Мне самой
никак не остановиться.
- Заткнитесь, Линда Левеллен Бриндль, моя дорогая.
- О, благодарю.
- Что у тебя случилось? Скажешь прямо сейчас или позже?
- Сейчас. Иди сюда.
Она подвела меня к окну. Заставила почти прижаться лбом к стеклу.
Отсюда, с высоты всех этих этажей была видна гавань с лесом мачт на
стоянках. Гуля показала мне, откуда отсчитывать. Седьмая с краю. Там
тихонько покачивалась на волнах "Лань", чуть меньше, чем в полумиле и
двенадцатью этажами ниже.
- А где Говард? - спросил я.
- Живет на яхте.
- А ты - живешь здесь?
- Уже месяц. Это студия моей лучшей подруги. Она уехала на континент,
ее мама умирает от рака.
- Так. Дай-ка я сам. А я здесь, видимо, для того, чтобы спасти брак?
Она отошла от окна и опустилась на тахту, покрытую
апесьлиново-оранжевым пледом. Поднесла руки к горлу, переглотнула.
- Не совсем так, Трэв.
- Что тогда?
- Возможны только две вещи. Только две. Первая: я сошда с ума. Или
Говард хочет убить меня.
Мысль была и в самом деле безумная.
- Говард? Дж. Говард Бриндль, господи боже мой!
Она глянула на меня с мрачной торжественностью и я увидел две
маленькие слезинки, дрожащие в ее глазах.
- Я пыталась убедить себя, что вернее первое. Я предпочитаю думать,
что я сумашедшая. Но я не могу! Впрочем, говорят, что сумашедшие все не
могут поверить в свое безумие, так что я не исключение. Но я просто не
могу...
Она ткнулась лицом в ладони и разрыдалась по-настоящему, сгибаясь все
сильнее, вздрагивая всем телом. Каштановые волосы рассыпались по спине.
О'кэй, Мак-Ги, мастер спасения-на-водах, спасай теперь жизнь дамы.
Выбор у нее небогат. Безумие или смерть.
Говард Бриндль? Говард?
Давай, Гуля. Выкладывай. Все, как есть.
2
Я направился прямо в гавайский яхт-клуб, который размещался в самом
конце длинного пирса. Служащий внимательно изучил мой членский билет
Бискайского Королевского клуба и почтительно вытянулся. Да, сэр,
разумеется, любой член Бискайского Королевского имеет право на все
привилегии членов местного клуба, сэр.
Я сказал, что хочу лишь посмотреть, нет ли в порту моих флоридских
друзей. Он отослал меня к смотрителю порта, а тот развернул передо мной
огромную подробную схему подвластной ему территории стоянок и предложил
посмотреть. К занятым местам стоянок были прикреплены кнопками ярлыки
находившихся там яхт с описанием, имени владельца, сроком и тому подобным.
Нельзя сказать, чтобы я никого не знал. Но три большие яхты я знал не
слишком хорошо, а четвертую не знал вовсе. Чем больше стоит яхта, тем
большей команды она требует. Как у старого Маккимбера, ныне покойного. Он
держал на яхте команду до шести человек. Сто пятьдесят футов. Семьсот
тысяч сверкающих долларов на ходу и минимум сотня тысяч в год на зарплату
и текущие расходы. Но зато он побывал всюду, где хотел: Португалия,
Ривьера, Греция со всеми островами, Папеэте, Акапулько. Он мог жить на
яхте, в гостинице на побережье, где угодно. Он мог снятся с якоря в любой
час дня и ночи. И всегда в сопровождении одной из своих дам: высокой,
ослепительной блондинки. Но он никогда не пускался в круизы. Это его
нервировало, говорил он. Ему не нравилось просыпаться среди ночи от
непрерывного покачивания, скрипа и скрещета.
Издав возглас удовлетворения и радости, найдя место стоянки "Лани", я
осведомился у хозяина, на яхте ли Бриндли, и он ответил, что, насколько
ему известно, на яхте живет только мистер Бриндль. Я поблагодарил его и
отправился приветствовать Доброго Старого Говарда.
