Так, одна семейная пара решила посоветоваться с ним, за кого выдать дочь. У дочери было два жениха. Один, молодой человек по имени Генрих, немецкой крови и лютеранского вероисповедания, был богат и хорош собой. Посватавшись первым, он уже получил согласие, и тут появился второй жених, Иван. Этот Иван был небогат, хотя и деловит, и служил приказчиком в магазине… Накупив булок, ладана и свечей, родители отправились к старцу. Не дав им сказать ни слова, отец Феофил выскочил из кельи со словами:
– За Ивана, за Ивана… Не смейте отдавать за Генриха-болвана!
Родители послушались, и брак оказался счастливым.
* * *
Однажды некий крестьянин спросил у отца Феофила:
– Батюшка, откуда вы все знаете? Как вам удается предугадывать жизнь людей?
– Ничего трудного здесь нет, – ответил старец. – Хочешь и ты стать таким?
– Очень хочу, батюшка… Научите.
– Ну так вырви у себя ресницу и завяжи на ней два узелка. Как сделаешь это, сразу станешь таким умным, как я.
Поразмыслив над этим советом, крестьянин понял, насколько “легко” достался блаженному его дар…
* * *
Старец много молился и искал для этого уединения. В лесу, неподалеку от Китаевской пустыни, был пень. На нем старец иногда по целым суткам простаивал коленопреклоненный. (В 70-х годах XIX века этот пень показывали всем паломникам Киева.) Иногда отец Феофил молился в громадном дупле старого срубленного дуба. В дупле висело Распятие и горела лампадка. Случалось, старец проводил в этом дупле дни и ночи.
Сестра милосердия Александра Григорьевна Черникова рассказывала:
“Моя мать отлично знала Феофила, была близка к нему и велела непременно благословиться у него. Старца не было в обители, и мы отправились искать его по лесу. Мне тогда было шесть лет, а братишке моему Шуре – пять. И вот, когда мы резвились и играли, увидела я над обрывом глубокого яра громадный срубленный дуб. „Смотри-ка, Шура, – кричу, – вон дерево с дуплом!“ Заглянули мы туда, а там стоит и молится худощавый высокий монах. На голове у него скуфейка, такая, как сейчас преподобного Серафима рисуют, а в руках – раскрытая книга. Я не испугалась, а побежала к своим и зову: „Идите, идите сюда! Отец Феофил в дупле стоит!“ Увидал нас старец, что мы к нему направляемся, вышел к нам навстречу, лицо такое светлое, ясное, а на губах мелькает блаженная улыбка. Прежде всех благословил нас, детей. Подошел к Шуре и говорит:
– Хорошее ты дитя, кроткое, милое, послушное. Пусть тебя Господь благословит. Но хорошие и Богу нужны.
Потом стал передо мною, положил на голову руки, погладил и глубоко-глубоко вздохнул.
– Бедное, бедное дитя. Горька твоя доля. Целый век будешь трудиться на земле, а благодарности ни от кого”.
Предсказание отца Феофила в точности сбылось: Шура вскоре заболел и через три месяца отдал Богу свою чистую душу, а сама Александра Григорьевна свой век прожила в одиночестве, работала сестрой милосердия.
* * *
Как-то к старцу пришел подрядчик по постройке Владимирского собора Кондрат Ховалкин. Его постигло страшное горе: скончалась дочь, единственное утешение его одинокой жизни.
– Чего скорбишь? – сказал ему старец. – Сиди в келии да молитву Иисусову твори: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного”. Все пройдет.
– Едва ли пройдет, батюшка! Свет моей жизни погиб для меня…
– Свет твоей жизни – Иисус Христос. Купи себе на мантию – скоро монахом станешь…
Так и вышло: через несколько лет Кондрат Козьмич действительно поступил в Глосеевскую пустынь, выстроил монастырскую гостиницу и начал подвиг спасения…
* * *
Другое любопытное предсказание старец дал одному юноше. Этот юноша поступил в Михайловский монастырь и был назначен помощником келаря (заведующего монастырским хозяйством). Келарь отчего-то невзлюбил своего помощника и стал гнать его. Послушник собрал вещи и в слезах поспешил к старцу Феофилу в Китаев. Он подошел к келье и постучался:
– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас…
Старец не дал ему докончить, отворил дверь и сердито сказал:
– Ты чего пришел? Ступай, Павел, сейчас же обратно! Ступай, ступай!
