Не правда ли, все молодые люди неизлечимо романтичны?
Однако жизнь лечит и неизлечимые болезни. Итак, один среди бушующего моря я праздновал окончание любви или обмана. Потому что я все еще любил придуманную женщину – не эту, способную использовать меня как орудие для мщения.
Наконец я велел себе трезво поразмыслить о случившемся. Увядающая актриса отважилась сыграть роль ingenue, ведь ее публика была такой невзыскательной. Ей захотелось повеселиться и поиграть, а под рукой оказался я. Я начал считать физические приметы ее старости, и почти невидимые звездочки шрамов от косметических операций, искусно сделанные зубы, начавшие седеть волосы, шероховатость кожи на внутренней стороне бедер, опадающие маленькие груди, когда она забывала оттягивать плечи назад, уродливые пальцы на ногах, обезображенные долгими годами ношения слишком тесной обуви, открытая, откровенная грубость, с которой она говорила о всем телесном.
Но даже ее недостатки были невыразимо дороги мне.
Я точно знал, что сделал бы искушенный человек, и, клянусь Богом, я это собирался сделать. После того как Джон Пинелли закончит сражение с Кэти и уедет, я должен как можно дольше притворяться, будто ничего не произошло. Их скандалы в машине заканчивались быстро. Ее маленькие увлечения не могут значить очень много для него. Я буду поблизости, и мы продолжим ту же самую сладостную игру.
Все, сказал я себе, будет таким же, как раньше. Интересно, почему меня опять начало тошнить? Она будет ублажать меня, и мы будем развлекать друг друга нашими маленькими играми, придумками, словами любви и только нам приятными шутками. Но вот одно маленькое несоответствие:
на этот раз я буду знать, что это ничего не значит для нас обоих. Я свесил голову через край платформы, и меня вырвало в пенный зеленый океан.
Когда рвота прекратилась, я спросил себя: сколько прошло времени? По меньшей мере часа два. Я искоса посмотрел на солнце: может, и больше.
Сквозь шум волн до меня донесся неясный звук. Пятнадцатью футами выше плиты на консольных ступенях стоял мужчина и звал меня. Посмотрев наверх и вопросительно подняв брови, я ткнул себя в грудь. Он сделал странный мексиканский жест приглашения, больше похожий на то, что вас не зовут, а прогоняют.
Я поднялся к нему. Это был большой человек в светлом, хорошо сшитом шелковом пиджаке, в сером галстуке-удавке и шляпе из соломы кокосового ореха с пером, немного походивший на Дона Амече.
– Мистер Кирби Стассен?
– Да.
– Я из полиции. Пойдемте, пожалуйста, со мной. – Он говорил по-английски очень чисто, тщательно подбирая слова. Я пошел за ним по лестнице, думая, что Джон все-таки решил обратиться в полицию.
В гостиной находилось пять человек. Трое слуг выстроились в шеренгу. Позади них виднелся толстый сонный полицейский. Тут же был еще другой большой мексиканец в белом льняном пиджаке. Этот тип немного походил на Ричарда Никсона, только был крупнее. Спокойные ребята с прямым и скептическим взглядом.
Белый Пиджак двинулся ко мне и что-то быстро сказал Розалинде по-испански. Она ответила. Я не мог понять, но разговор сопровождался жестами. У меня перед глазами промелькнул Джон Пинелли, объятия его жены, я сам, бегущий на пляж. Белый Пиджак постучал по часам и забросал Розалинду короткими вопросами. Розалинда отвечала с достоинством.
Амече сказал, тщательно подбирая слова:
– Эта женщина говорит, что вы были на пляже, когда все произошло.
– Что произошло?
– Вы не слышали выстрелы?
– Я ничего не слышал! Что случилось? – Пойдемте с нами, пожалуйста, – сказал Амече. – Пожалуйста, не наступите в кровь, мистер Стассен.