"Лань" тихонько покачивалась в U-образном маленьком доке, тщательно
принайтованная, с намертво закрепленным рулем. На яхту вели маленькие
сходни. Я подошел вплотную и крикнул:
- Говард! Говард, ты дома?
Он вынырнул из носовой кабины, где у него в тенечке помещался
шезлонг. Секунду или две он таращился на меня, ничего не соображая, но в
следующий миг его широкое лицо озарилось широкой белозубой ухмылкой, а
карие глаза зажглись искренней радостью.
- Мак-Ги! Ах ты, сукин сын! Как ты здесь оказался? Заходи.
Я уже наметил себе некий план действий, не слишком детальный, но и не
слишком смутный. И совершенно правдоподобный. Личная доставка неких
безобидных документов и выдача заверенного чека прежде, чем истратишь все
деньги. Обычная услуга старого друга старому другу.
Достав из ледника превосходное пиво, мы уселись в тенечке, вдыхая
запах яхты и прислушиваясь к шуму порта. На Говарде не было надето ничего,
кроме красных плавок. За то время, что мы не виделись, я уж и забыл о его
размерах. Из него можно было бы выкроить двоих Мак-Ги. Кажется, ему теперь
было около двадцати семи. Чистое, сильное тело почти лишенное
растительности. Загорелая гладкая кожа. Ленивый взгляд. Слой жирка. Но это
впечатление обманчиво. Говард относился к тому физическому типу людей,
который под жиром прячут железные мускулы. Несмотря на медвежьи размеры,
такие люди очень быстры, ловки и сильны. Типичный легкоатлет, вышедший в
тираж. Я как-то играл с Говардом в волейбол на Лодердейлском пляже. Что
может быть лучше: натянуть сеть, очертить поле на мягком теплом песке и
разыграть пару мячей погожим днем. Я дурачусь подобным образом только
тогда, когда чувствую себя в отличной форме, а это, похоже, бывало все
реже и реже в последние годы. Завсегдотаи площадки обрадовались новичку,
как кошка мыши, и вознамерились всласть погонять его. Не тут-то было!
Старина Говард метался за мячами, гасил свечи, перехватывал подачи с
ловкостью и неутомимостью профессионала, смеясь во все горло, выкрикивал
что-то при броске, словом получал истинное удовольствие. Он даже не
запыхался.
Однажды вечером, за неделю примерно до свадьбы с Гулей, он рассказал
мне о своей футбольной карьере. Из-за каких-то дисциплинарных трений он
играл в свой звездный год в Гайнесвилле только три игры из девяти. Играл
защитником. Нельзя сказать, чтобы это был разумный запланированный выбор.
Просто его пригласили в "Дельфин" и он не смог отказаться.
Тогда, на верхней палубе "Молнии", наслаждаясь ночью и звездным
небом, он сказал мне: "Тренера просто держали меня за щекой, Трэв. Как
запас. Они прожужжали все уши о моих природных данных и таланте. И не
пускали в игру. Мне не дали ни одного шанса показать себя: какая тут, к
черту, карьера? Но теперь уж все равно."
А теперь он жадностью расспрашивал меня о Майере и Алабамском Тигре,
о Джонни Доу и Чуки, и Артуре, и обо всех знакомых в Бахья Мар. Улучив
минутку, я поинтересовался как можно невиннее:
- А где Гуля? Бегает по магазинам?
Мы с Гулей условились, что лучше будет, если Говард не будет знать о
нашем с ней разговоре и вообще о встрече.
Он скосил глаз на одну из своих огромных ручищ, рассматривая ногти на
пальцах.
- Она не живет на яхте, - ответил он наконец.
- Проблемы? - спросил я.
Быстрый взгляд в мою сторону, новая пауза.
- Уйма.
- Бывает. Вздор и пустяки. Вы оба славные ребята, легко разберетесь.
- Не знаю, не уверен. Тут вещи иного сорта... Я хочу... Я хочу
сказать, что в самом деле не знаю, что можно предпринять, Трэв. Не знаю,
как с этим управиться. Давай не будем об этом, о'кей?