Юноша подумал: “Вот тебе и на! Говорят, прозорливый, а он меня Павлом зовет. Какой же я Павел…”
И все-таки он отправился обратно. Вернувшись в обитель, молодой человек узнал, что епископ Аполлинарий уже распорядился вернуть его, сделав строгий выговор келарю. Юноше разрешили вернуться к послушанию, а вскоре постригли в мантию и нарекли его предсказанным Феофилом именем – Павлом.
* * *
Однажды в Китаев приехала вдова капитана Мария Кузьминична Шепелева с маленьким сыном Володей, немым от рождения.
Увидев их на дворе пустыни, отец Феофил обрадовался и, указывая на мальчика, сказал:
– Ага! Монашонок идет, монашонок!
В другой раз старец позвал Володю в свою келью и стал угощать его пряниками со словами:
– Ешь, ешь… Вырастешь – не пряники, а Христа принимать будешь.
Вдова догадалась, что отец Феофил предсказывает ее сыну судьбу священника в монашеском чине. Она недоумевала: как это возможно? Ведь сын ее был немым!
Однако предсказание отца Феофила сбылось. Спустя годы Володя совершенно исцелился от немоты и стал не только иеромонахом, но и знаменитым старцем…
* * *
Надо сказать и о некоторых чудесах преподобного Феофила, которые, как и его предсказания, также имели характер юродства.
В Киевской Духовной академии в то время преподавал Виктор Ипатьевич Аскоченский, впоследствии – редактор журнала “Домашняя беседа”. По характеристике Николая Лескова, это был человек талантливый, однако сделавший из своих способностей “едва ли не худшее употребление”. В Киеве Аскоченский вел жизнь гуляки и ухажера. Лесков пишет о нем:
“Молодцеватый и задорный, он служил для многих образцом в тонкой науке волокитства, которую практиковал, впрочем, преимущественно „по купечеству“. У женщин настоящего светского воспитания он никакого успеха не имел и даже не получал к ним доступа. Аскоченский одевался щеголем, но без вкуса, и не имел ни мягкости, ни воспитанности: он был дерзок и груб в разговоре, очень неприятен в манерах. По словам одного из его киевских современников, впоследствии профессора Казанского университета, А.О.Яновича, он всегда напоминал „переодевшегося архиерея“. Аскоченский ходил в панталонах рококо и в светлой шляпе на своей крутой голове, а на каждой из его двух рук висело по одной подольской барышне. Он вел девиц и метал встречным знакомым свои тупые семинарские остроты…”[7]
Аскоченский был страстным курильщиком. Рассказывали, что, когда он еще учился в Киевской академии, ее ректор отец Иннокентий[8] как-то отобрал у студентов трубки. Виктор Аскоченский явился к ректору и дерзко потребовал вернуть “свою собственность”. Когда отец Иннокентий приказал наглецу выйти вон, тот схватил со стола свой чубук и переломил в колене.
Вот этому-то молодцу и пришлось изведать на себе чудесные способности преподобного Феофила. Произошло это так.
Как-то старец шел по аллее монастырского двора с подаренным ему только что горшочком тертой редьки с квасом. Тут-то ему и повстречался Виктор Аскоченский. Преподаватель академии курил сигару и пустил прямо на старца облако ядовитого дыма. Старец ничего не сказал, только брызнул в спину уходящего Аскоченского пальцем из горшочка.
Возвратившись домой, Виктор Ипатьевич сел обедать, но поданное блюдо оказалось пропитано запахом… редьки. Аскоченский выплеснул из тарелки содержимое и попросил переменить блюдо. Подали, и опять тот же запах! Аскоченский в раздражении накинулся на кухарку и домашних, но никто не мог объяснить ему, откуда берется запах. Подали второе блюдо, повторилось то же самое. Подали третье, опять неприятный запах редьки!
Потеряв терпение, Аскоченский отправился к знакомым. Те сразу заметили ему, что от него сильно пахнет редькой. Виктор Ипатьевич попросил знакомых дать ему что-нибудь поесть, досадуя при этом на неряшливое приготовление домашнего обеда. Каково же было его удивление, когда и у знакомых кушанье оказалось пропитанным запахом редьки! Он отправился в булочную, купил печенье, вернулся домой и сел пить чай. Но и чай, и купленное печенье оказались пропитанными резким запахом тертой редьки…
Прошло три дня. Преподаватель академии совершенно отчаялся что-нибудь понять: все встречающиеся ему знакомые говорили об исходящем от него неприятном запахе редьки. Долго думал Аскоченский о причинах этого странного явления и наконец вспомнил свою встречу со старцем Феофилом. Он отправился в Китаев просить прощения. Никто уже не узнает, что сказал ему старец, но известно, что по возвращении из монастыря Аскоченский от неприятного запаха редьки избавился…
* * *
Старец помогал людям, страдающим страшным недугом – беснованием. Одна вдова, одержимая бесом, чиновница Мария Григорьевна Н., обратилась к отцу Феофилу. Старец помог ей, но сделал это по обыкновению необычным способом. Сначала он прочитал над несчастной Евангелие, а потом крепко ударил Марию книгой по голове, так что та даже присела, и провозгласил:
– Именем Господа нашего Иисуса Христа повелеваю тебе – выйди!