Я не собирался наступать в кровь. В комнате стоял запах пороха, как будто после фейерверка в День Независимости. Запах крови и резкая вонь от рвоты вызывали тошноту. Джон Пинелли лежал лицом вниз в футе от кровати, на которой мы с его женой занимались любовью. Вокруг него разлилось море крови. Вставная челюсть валялась в трех футах от его головы, словно маленький кораблик, плывущий через это море.
Мне будто засунули в рот кляп. Я начал искать глазами Кэти, но не мог найти ее.
Амече показал револьвер. Я не видел, откуда он его вытащил. Он держал оружие за желтый карандаш, вставленный в дуло. Это была зверская штука, кольт 45-го калибра с ореховой ручкой. Амече держал револьвер так, чтобы я мог прочитать, что написано на серебряных пластинах, вделанных в ручку, сначала с одной стороны, затем – с другой.
На одной стороне я увидел: «Джон Пинелли, самый быстрый стрелок».
На другой: "От Вэйда, Жанны и Сонни. Этот револьвер снимался в «Бокс-Каньоне».
Я вспомнил этот фильм, который вышел несколько лет назад, хороший вестерн. Я и не знал, что Пинелли как-то связан с ним.
– Вам знаком этот револьвер? – спросил Амече.
– Я его раньше не видел.
Он положил его на кровать и вытащил карандаш.
– Я расскажу вам, что случилось, мистер Стассен.
Обойдя лужу крови, Амече подошел к стене. Полицейский показал на четыре находящиеся на большом расстоянии друг от друга царапины в штукатурке, каждая примерно на высоте четырех футов от пола.
– Он стоял примерно там, где сейчас находится мой коллега, и четыре раза выстрелил в женщину. Она металась по комнате и кричала. Одна пуля ранила ее в руку, сюда. – Он коснулся своей левой руки, чуть ниже плеча. – Эта лужа крови из первой, не очень серьезной раны. Затем она, не переставая кричать, очевидно, решила спрятаться под кроватью. Он нагнулся, полез за ней, приставил дуло к телу, здесь. – Он прижал палеи к верху плеча, рядом с шеей. – Пуля пронзила ее насквозь. Силой выстрела ее наполовину выбросило из-под кровати. Он встал, обошел кровать, перевернул ее на спину и выстрелил еще раз, в живот. Потом вытащил ее полностью из-под кровати, вероятно, чтобы убедиться, что она мертва. Револьвер был пуст. Он подошел к тому комоду и достал еще один патрон. Встал так, чтобы еще раз ее увидеть, и выстрелил себе в горло.
По мере того как полицейский объяснял случившееся, я все больше и больше думал о том, чего я еще не видел и чего не хотел видеть... В Кэти оказалось много крови. Маленькая, серая, сморщенная, голая, она лежала на кафельном полу. Ее волосы перестали блестеть, щеки запали, глаза вышли из орбит, изо рта торчали маленькие зубы, груди почти исчезли. Передо мной лежала старуха.
Я пятился до тех пор, пока она не исчезла из поля зрения. Из другой части дома доносились голоса. Прибыли еще полицейские. Белый Пиджак поспешно вышел из комнаты.
– Их вид не доставляет вам удовольствия? – спросил Амече. – Давайте выйдем на террасу.
Я был рад уйти из комнаты, из этого зловония смерти. На террасе я наконец передохнул.
Сев на металлический столик, полицейский вытащил пачку «Кента» и предложил мне сигарету. Он проницательно посмотрел на меня.
– Они наняли вас?
– Привезти их сюда.
– Но это было несколько месяцев назад. Вы до сих пор работаете на них?
– Всего лишь... мелкие поручения. Немного вожу машину. Они мне не платили. Можно сказать, я был гостем.
– Конечно, гость. И выполняли... специальные желания хозяйки, да?
– Разве это запрещено?
– Нет, конечно нет. Но глупая беззаботность может быть представлена противозаконной. Вас поймали?
– Да.