- О'кей, только что ты, все же, имеешь в виду? Если ты хочешь
поговорить, то я перед тобой. Если ты хочешь, чтобы я говорил с ней, то я
опять здесь. Она где, в Оахо?
Поморщившись, он протянул руку и показал.
- Она на двенадцатом этаже вон той громадины. Кайлани Тауэрс. Студия
одиннадцать-двенадцать. Какая-то ее школьная подруга, Алиса Дорк. Это ее
студия, сама она в отъезде.
- Что ты хочешь, чтобы я сказал ей?
- Я не говорил, что хочу, чтобы ты...
Он прервал сам себя, сосредоточенно отколупывая краску с доски.
- В чем дело, Говард? Я готов не лезть в ваши дела, если ты против.
Твои мышцы все еще годятся на то, чтобы вышвырнуть меня с яхты?
- Ладно, Трэв, - сказал он наконец деланно-бодро. Поднявшись с
кресла, он заметил: - Это займет минут пятнадцать-двадцать. Ты никуда не
торопишься?
- Вроде бы нет.
Он усмехнулся и принялся вышагивать по каюте взад и вперед. Его
светло-коричневые волосы были зачесаны назад и почти закрывали шею. Я
заметил, что со лба он начал лысеть, что придавало его лицу некую
значительность. Я вдруг подумал, что здесь он тоже наверняка слывет
славным и услужливым парнем, каким был и в Бахья Мар. Мышцы, если они
есть, годятся на очень и очень многое.
Он говорил, а я тем временем неспешно и радостно оглядывал "Лань".
Досадно, что больше таких яхт не строят. Не из-за того, что не могут, а
просто мало у кого найдутся деньги, чтобы оплатить постройку. Но радость в
моем взгляде постепенно угасала, пока не исчезла совсем. Все дело в том,
что мне никогда не удавалось довести до ума старушку "Молнию" - всегда
оставалось что-то, что нужно было отремонтировать еще вчера, а иногда и
позавчера. А "Лань" была великолепна всегда, всегда выглядела невероятно
респектабельно.
Ее линии были почти такими же, как у сорокашестифутового Родез
Фиберглас Моторсейлора выпуска 1972, но "Лань" имела на десять футов
больше в длину и на шесть - по основной оси. Не говоря уже о том, что
тоннаж у нее был в два раза больше, чем у Родез. Это была устойчивая яхта,
она могла быть использована как рабочая, а если вам приходило в голову
тащить груз на дизелях, она могла спокойно пройти три тысячи миль, делая
восемь или девять узлов.
То, что я видел сейчас, было все той же яхтой, но в таком состоянии,
будто ее трепало всеми волнами не один год. Деревянная обшивка рассохлась,
металл был сильно трачен ржавчиной; краска пошла трещинами, а кое-где
облупилась; лак потускнел, палубу пятнали маслянные разводы, а на парусах
проступали кольца бледно-зеленой плесени. Словом, чтобы привести яхту в
порядок, потребовалась бы не одна сотня часов работы, причем работы долгой
и нудной. Море беспощадно, а для него не существует понятия "не-ремона".
Всякое занятие, связанное с водой, обязывает к ежедневному и планомерному
"наведдению лоска". Если я живу на "Молнии" безвылазно, я занимаюсь
чисткой, надраиванием, смазкой и проверкой самое меньшее два часа в день -
не считая обычной домашней уборки.
"Лань" была похожа на дородную, обычно ухоженную матрону, которая
волею обстоятельств около двух недель провела без мыла, расчески и
макияжа, да еще и спала все ночи в одежде. Она все еще поражала
воображение, но была весьма взъерошена.
Ничего подобного не было, пока эта дама принадлежала Теду Левеллену.
Совсем не к такому обхождению привыкла она, когда, бывало, мы снимались с
якоря и бороздили воды всего побережья залива Ла Паз в Калифорнии. Кроме
Теда, меня с нами были Джо Делладио, инженер-электронщик из Мексики, и
Фрэнк Хейс, конструктор и подводник.