И вдова тотчас почувствовала себя здоровой.
В другой раз к нему явилась киевская мещанка Ефросинья Михайловна Цыбульская – просить благословения поступить в Ржищевский монастырь. Старец дал ей просфору и сказал:
– Вишь ты, куда надумала… А ну-ка, посмотри на меня…
Некоторое время он смотрел ей в глаза, потом решительно сказал:
– Нет, ты не будешь жить в монастыре.
– А где же?
– Около монастыря, около… А в сам монастырь тебе нельзя.
– Почему, батюшка?
– А вот почему: ты будешь кричать, а через сорок восемь лет Бог пришлет священника, который и спасет тебя.
Потом Цыбульская действительно заболела. Уже исцеленная, она рассказывала священнику В.Зноско:
“Страшная, мучительная болезнь, лучше и не вспоминать про нее. Сначала как бы ничего, целую неделю здоровехонька живу, работаю, тружусь, а как настанет воскресенье или праздничный день, – ну и беда! С самого утра начинает что-то к горлу подпирать, того и гляди задушит, а в животе печет, печет как огонь. Нечистый дух там, словно в своей квартире, распоряжается, а я что есть мочи от боли кричу. Чего я только ни делала, чем ни лечилась – ничего не помогает. Только и спасения бывало, что в лаврскую церковь прибежишь да пред чудотворною иконою станешь. Сначала как бы полегчает, но едва только благословение хлебов или Херувимскую песнь начнут, тут тебя и схватит! Да так запечет, моченьки нет; кажись, острым ножом себя от боли зарезала бы. Ну где уж тут в церкви-то устоять? Выбежишь на двор и давай по Лавре бегать, да во всю глотку от боли кричать”.
Отец Феофил часто навещал Ефросинью, утешал, передавал просфоры. Говорил ей: “Терпи; тебе так суждено. За эти страдания тебе ангелы на небе венец сплетут”. Ефросинья терпела, но, по собственным словам, если бы не добрый старец, еще в молодости наложила бы на себя руки… И вот прошло сорок восемь лет. Цыбульская рассказывала:
“Иду я однажды по Лавре, иду и слезами заливаюсь. Вдруг навстречу мне седой священник-старик: „Ты о чем, горемычная, плачешь?“ Я остановилась и рассказала ему свое страшное горе. „Ну-ну, ничего. Успокойся, не плачь. Господь милосерд. Подойди ко мне ближе, расстегни свою грудь“. Я расстегнула, а он обвязал мою шею крепко-накрепко крестовым шнурком, потом снял со своей груди образ святителя Димитрия Ростовского, повесил его мне, жалостливо поглядел, благословил и ушел: „Молись Богу, раба Божия. Крепко молись!“ Прошла неделя, подошел праздник. Ну, думаю, схватит. Нет, ничего. Отправилась я в церковь, достояла до Херувимской, – ничего. Прочитали „Верую“, пропели „Отче наш“, – ничего. Кончилась обедня, вернулась я домой – ничего. Болезнь как в воду канула, точно ее и не бывало совсем. С радостным сердцем прибежала я тогда в Великую церковь…”
* * *
Но иногда старец исцелял сам. На окраине Киева, Шулявке, жила бедная вдова по прозвищу Рудничиха со своей единственной дочерью. Когда-то они держали почтовых лошадей и занимались торговлей, но после смерти мужа Рудничиха осталась без всяких средств и впала в крайнюю нищету. К довершению всех бед ее дочь заболела лихорадкой. Девушка лежала без памяти, а у матери даже не было денег, чтобы пригласить врача. Вдова хотела было отправиться за несколько верст в Китаев, к старцу Феофилу, о котором была наслышана, но побоялась оставить умирающую.