– Итак, мы имеем убийство и самоубийство. А сейчас я вам кое-что расскажу о жизни, мистер Стассен. Это курорт. Мы любим... слухи об интригах, но не грязное насилие и скандалы. У мистера Пинелли было плохое здоровье, он находился в подавленном состоянии. Так что вы не виноваты.
– Значит, я ни при чем?
– Ваши веши уложат. Через десять минут вы покинете этот дом. На первом же самолете улетите из Акапулько. Я не могу, конечно, настаивать, но было бы разумно с вашей стороны покинуть и Мексику. Идите, одевайтесь и уезжайте.
Я посмотрел на него, пожал плечами и отвернулся. После того как я прошел с десяток футов, он сказал:
– Мистер Стассен! – Я оглянулся. – Она была слишком старая для тебя, chico.
...Кэти лежит под большой кроватью и кричит, кричит, придерживая окровавленную руку. Джон Пинелли, наклонившись, заглядывает под кровать с нелепым револьвером в руке.
В мире нет ничего такого, из-за чего стоит упорствовать. Я ушел. В Мехико я приехал с тысячью долларов в кармане. Нашел дешевый отель и напился до чертиков. Через четыре дня у меня осталось одиннадцать Долларов, а чемодан кто-то украл. Я послал домой телеграмму с просьбой выслать денег. Эрни выслала сто долларов, на которые я купил одежду и туалетные принадлежности. Некоторое время околачивался в городе, останавливаясь в дешевых отелях и стараясь не думать о Кэти. Везде сильно напивался, чтобы воспоминания о ней притупились. Когда деньги почти закончились, я уехал на автобусе в Монтеррей. Там познакомился с семьей из Соноры, штат Техас. Муж, жена и двое маленьких детей путешествовали в пикапе.
У мужа воспалилась царапина на правой руке, а жена-мексиканка не могла вести машину. Так что мы договорились.
Я пересек границу в Дель-Рио в воскресенье, в 19-й день июля. Владелец пикапа почувствовал себя лучше и решил, что сможет довести машину до Соноры самостоятельно. Мы расстались. У меня осталось чуть больше пятнадцати долларов. Мне было наплевать, куда ехать и что делать. Я решил отправиться автостопом на восток. Шел из города по 90-му шоссе на восток, но меня никто не подбирал. Я медленно плелся по дороге, пока не набрел на пивнушку. После длительного пребывания на солнце я ничего не мог разглядеть в полумраке.
Высокий пронзительный голос произнес:
– А вот и Джо Студент, решивший посмотреть Америку, перед тем как остепениться.
Так я встретился с Сандером Голденом, Наннет Козловой и Шаком Эрнандесом.
Глава 7
В толстой папке с делом «Волчьей стаи» первая запись о Наннет Козловой, оставленная Райкером Димсом Оуэном, наверное, является самой претенциозной. Как и большинство мужчин, утверждающих, что они не понимают женщин, Оуэн склонен усложнять свои наблюдения, видеть тонкости и замысловатости там, где их нет.
Но даже лихорадочная игра воображения в его отчете об этой малопривлекательной молодой женщине не помешает успешной распродаже воспоминаний, которые он собирался когда-нибудь написать.
Как большинство скучных, высокомерных людей, Райкер Оуэн обнаруживает склонность к эмоциям, а затем на их основе делает далеко идущие и неточные философские выводы.
В первом же абзаце главы о Козловой заметен этот прием.
Настоящий профессионал – доктор, психоаналитик или адвокат – никогда не станет утверждать, что в любом индивидууме заключено зло в старомодном, библейском значении этого слова. Во время моих встреч с Наннет Козловой я заставлял себя не поддаваться этому ошибочному упрощению. Фактически я отложил написание этих заметок до тех пор, пока не возникнет уверенность, что у меня сложилась по отношению к ней объективная, а не эмоциональная или основанная на предрассудках позиция.
Ей всего двадцать лет, но очень легко забыть, что она молодая девушка.
