого всегда стыдился.
И сейчас он глядел на нее, как ребенок смотрит на мать, зная, что она бессильна ему помочь, но все еще надеясь.
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Закон, Колль. — Марис вздохнула. — Ты же знаешь, нельзя нарушать традиций. Если бы у нас был выбор, мне бы достались крылья. Я бы стала летателем, а ты — певцом. Мы бы оба гордились тем, что делаем, и делаем хорошо… Мне будет тяжело смириться. Я так хочу крылья! Я владела ими, и мне кажется несправедливым, что сейчас их отбирают, но, может быть, это правильно, а я просто чего-то не понимаю. Люди, гораздо мудрее нас, решили, как все должно быть, а мы упрямо, по-детски, хотим все по-своему.
Колль нервно облизнул губы:
— Нет!
Марис вопросительно взглянула на него.
— Это неправильно, Марис. — Он упрямо тряхнул головой. — Совершенно неправильно! Я не хочу летать! И не хочу отбирать у тебя крылья. Какая нелепость. Я причиняю тебе боль, но не могу обидеть отца. Как я ему скажу? Я его сын и все такое… я обязан принять крылья. Он не простит мне отказа. Но нет ни одной песни о летателе, который боялся бы неба, как я. Настоящие летатели бесстрашны, значит, я просто не создан для этого.
Марис заметила, как у него дрожат руки.
— Не волнуйся, Колль. Все будет в порядке. На самом деле всем поначалу страшновато. И мне тоже… — Она солгала, чтобы успокоить брата.
— Но это несправедливо! — захныкал Колль. — Я хочу петь. А если меня заставят летать, я не смогу научиться петь, как поет Баррион. Зачем мне крылья? Марис, почему не тебе, раз ты так хочешь летать? Почему?
Марис, сама чуть не плача, смотрела на брата затуманенным взглядом и не находила ответа ни для него, ни для себя.
— Не знаю, малыш. Так было всегда, и, наверно, так должно быть…
Они долго сидели при свете свечи напротив друг друга, беспомощные и униженные. Говорили и говорили все об одном и том же. Два человека, пойманные в сети традиций, что были гораздо старше их обоих. Традиций, смысл которых они не могли понять…
Они разошлись уже под утро, так ничего и не решив. Оставшись одна, Марис с новой силой ощутила потерю, негодование, стыд. Она плакала, засыпая, и во сне снова увидела фиолетовое штормовое небо, в которое ей никогда больше не подняться.
Неделя, казалось, тянулась вечно.
Десятки раз за эти бесконечные дни Марис приходила на прыжковую скалу. Стояла беспомощно на самой вершине, держа руки в карманах, наблюдая за морем. Внизу проплывали рыбачьи лодки, кружили чайки, а как-то раз она заметила далеко-далеко стаю охотящихся серых морских кошек. И хотя внезапное сокращение ее горизонтов только сильнее растравляло душу, она продолжала приходить сюда, страстно желая единения с ветром. Но ветер лишь трепал ее волосы и уносился прочь.
Однажды она заметила, что за ней издали наблюдает Колль, но позже никто из них не обмолвился об этом.
Крылья хранились у Расса, поскольку они всегда принадлежали ему и будут принадлежать до тех пор, пока их не примет Колль. Когда Малому Эмберли требовался летатель, поручения выполнял Корм, живший в другом конце острова, или Шалли, которая летала в морском дозоре еще в те времена, когда Марис только-только осваивала крылья. Так что на острове осталось всего два летателя, пока Колль не получил полагающиеся ему по рождению крылья.
Отношение Расса к Марис тоже переменилось. Порой он сердился на нее, когда заставал в глубоких раздумьях, порой садился рядом, обнимал здоровой рукой и горевал вместе с ней. Он никак не мог найти золотую середину и поэтому начал избегать ее, отдавая все свободное время Коллю, с радостью и энтузиазмом готовя его к получению крыльев. Колль, будучи послушным сыном, в свою очередь старался отвечать ему тем же, но Марис знала, что он часто уходил куда-то с гитарой и подолгу пропадал в одиночестве.