И вдруг раздался стук в дверь. Рудничиха побежала открывать и обомлела: у порога стоял сам старец Феофил.
– Ладно, ладно, – сказал он. – Ты желала меня видеть, вот я и пришел…
Старец встал возле постели умирающей и благословил ее. Рудничиха упала ему в ноги и заплакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– За Ивана, за Ивана… Не смейте отдавать за Генриха-болвана!
Родители послушались, и брак оказался счастливым.
* * *
Однажды некий крестьянин спросил у отца Феофила:
– Батюшка, откуда вы все знаете? Как вам удается предугадывать жизнь людей?
– Ничего трудного здесь нет, – ответил старец. – Хочешь и ты стать таким?
– Очень хочу, батюшка… Научите.
– Ну так вырви у себя ресницу и завяжи на ней два узелка. Как сделаешь это, сразу станешь таким умным, как я.
Поразмыслив над этим советом, крестьянин понял, насколько “легко” достался блаженному его дар…
* * *
Старец много молился и искал для этого уединения. В лесу, неподалеку от Китаевской пустыни, был пень. На нем старец иногда по целым суткам простаивал коленопреклоненный. (В 70-х годах XIX века этот пень показывали всем паломникам Киева.) Иногда отец Феофил молился в громадном дупле старого срубленного дуба. В дупле висело Распятие и горела лампадка. Случалось, старец проводил в этом дупле дни и ночи.
Сестра милосердия Александра Григорьевна Черникова рассказывала:
“Моя мать отлично знала Феофила, была близка к нему и велела непременно благословиться у него. Старца не было в обители, и мы отправились искать его по лесу. Мне тогда было шесть лет, а братишке моему Шуре – пять. И вот, когда мы резвились и играли, увидела я над обрывом глубокого яра громадный срубленный дуб. „Смотри-ка, Шура, – кричу, – вон дерево с дуплом!“ Заглянули мы туда, а там стоит и молится худощавый высокий монах. На голове у него скуфейка, такая, как сейчас преподобного Серафима рисуют, а в руках – раскрытая книга. Я не испугалась, а побежала к своим и зову: „Идите, идите сюда! Отец Феофил в дупле стоит!“ Увидал нас старец, что мы к нему направляемся, вышел к нам навстречу, лицо такое светлое, ясное, а на губах мелькает блаженная улыбка. Прежде всех благословил нас, детей. Подошел к Шуре и говорит:
– Хорошее ты дитя, кроткое, милое, послушное. Пусть тебя Господь благословит. Но хорошие и Богу нужны.
Потом стал передо мною, положил на голову руки, погладил и глубоко-глубоко вздохнул.
– Бедное, бедное дитя. Горька твоя доля. Целый век будешь трудиться на земле, а благодарности ни от кого”.
Предсказание отца Феофила в точности сбылось: Шура вскоре заболел и через три месяца отдал Богу свою чистую душу, а сама Александра Григорьевна свой век прожила в одиночестве, работала сестрой милосердия.
* * *
Как-то к старцу пришел подрядчик по постройке Владимирского собора Кондрат Ховалкин. Его постигло страшное горе: скончалась дочь, единственное утешение его одинокой жизни.
– Чего скорбишь? – сказал ему старец. – Сиди в келии да молитву Иисусову твори: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного”. Все пройдет.
– Едва ли пройдет, батюшка! Свет моей жизни погиб для меня…
– Свет твоей жизни – Иисус Христос. Купи себе на мантию – скоро монахом станешь…
Так и вышло: через несколько лет Кондрат Козьмич действительно поступил в Глосеевскую пустынь, выстроил монастырскую гостиницу и начал подвиг спасения…
* * *
Другое любопытное предсказание старец дал одному юноше. Этот юноша поступил в Михайловский монастырь и был назначен помощником келаря (заведующего монастырским хозяйством). Келарь отчего-то невзлюбил своего помощника и стал гнать его. Послушник собрал вещи и в слезах поспешил к старцу Феофилу в Китаев. Он подошел к келье и постучался:
– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас…
Старец не дал ему докончить, отворил дверь и сердито сказал:
– Ты чего пришел? Ступай, Павел, сейчас же обратно! Ступай, ступай!
Юноша подумал: “Вот тебе и на! Говорят, прозорливый, а он меня Павлом зовет. Какой же я Павел…”
И все-таки он отправился обратно. Вернувшись в обитель, молодой человек узнал, что епископ Аполлинарий уже распорядился вернуть его, сделав строгий выговор келарю. Юноше разрешили вернуться к послушанию, а вскоре постригли в мантию и нарекли его предсказанным Феофилом именем – Павлом.