Рост Наннет – пять футов шесть дюймов, а вес – чуть больше ста двадцати футов. Грудь меньше средней, бедра довольно широкие и развитые. Пышная блестящая копна золотисто-каштановых волос ниже плеч, которые она обычно носит распущенными. Неровная челка спускается почти до густых бровей. Взгляд как у животного в клетке. Глаза Козловой мутновато-зеленые. Смотрят прямо. Все время теребит волосы. То заворачивает их, словно шарф, вокруг шеи, то тянет к губам или глазам. Манерность в движениях: сознательно подражает маленькой французской проститутке с лицом Гекльберри Финна. Французы, по-моему, называют этот тип bardilatrie. Черты ее лица просты, нос слегка приплюснут и довольно массивен, рот широк и мягок, кожа грубая, с большими порами, особенно заметными на широких скулах. Единственная косметика – щедро наносимая темная губная помада. На лице и сильных руках маленькие шрамы, которые встречаются у людей, ведущих бурную жизнь.
Перечитывая описание, я обнаружил, что проявил объективность, не на все сто процентов. Само описание точное, но в случае с Козловой оно не передает главного: у нее крайне вызывающий вид. Сандер Голден назвал ее животным, и он близок к истине. Наннет неосознанно бросает сексуальный вызов, излучает какое-то особое высокомерие, которое вызывает в мужчине желание кое-что ей доказать. Не думаю, что она делает это осознанно. Может быть, во всем повинны железы и гормоны. Даже ее неопрятность ощущается как необъяснимый вызов, возможно, вызов чувствам, которые разделяют все мужчины, хотя признают только немногие.
Знаю, что разговаривать с ней нелегко и в дальнейшем легче не станет. Когда Козлова устремляет на вас взгляд своих зеленых глаз, проводит блестящими волосами по губам и медленно покачивает круглыми, твердыми бедрами, она общается с вами сразу двумя путями, и только один из них словесный. На какое-то время вы теряетесь, не можете вспомнить, что хотели сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Однако жизнь лечит и неизлечимые болезни. Итак, один среди бушующего моря я праздновал окончание любви или обмана. Потому что я все еще любил придуманную женщину – не эту, способную использовать меня как орудие для мщения.
Наконец я велел себе трезво поразмыслить о случившемся. Увядающая актриса отважилась сыграть роль ingenue, ведь ее публика была такой невзыскательной. Ей захотелось повеселиться и поиграть, а под рукой оказался я. Я начал считать физические приметы ее старости, и почти невидимые звездочки шрамов от косметических операций, искусно сделанные зубы, начавшие седеть волосы, шероховатость кожи на внутренней стороне бедер, опадающие маленькие груди, когда она забывала оттягивать плечи назад, уродливые пальцы на ногах, обезображенные долгими годами ношения слишком тесной обуви, открытая, откровенная грубость, с которой она говорила о всем телесном.
Но даже ее недостатки были невыразимо дороги мне.
Я точно знал, что сделал бы искушенный человек, и, клянусь Богом, я это собирался сделать. После того как Джон Пинелли закончит сражение с Кэти и уедет, я должен как можно дольше притворяться, будто ничего не произошло. Их скандалы в машине заканчивались быстро. Ее маленькие увлечения не могут значить очень много для него. Я буду поблизости, и мы продолжим ту же самую сладостную игру.
Все, сказал я себе, будет таким же, как раньше. Интересно, почему меня опять начало тошнить? Она будет ублажать меня, и мы будем развлекать друг друга нашими маленькими играми, придумками, словами любви и только нам приятными шутками. Но вот одно маленькое несоответствие:
на этот раз я буду знать, что это ничего не значит для нас обоих. Я свесил голову через край платформы, и меня вырвало в пенный зеленый океан.
Когда рвота прекратилась, я спросил себя: сколько прошло времени? По меньшей мере часа два. Я искоса посмотрел на солнце: может, и больше.
