Но минуты шли за минутами, передо мной в колеблющемся
сумраке плыли, путаясь с действительностью, картины похождений отважных
мушкетеров, отражение света на зеркале превратилось в сияющее солнце над
Парижем, которое то вспыхивало, то гасло и наконец исчезло. Книга выпала у
меня из рук, и я уснул тревожным и чутким сном. Проснулся я как будто от
неожиданного толчка. Оплывшие свечи догорали, я приподнялся, чтобы их
потушить, и с затаенным страхом взглянул еще раз на окошко в дверях. Из
черной тьмы на меня глянуло чье-то бледное худое лицо с неподвижными
блестящими глазами. Я замер от ужаса, не имея силы, чтобы крикнуть или
отвести глаза от этого видения.
- Кто там? - спросил я наконец хриплым, чужим голосом. - Это вы,
Циранкевич?
Лицо медленно отодвинулось и исчезло в темноте. Свечи догорали,
вспыхивая длинным синеватым пламенем. Я почувствовал, что умру от страха,
если останусь один в темноте, и с тем приливом мужества, которое дает
неотвратимая опасность, схватил подсвечник, отодвинул железный засов и
выбежал в коридор, высоко поднимая свечи и крича во все горло:
- Варт! Циранкевич! Варт! Вставайте... скорей!..
Казалось, десятки замирающих голосов повторяют мой крик в пустых
коридорах и разносят его по всему монастырю.
Варт в исподнем белье появился на пороге своей комнаты.
- Что с вами? - спросил он. - Почему вы так отчаянно кричите? Что
случилось?
- Здесь кто-то был. Я видел лицо!..
- Где?
- В окошке двери!
- Может быть, вам это только показалось? Я сам запирал все двери в
эту галерею и в столовую.
- Уверяю вас... - дрожащим от волнения голосом начал я, но в ту же
минуту раздался отчетливый стук железной решетки в другом конце коридора.
Варт выпрямился, услышав этот дребезжащий звук, и с криком: "Теперь
он от нас не уйдет!" - побежал по галерее. Впереди него неслась черная
тень, отбрасываемая на каменный пол пламенем свечи и зажженной бумаги. Мы
быстро добежали до конца коридора, и когда очутились в зале, то на
мгновение увидели чью-то серую фигуру, неслышно скользившую между
колоннами.
- Скорей, скорей! - подбадривал Варт меня, но я не умел так быстро
бегать, как он, и все больше и больше отставал от своего напарника.
Голос ученого слышался уже из того тоннеля, в котором я был днем.
- Он здесь! - кричал Варт. - Не отставайте! Давайте свечи! Боже мой!
Кто это?!
В то же мгновение прогремел оглушительный выстрел, всколыхнувший весь
мрак старинного здания, и сразу наступила тишина. Я продолжал бежать как
сумасшедший, плохо сознавая, что делаю, пока не наткнулся на тело Варта.
Он лежал лицом вниз, с откинутой правой рукой. Горела только одна свеча, и
при ее дрожащем свете я ничего не мог рассмотреть вокруг себя, но зато
слышал чьи-то тяжелые шаги, удалявшиеся по лестнице, которая вела на
башню. В то же время мои необычайно напряженные чувства позволяли
угадывать присутствие еще одного человека, который стоял в конце тоннеля,
на пороге часовни.
Я бросил подсвечник около трупа и, не помню как, добрался до
столовой, где увидел полуодетого Гула, Циранкевича с одеялом на плечах и
Капсукаса, который по-видимому, еще не ложился. В дверях стоял Гинтарас.
- Что случилось? Где Варт? Кто стрелял?! - засыпали они меня
вопросами и после первых моих слов бросились из столовой.
Через несколько минут Гул и Циранкевич внесли труп своего погибшего
товарища и положили его на скамью. Я немного успокоился и мог наконец
связно рассказать о том, что произошло со мной и Вартом.
- Следовательно, их было двое, - заметил Гул, когда я закончил
рассказывать. - Один, несомненно, этот таинственный Икс, который, видимо,
очень торопится осуществить свои угрозы. Но кто же другой, и как он проник
в запертый коридор? Или, может быть, Варт забыл запереть двери?
- Этого вам никогда не удастся узнать, - угрюмо пробормотал Гинтарас.