* * *
Однажды в Китаев приехала вдова капитана Мария Кузьминична Шепелева с маленьким сыном Володей, немым от рождения.
Увидев их на дворе пустыни, отец Феофил обрадовался и, указывая на мальчика, сказал:
– Ага! Монашонок идет, монашонок!
В другой раз старец позвал Володю в свою келью и стал угощать его пряниками со словами:
– Ешь, ешь… Вырастешь – не пряники, а Христа принимать будешь.
Вдова догадалась, что отец Феофил предсказывает ее сыну судьбу священника в монашеском чине. Она недоумевала: как это возможно? Ведь сын ее был немым!
Однако предсказание отца Феофила сбылось. Спустя годы Володя совершенно исцелился от немоты и стал не только иеромонахом, но и знаменитым старцем…
* * *
Надо сказать и о некоторых чудесах преподобного Феофила, которые, как и его предсказания, также имели характер юродства.
В Киевской Духовной академии в то время преподавал Виктор Ипатьевич Аскоченский, впоследствии – редактор журнала “Домашняя беседа”. По характеристике Николая Лескова, это был человек талантливый, однако сделавший из своих способностей “едва ли не худшее употребление”. В Киеве Аскоченский вел жизнь гуляки и ухажера. Лесков пишет о нем:
“Молодцеватый и задорный, он служил для многих образцом в тонкой науке волокитства, которую практиковал, впрочем, преимущественно „по купечеству“. У женщин настоящего светского воспитания он никакого успеха не имел и даже не получал к ним доступа. Аскоченский одевался щеголем, но без вкуса, и не имел ни мягкости, ни воспитанности: он был дерзок и груб в разговоре, очень неприятен в манерах. По словам одного из его киевских современников, впоследствии профессора Казанского университета, А.О.Яновича, он всегда напоминал „переодевшегося архиерея“. Аскоченский ходил в панталонах рококо и в светлой шляпе на своей крутой голове, а на каждой из его двух рук висело по одной подольской барышне. Он вел девиц и метал встречным знакомым свои тупые семинарские остроты…”[7]
Аскоченский был страстным курильщиком. Рассказывали, что, когда он еще учился в Киевской академии, ее ректор отец Иннокентий[8] как-то отобрал у студентов трубки. Виктор Аскоченский явился к ректору и дерзко потребовал вернуть “свою собственность”. Когда отец Иннокентий приказал наглецу выйти вон, тот схватил со стола свой чубук и переломил в колене.
Вот этому-то молодцу и пришлось изведать на себе чудесные способности преподобного Феофила. Произошло это так.
Как-то старец шел по аллее монастырского двора с подаренным ему только что горшочком тертой редьки с квасом. Тут-то ему и повстречался Виктор Аскоченский. Преподаватель академии курил сигару и пустил прямо на старца облако ядовитого дыма. Старец ничего не сказал, только брызнул в спину уходящего Аскоченского пальцем из горшочка.
Возвратившись домой, Виктор Ипатьевич сел обедать, но поданное блюдо оказалось пропитано запахом… редьки. Аскоченский выплеснул из тарелки содержимое и попросил переменить блюдо. Подали, и опять тот же запах! Аскоченский в раздражении накинулся на кухарку и домашних, но никто не мог объяснить ему, откуда берется запах. Подали второе блюдо, повторилось то же самое. Подали третье, опять неприятный запах редьки!
Потеряв терпение, Аскоченский отправился к знакомым. Те сразу заметили ему, что от него сильно пахнет редькой. Виктор Ипатьевич попросил знакомых дать ему что-нибудь поесть, досадуя при этом на неряшливое приготовление домашнего обеда. Каково же было его удивление, когда и у знакомых кушанье оказалось пропитанным запахом редьки! Он отправился в булочную, купил печенье, вернулся домой и сел пить чай. Но и чай, и купленное печенье оказались пропитанными резким запахом тертой редьки…
Прошло три дня. Преподаватель академии совершенно отчаялся что-нибудь понять: все встречающиеся ему знакомые говорили об исходящем от него неприятном запахе редьки. Долго думал Аскоченский о причинах этого странного явления и наконец вспомнил свою встречу со старцем Феофилом. Он отправился в Китаев просить прощения. Никто уже не узнает, что сказал ему старец, но известно, что по возвращении из монастыря Аскоченский от неприятного запаха редьки избавился…
* * *
Старец помогал людям, страдающим страшным недугом – беснованием. Одна вдова, одержимая бесом, чиновница Мария Григорьевна Н., обратилась к отцу Феофилу. Старец помог ей, но сделал это по обыкновению необычным способом. Сначала он прочитал над несчастной Евангелие, а потом крепко ударил Марию книгой по голове, так что та даже присела, и провозгласил:
– Именем Господа нашего Иисуса Христа повелеваю тебе – выйди!