Сквозь шум волн до меня донесся неясный звук. Пятнадцатью футами выше плиты на консольных ступенях стоял мужчина и звал меня. Посмотрев наверх и вопросительно подняв брови, я ткнул себя в грудь. Он сделал странный мексиканский жест приглашения, больше похожий на то, что вас не зовут, а прогоняют.
Я поднялся к нему. Это был большой человек в светлом, хорошо сшитом шелковом пиджаке, в сером галстуке-удавке и шляпе из соломы кокосового ореха с пером, немного походивший на Дона Амече.
– Мистер Кирби Стассен?
– Да.
– Я из полиции. Пойдемте, пожалуйста, со мной. – Он говорил по-английски очень чисто, тщательно подбирая слова. Я пошел за ним по лестнице, думая, что Джон все-таки решил обратиться в полицию.
В гостиной находилось пять человек. Трое слуг выстроились в шеренгу. Позади них виднелся толстый сонный полицейский. Тут же был еще другой большой мексиканец в белом льняном пиджаке. Этот тип немного походил на Ричарда Никсона, только был крупнее. Спокойные ребята с прямым и скептическим взглядом.
Белый Пиджак двинулся ко мне и что-то быстро сказал Розалинде по-испански. Она ответила. Я не мог понять, но разговор сопровождался жестами. У меня перед глазами промелькнул Джон Пинелли, объятия его жены, я сам, бегущий на пляж. Белый Пиджак постучал по часам и забросал Розалинду короткими вопросами. Розалинда отвечала с достоинством.
Амече сказал, тщательно подбирая слова:
– Эта женщина говорит, что вы были на пляже, когда все произошло.
– Что произошло?
– Вы не слышали выстрелы?
– Я ничего не слышал! Что случилось? – Пойдемте с нами, пожалуйста, – сказал Амече. – Пожалуйста, не наступите в кровь, мистер Стассен.
Я не собирался наступать в кровь. В комнате стоял запах пороха, как будто после фейерверка в День Независимости. Запах крови и резкая вонь от рвоты вызывали тошноту. Джон Пинелли лежал лицом вниз в футе от кровати, на которой мы с его женой занимались любовью. Вокруг него разлилось море крови. Вставная челюсть валялась в трех футах от его головы, словно маленький кораблик, плывущий через это море.
Мне будто засунули в рот кляп. Я начал искать глазами Кэти, но не мог найти ее.
Амече показал револьвер. Я не видел, откуда он его вытащил. Он держал оружие за желтый карандаш, вставленный в дуло. Это была зверская штука, кольт 45-го калибра с ореховой ручкой. Амече держал револьвер так, чтобы я мог прочитать, что написано на серебряных пластинах, вделанных в ручку, сначала с одной стороны, затем – с другой.
На одной стороне я увидел: «Джон Пинелли, самый быстрый стрелок».
На другой: "От Вэйда, Жанны и Сонни. Этот револьвер снимался в «Бокс-Каньоне».
Я вспомнил этот фильм, который вышел несколько лет назад, хороший вестерн. Я и не знал, что Пинелли как-то связан с ним.
– Вам знаком этот револьвер? – спросил Амече.
– Я его раньше не видел.
Он положил его на кровать и вытащил карандаш.
– Я расскажу вам, что случилось, мистер Стассен.
Обойдя лужу крови, Амече подошел к стене. Полицейский показал на четыре находящиеся на большом расстоянии друг от друга царапины в штукатурке, каждая примерно на высоте четырех футов от пола.