За день да вступления Колля в Возраст Марис сидела, свесив ноги, на краю скалы и наблюдала за Шалли, выписывающей серебряные круги на фоне яркого неба. Шалли объяснила, что высматривает морских кошек для рыбаков, но Марис достаточно долго была летателем сама и прекрасно знала, что заставляет ее кружить там. Просто летать — это счастье. Даже отсюда Марис чувствовала далекое эхо ее радостного полета, и, когда полоска серебра на миг вспыхивала на солнце при очередном развороте, что-то так же радостно взмывало у нее внутри.
«Неужели все кончилось? — спрашивала она себя. — Не может быть. Ведь я помню, как с этой радости все начиналось».
Она действительно все помнила. Иногда ей казалось, что она полюбила небо еще до того, как научилась ходить. Хотя вряд ли. Во всяком случае, ее мать — ее родная мать — говорила, что это не так. Марис хорошо помнила скалу, куда она взбиралась почти каждую неделю и в четыре года, и в пять, и в шесть… Там она проводила буквально целые дни, встречая и провожая летателей, и мать всегда очень сердилась, когда заставала, ее на верхней площадке.
— У тебя никогда не будет крыльев, Марис, — воспитывала она дочь после непременного наказания. — И нечего тратить время на пустые мечты. Я не хочу, чтобы из моей дочери вырос еще один Дурачок — Деревянные Крылья.
Старую сказку про Деревянные Крылья мать рассказывала каждый раз заново, когда заставала Марис на скале, — сказку про сына плотника, который хотел летать. В их семье никогда не было летателей, но он никого не слушал и хотел только одного — неба. Сделал себе в мастерской отца крылья — большие, широкие, из точеного, отполированного дерева. И все восхищались их красотой, все, кроме летателей. Те только молча покачивали головами. Когда Деревянные Крылья взобрался на прыжковую скалу, летатели поднялись в воздух и, ожидая его, стали бесшумно кружить рядом. Деревянные Крылья разбежался, прыгнул… и, кувыркаясь, полетел вниз, навстречу смерти.
— А мораль в том, — всегда добавляла мать, — что не надо браться не за свое дело.
Но так ли это? Пока Марис была маленькая, этот вопрос мало ее волновал; она вообще выкинула из головы все россказни о Деревянных Крыльях. Когда же она подросла, притча стала восприниматься в ином свете, и Марис утвердилась в мысли, что матери просто не доступна жажда неба. Деревянные Крылья победил, потому что все-таки полетел, хотя и заплатил за это своей жизнью. И погиб он, как погибают летатели. А они пришли к скале не посмеяться над ним и не отговаривать — они его понимали и хотели сопровождать, потому что он новичок в небе. Бескрылые же смеялись над героем сказки, его имя стало синонимом дурачка. Но ни один летатель не может слушать эту историю без волнения.
Марис в задумчивости сидела на холодном камне, глядя на виражи Шалли, Стоит ли отдавать жизнь за мгновение полета? Мгновение мечты, а потом смерть… А она сама? Столько лет в штормовых ветрах, а теперь вся жизнь без неба?..
Когда Расс впервые обратил на нее внимание, Марис была самым счастливым ребенком на свете. Когда через несколько лет он принял ее в дочери и научил покорять небо, Марис казалось, что это волшебный сон. Ее родной отец к тому времени погиб в море: сбился с обычного курса во время шторма, и на его лодку напала разъяренная сцилла. Поэтому мать приняла предложение Расса с радостью, как избавление. И для Марис началась новая жизнь. Жизнь на крыльях! Все ее сказочные мечты превратились в действительность. «Деревянные Крылья был прав, — думала она. — Надо только мечтать и очень сильно хотеть, и тогда все придет».
Вера в чудеса покинула ее, когда она узнала, кому будут принадлежать крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50