И вдова тотчас почувствовала себя здоровой.
В другой раз к нему явилась киевская мещанка Ефросинья Михайловна Цыбульская – просить благословения поступить в Ржищевский монастырь. Старец дал ей просфору и сказал:
– Вишь ты, куда надумала… А ну-ка, посмотри на меня…
Некоторое время он смотрел ей в глаза, потом решительно сказал:
– Нет, ты не будешь жить в монастыре.
– А где же?
– Около монастыря, около… А в сам монастырь тебе нельзя.
– Почему, батюшка?
– А вот почему: ты будешь кричать, а через сорок восемь лет Бог пришлет священника, который и спасет тебя.
Потом Цыбульская действительно заболела. Уже исцеленная, она рассказывала священнику В.Зноско:
“Страшная, мучительная болезнь, лучше и не вспоминать про нее. Сначала как бы ничего, целую неделю здоровехонька живу, работаю, тружусь, а как настанет воскресенье или праздничный день, – ну и беда! С самого утра начинает что-то к горлу подпирать, того и гляди задушит, а в животе печет, печет как огонь. Нечистый дух там, словно в своей квартире, распоряжается, а я что есть мочи от боли кричу. Чего я только ни делала, чем ни лечилась – ничего не помогает. Только и спасения бывало, что в лаврскую церковь прибежишь да пред чудотворною иконою станешь. Сначала как бы полегчает, но едва только благословение хлебов или Херувимскую песнь начнут, тут тебя и схватит! Да так запечет, моченьки нет; кажись, острым ножом себя от боли зарезала бы. Ну где уж тут в церкви-то устоять? Выбежишь на двор и давай по Лавре бегать, да во всю глотку от боли кричать”.
Отец Феофил часто навещал Ефросинью, утешал, передавал просфоры. Говорил ей: “Терпи; тебе так суждено. За эти страдания тебе ангелы на небе венец сплетут”. Ефросинья терпела, но, по собственным словам, если бы не добрый старец, еще в молодости наложила бы на себя руки… И вот прошло сорок восемь лет. Цыбульская рассказывала:
“Иду я однажды по Лавре, иду и слезами заливаюсь. Вдруг навстречу мне седой священник-старик: „Ты о чем, горемычная, плачешь?“ Я остановилась и рассказала ему свое страшное горе. „Ну-ну, ничего. Успокойся, не плачь. Господь милосерд. Подойди ко мне ближе, расстегни свою грудь“. Я расстегнула, а он обвязал мою шею крепко-накрепко крестовым шнурком, потом снял со своей груди образ святителя Димитрия Ростовского, повесил его мне, жалостливо поглядел, благословил и ушел: „Молись Богу, раба Божия. Крепко молись!“ Прошла неделя, подошел праздник. Ну, думаю, схватит. Нет, ничего. Отправилась я в церковь, достояла до Херувимской, – ничего. Прочитали „Верую“, пропели „Отче наш“, – ничего. Кончилась обедня, вернулась я домой – ничего. Болезнь как в воду канула, точно ее и не бывало совсем. С радостным сердцем прибежала я тогда в Великую церковь…”
* * *
Но иногда старец исцелял сам. На окраине Киева, Шулявке, жила бедная вдова по прозвищу Рудничиха со своей единственной дочерью. Когда-то они держали почтовых лошадей и занимались торговлей, но после смерти мужа Рудничиха осталась без всяких средств и впала в крайнюю нищету. К довершению всех бед ее дочь заболела лихорадкой. Девушка лежала без памяти, а у матери даже не было денег, чтобы пригласить врача. Вдова хотела было отправиться за несколько верст в Китаев, к старцу Феофилу, о котором была наслышана, но побоялась оставить умирающую.
И вдруг раздался стук в дверь. Рудничиха побежала открывать и обомлела: у порога стоял сам старец Феофил.
– Ладно, ладно, – сказал он. – Ты желала меня видеть, вот я и пришел…
Старец встал возле постели умирающей и благословил ее. Рудничиха упала ему в ноги и заплакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21