- Почему?
- Потому что есть вещи, о которых не пишут в самых ученых книгах.
- Но, как бы там ни было, нам всем необходимо соблюдать величайшую
осторожность. Я думаю, что недели через две или самое большее через месяц
все работы будут закончены, и мы сможем уехать отсюда, но до того времени
нам придется жить, как в осажденной крепости. Вам, Циранкевич, я поручаю
обязанности коменданта. Дело идет не только о том, чтобы сохранить нашу
жизнь, но еще, и это самое главное, о будущности моего изобретения.
Последние слова Гула произвели на меня крайне неприятное впечатление.
Этот человек больше всего на свете был озабочен мыслью о своем
разрушительном веществе и, кажется, ни на минуту не задумался бы принести
ему в жертву жизнь своих друзей.
При первых лучах зари Гинтарас сколотил гроб из необструганных досок,
и когда всходило солнце, мы похоронили. Варта на берегу пруда, между двумя
высокими тополями.
Я твердо решил уехать в тот же день и за обедом сказал об этом
профессору. Он нахмурился и ответил:
- Когда гарнизон в опасности, то всегда находятся солдаты, которые
желают уйти.
Я покраснел и резко ответил, что не принадлежу к гарнизону, и мое
присутствие здесь является совершенно случайным.
- Поступайте, как знаете, - холодно сказал Гул.
Я взглянул на опустевшее место Варта, на печальное лицо Капсукаса и
решил остаться, хотя больше всего в эту минуту желал очутиться на залитой
весенним солнцем дороге, убегавшей в Тракай.
С этого дня я сделался полноправным членом маленькой коммуны, был
допущен в лабораторию и присутствовал при всех последних опытах с
радионитом. Прежде чем продолжить рассказ, я считаю необходимым
опровергнуть самым решительным образом те заметки и статьи, появившиеся в
польской печати, в которых говорилось, будто бы профессор Гул посвятил
меня во все тайны приготовления радионита. Эти ложные сведения, неизвестно
кем распространяемые, навлекли на меня множество неприятностей, о которых
здесь не место говорить. Достаточно упомянуть, что я несколько раз лишался
всех своих бумаг и однажды едва не был убит в поезде, шедшем из Варшавы в
Вильнюс. Вероятно, под влиянием этих газетных заметок, ко мне обращался
военный агент одного Европейского государства и позднее представитель США
с просьбой продать секрет изобретения профессора Гула. Переговоры эти
оборвались в самом начале, так как и первому и второму я ответил, что не
располагаю тем товаром, за которым они явились по поручению своих
спецслужб. Великая Отечественная война вновь воскресила эту старую
историю, погребенную в развалинах бернардинского монастыря, и принесшую
мне столько тяжелых и опасных минут. Заявляю для сведения всех тех лиц,
которые возобновили свои попытки вырвать у меня секрет изготовления
ужасного разрушительного вещества, что у меня никогда не было в руках
бумаг Гула. Не стану отрицать, я знаю кое-что, недалеко не все. Мне
известна, да и то не вполне, общая теория, принципы, но не их практическое
применение. Печатая этот рассказ, представляющий вполне точное и правдивое
изложение трагических событий, случившихся в лаборатории профессора Гула,
я надеюсь, что мне наконец поверят и оставят меня в покое. В этой главе я
помещаю те немногие сведения о радионите, которые мне удалось
разновременно получить от Гула и его сотрудников. Не знаю, представят ли
они интерес для обыкновенного читателя, но изобретатели и техники найдут в
них указание на ту тропинку, по которой шел человек, достигший совершенно
необычайных, чудовищных и фантастических результатов в деле разрушения.
Может быть, кому-нибудь из них удастся получить то вознаграждение, которое
по всей справедливости должно было бы принадлежать Гулу. К сожалению, мои
заметки, которые я составил в Тракае, давно украдены, и приходится по
памяти восстанавливать объяснения людей, обладавших огромными знаниями в
наиболее запутанной и темной области физико-химических наук.