– Он стоял примерно там, где сейчас находится мой коллега, и четыре раза выстрелил в женщину. Она металась по комнате и кричала. Одна пуля ранила ее в руку, сюда. – Он коснулся своей левой руки, чуть ниже плеча. – Эта лужа крови из первой, не очень серьезной раны. Затем она, не переставая кричать, очевидно, решила спрятаться под кроватью. Он нагнулся, полез за ней, приставил дуло к телу, здесь. – Он прижал палеи к верху плеча, рядом с шеей. – Пуля пронзила ее насквозь. Силой выстрела ее наполовину выбросило из-под кровати. Он встал, обошел кровать, перевернул ее на спину и выстрелил еще раз, в живот. Потом вытащил ее полностью из-под кровати, вероятно, чтобы убедиться, что она мертва. Револьвер был пуст. Он подошел к тому комоду и достал еще один патрон. Встал так, чтобы еще раз ее увидеть, и выстрелил себе в горло.
По мере того как полицейский объяснял случившееся, я все больше и больше думал о том, чего я еще не видел и чего не хотел видеть... В Кэти оказалось много крови. Маленькая, серая, сморщенная, голая, она лежала на кафельном полу. Ее волосы перестали блестеть, щеки запали, глаза вышли из орбит, изо рта торчали маленькие зубы, груди почти исчезли. Передо мной лежала старуха.
Я пятился до тех пор, пока она не исчезла из поля зрения. Из другой части дома доносились голоса. Прибыли еще полицейские. Белый Пиджак поспешно вышел из комнаты.
– Их вид не доставляет вам удовольствия? – спросил Амече. – Давайте выйдем на террасу.
Я был рад уйти из комнаты, из этого зловония смерти. На террасе я наконец передохнул.
Сев на металлический столик, полицейский вытащил пачку «Кента» и предложил мне сигарету. Он проницательно посмотрел на меня.
– Они наняли вас?
– Привезти их сюда.
– Но это было несколько месяцев назад. Вы до сих пор работаете на них?
– Всего лишь... мелкие поручения. Немного вожу машину. Они мне не платили. Можно сказать, я был гостем.
– Конечно, гость. И выполняли... специальные желания хозяйки, да?
– Разве это запрещено?
– Нет, конечно нет. Но глупая беззаботность может быть представлена противозаконной. Вас поймали?
– Да.
– Итак, мы имеем убийство и самоубийство. А сейчас я вам кое-что расскажу о жизни, мистер Стассен. Это курорт. Мы любим... слухи об интригах, но не грязное насилие и скандалы. У мистера Пинелли было плохое здоровье, он находился в подавленном состоянии. Так что вы не виноваты.
– Значит, я ни при чем?
– Ваши веши уложат. Через десять минут вы покинете этот дом. На первом же самолете улетите из Акапулько. Я не могу, конечно, настаивать, но было бы разумно с вашей стороны покинуть и Мексику. Идите, одевайтесь и уезжайте.
Я посмотрел на него, пожал плечами и отвернулся. После того как я прошел с десяток футов, он сказал:
– Мистер Стассен! – Я оглянулся. – Она была слишком старая для тебя, chico.
...Кэти лежит под большой кроватью и кричит, кричит, придерживая окровавленную руку. Джон Пинелли, наклонившись, заглядывает под кровать с нелепым револьвером в руке.
В мире нет ничего такого, из-за чего стоит упорствовать. Я ушел. В Мехико я приехал с тысячью долларов в кармане. Нашел дешевый отель и напился до чертиков. Через четыре дня у меня осталось одиннадцать Долларов, а чемодан кто-то украл. Я послал домой телеграмму с просьбой выслать денег. Эрни выслала сто долларов, на которые я купил одежду и туалетные принадлежности. Некоторое время околачивался в городе, останавливаясь в дешевых отелях и стараясь не думать о Кэти. Везде сильно напивался, чтобы воспоминания о ней притупились. Когда деньги почти закончились, я уехал на автобусе в Монтеррей. Там познакомился с семьей из Соноры, штат Техас. Муж, жена и двое маленьких детей путешествовали в пикапе.
У мужа воспалилась царапина на правой руке, а жена-мексиканка не могла вести машину. Так что мы договорились.