Лаборатория, из которой вышел радионит, помещалась в подвалах,
тянувшихся под южной частью здания. В этом подземелье, куда скудный свет
проникал через заделанные решетками окна под потолком, по странной
случайности сохранились еще печи, кубы и тигли какого-то средневекового
алхимика. Рентгеноустановка и динамо-машина Гула стояли на том месте, где
беспорядочно валялись рычаги, колеса и винты какого-то распавшегося
древнего механизма, а огромный горн алхимика в дальнем углу Циранкевич
приспособил для накаливания радиоактивных металлов. Около стен лежали
груды мусора и черный шлак, выброшенный из печей древних и новых химиков.
Колбы, реторты и другая стеклянная посуда самых разнообразных и
причудливых форм наполняли глубокие ниши: холодный блеск полированного
металла и грозно-трепетное синее пламя, с неистовым шумом вырывавшееся из
конической трубы в середине лаборатории, оживляли мрачные своды подвала,
затянутые густой копотью.
Изобретение радионита, как говорил мне Гул, было в такой же степени
делом случая, как и результатом упорной научной работы, сопровождаемой
бесконечным числом опытов. Гул и его сотрудники исходили из того
предположения, что при известных условиях все вещества способны к такому
же выделению энергии, как и радиоактивные металлы. Со времени работ
Беккереля, супругов Кюри, Резерфорда, Нильса Бора известно, что
распавшиеся разрушенные атомы радия дают начало непрерывному потоку
мельчайших частиц, которые уносятся со страшной скоростью в десятки тысяч
километров в секунду. Если бы снаряды наших артиллерийских орудий обладали
подобной скоростью, то их разрушительная энергия возросла бы в миллионы
раз. Но в сравнении с радионитным потоком, снаряд, выпущенный
сорокапятимиллиметровой пушкой, движется так же медленно, как улитка рядом
с курьерским поездом. Каждая крупинка радиоактивного вещества представляет
маленький вулкан, извержение которого может продолжаться в течение столь
долгого времени, что в сравнении с человеческой жизнью оно кажется почти
бесконечным. По наблюдениям и вычислениям Резерфорда средняя
продолжительность существования радия равна 2550 годам. Уран сохраняется
неизмеримо дольше, и средний срок его существования надо исчислять
миллионами лет. Уже по этому можно судить, до какой степени неуловима та
мельчайшая атомная пыль, которая непрерывно рассеивается радиоактивными
металлами. И это к нашему счастью, так как такое рассеивание и превращение
материи сопровождается колоссальным выделением энергии. На основании
точных вычислений Гула, распадающиеся атомы ста граммов меди или свинца
могли, бы приводить в движение в течение десяти дней все машины Польши и
Литвы. Скрытый в куске радия запас работы, по давно известным опытам, в
пятьсот тысяч раз превышает ту работу, какую может дать теплота,
выделяемая при сгорании равного ему по весу куска угля. Вся сила
Ниагарского водопада ничтожна в сравнении с мощностью этих невидимых
титанов, которые когда-нибудь будут служить человеку и дадут ему такое
могущество, о котором он теперь не смеет и мечтать. Вокруг нас в каждом
предмете скрыта безмерная энергия, которая, если бы она разом вырвалась
наружу, способна была бы произвести стихийное разрушение. Но какое
практическое приложение возможно будет в последующее время сделать из этих
парадоксальных, хотя и бесспорных истин? Пользование новым видом энергии,
скрытой в атомах, почти так же трудно, как если бы она находилась на
другой планете. Нам известны лишь очень немногие радиоактивные вещества,
которые с медлительностью, свойственной геологическим процессам, выделяют
и рассеивают заключенную в них силу, превращенную в электромагнитные и
световые волны, что по существу одно и то же, в движение бесконечно малых
материальных частиц. Если представить себе такие существа, для которых
время тянулось бы в миллион раз медленнее, чем для нас, то они могли бы,
пожалуй, каким-нибудь способом собирать, концентрировать энергию
радиоактивных тел и пользоваться ею для работы или взрывов и массового
истребления друг друга. Они открыли, бы десятки других, излучающих энергию
элементов, которые слишком медленно теряют свои атомы для того, чтобы мы
сумели заметить это общее течение, бесконечный круговорот материи и силы.
Великое изобретение Гула и заключалось именно в том, что ему после
трехлетних трудов удалось ускорить радиоактивное излучение большей части
тел, а при помощи Варта, и в особенности Капсукаса, процесс этот был
доведен до нескольких мгновений.
1 2 3 4 5 6 7 8