Я пересек границу в Дель-Рио в воскресенье, в 19-й день июля. Владелец пикапа почувствовал себя лучше и решил, что сможет довести машину до Соноры самостоятельно. Мы расстались. У меня осталось чуть больше пятнадцати долларов. Мне было наплевать, куда ехать и что делать. Я решил отправиться автостопом на восток. Шел из города по 90-му шоссе на восток, но меня никто не подбирал. Я медленно плелся по дороге, пока не набрел на пивнушку. После длительного пребывания на солнце я ничего не мог разглядеть в полумраке.
Высокий пронзительный голос произнес:
– А вот и Джо Студент, решивший посмотреть Америку, перед тем как остепениться.
Так я встретился с Сандером Голденом, Наннет Козловой и Шаком Эрнандесом.
Глава 7
В толстой папке с делом «Волчьей стаи» первая запись о Наннет Козловой, оставленная Райкером Димсом Оуэном, наверное, является самой претенциозной. Как и большинство мужчин, утверждающих, что они не понимают женщин, Оуэн склонен усложнять свои наблюдения, видеть тонкости и замысловатости там, где их нет.
Но даже лихорадочная игра воображения в его отчете об этой малопривлекательной молодой женщине не помешает успешной распродаже воспоминаний, которые он собирался когда-нибудь написать.
Как большинство скучных, высокомерных людей, Райкер Оуэн обнаруживает склонность к эмоциям, а затем на их основе делает далеко идущие и неточные философские выводы.
В первом же абзаце главы о Козловой заметен этот прием.
Настоящий профессионал – доктор, психоаналитик или адвокат – никогда не станет утверждать, что в любом индивидууме заключено зло в старомодном, библейском значении этого слова. Во время моих встреч с Наннет Козловой я заставлял себя не поддаваться этому ошибочному упрощению. Фактически я отложил написание этих заметок до тех пор, пока не возникнет уверенность, что у меня сложилась по отношению к ней объективная, а не эмоциональная или основанная на предрассудках позиция.
Ей всего двадцать лет, но очень легко забыть, что она молодая девушка.
Рост Наннет – пять футов шесть дюймов, а вес – чуть больше ста двадцати футов. Грудь меньше средней, бедра довольно широкие и развитые. Пышная блестящая копна золотисто-каштановых волос ниже плеч, которые она обычно носит распущенными. Неровная челка спускается почти до густых бровей. Взгляд как у животного в клетке. Глаза Козловой мутновато-зеленые. Смотрят прямо. Все время теребит волосы. То заворачивает их, словно шарф, вокруг шеи, то тянет к губам или глазам. Манерность в движениях: сознательно подражает маленькой французской проститутке с лицом Гекльберри Финна. Французы, по-моему, называют этот тип bardilatrie. Черты ее лица просты, нос слегка приплюснут и довольно массивен, рот широк и мягок, кожа грубая, с большими порами, особенно заметными на широких скулах. Единственная косметика – щедро наносимая темная губная помада. На лице и сильных руках маленькие шрамы, которые встречаются у людей, ведущих бурную жизнь.
Перечитывая описание, я обнаружил, что проявил объективность, не на все сто процентов. Само описание точное, но в случае с Козловой оно не передает главного: у нее крайне вызывающий вид. Сандер Голден назвал ее животным, и он близок к истине. Наннет неосознанно бросает сексуальный вызов, излучает какое-то особое высокомерие, которое вызывает в мужчине желание кое-что ей доказать. Не думаю, что она делает это осознанно. Может быть, во всем повинны железы и гормоны. Даже ее неопрятность ощущается как необъяснимый вызов, возможно, вызов чувствам, которые разделяют все мужчины, хотя признают только немногие.
Знаю, что разговаривать с ней нелегко и в дальнейшем легче не станет. Когда Козлова устремляет на вас взгляд своих зеленых глаз, проводит блестящими волосами по губам и медленно покачивает круглыми, твердыми бедрами, она общается с вами сразу двумя путями, и только один из них словесный. На какое-то время вы теряетесь, не можете вспомнить, что хотели сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28