Может быть, Левеллен и не собирался брать меня в то свое путешествие,
но, судя по всему, я был единственный из его знакомых, который
действительно не боялся акул. Два его младших партнера уверяли, что нет,
только до первой встречи с этими хищниками. К тому же, близился сезон
штормов. Я рекомендовал взять также и Майера, мне в пару, и пятым в
команду вошел Майер.
Первым же вечером в уютном салоне "Лани" Тед рассказывал нам о своих
исследованиях и старых документах, которые он раскопал в судовых журналах,
письмах и архивах.
В архивах Мадрида и Амстердама он нашел отчет о том, как века назад
голландские пираты потопили несколько испанских галеонов, захватив столько
добычи, что едва не утонули сами. Их атаковал Кромвель, тоже в ту пору
промышлявший пиратством, на двух английских судах. Они застали голландцев
как раз на северо-северо-востоке залива Ла Паз, недалеко от берега.
Голландское судно, отяжелевшее от золота, было неповоротливо и
тихоходно, к тому же оно почти сразу получило пробоину на самой
ватерлинии. Кромвель вытался удержать судно на плаву абордажем, но не
успел, и оно утонуло вместе со всем золотом. Несколько матросов-голландцев
сумели доплыть до берега, и по меньшей мере двое вернулись домой.
Профессор Левеллен полагал, что пираты затопили около двенадцати миллионов
в золоте и серебре. Левеллен собрал воедино разноречивые свидетельства
трех архивов, наложил английскую карту на нидерландскую и получил
приблизительный район поисков.
По его словам нас вовсе не поджидали живописные останки древнего
судна с россыпями сокровищ, мирно лежавшие на дне моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
никак не остановиться.
- Заткнитесь, Линда Левеллен Бриндль, моя дорогая.
- О, благодарю.
- Что у тебя случилось? Скажешь прямо сейчас или позже?
- Сейчас. Иди сюда.
Она подвела меня к окну. Заставила почти прижаться лбом к стеклу.
Отсюда, с высоты всех этих этажей была видна гавань с лесом мачт на
стоянках. Гуля показала мне, откуда отсчитывать. Седьмая с краю. Там
тихонько покачивалась на волнах "Лань", чуть меньше, чем в полумиле и
двенадцатью этажами ниже.
- А где Говард? - спросил я.
- Живет на яхте.
- А ты - живешь здесь?
- Уже месяц. Это студия моей лучшей подруги. Она уехала на континент,
ее мама умирает от рака.
- Так. Дай-ка я сам. А я здесь, видимо, для того, чтобы спасти брак?
Она отошла от окна и опустилась на тахту, покрытую
апесьлиново-оранжевым пледом. Поднесла руки к горлу, переглотнула.
- Не совсем так, Трэв.
- Что тогда?
- Возможны только две вещи. Только две. Первая: я сошда с ума. Или
Говард хочет убить меня.
Мысль была и в самом деле безумная.
- Говард? Дж. Говард Бриндль, господи боже мой!
Она глянула на меня с мрачной торжественностью и я увидел две
маленькие слезинки, дрожащие в ее глазах.
- Я пыталась убедить себя, что вернее первое. Я предпочитаю думать,
что я сумашедшая. Но я не могу! Впрочем, говорят, что сумашедшие все не
могут поверить в свое безумие, так что я не исключение. Но я просто не
могу...
Она ткнулась лицом в ладони и разрыдалась по-настоящему, сгибаясь все
сильнее, вздрагивая всем телом. Каштановые волосы рассыпались по спине.
О'кэй, Мак-Ги, мастер спасения-на-водах, спасай теперь жизнь дамы.
Выбор у нее небогат. Безумие или смерть.
Говард Бриндль? Говард?
Давай, Гуля. Выкладывай. Все, как есть.
2
Я направился прямо в гавайский яхт-клуб, который размещался в самом
конце длинного пирса. Служащий внимательно изучил мой членский билет
Бискайского Королевского клуба и почтительно вытянулся. Да, сэр,
разумеется, любой член Бискайского Королевского имеет право на все
привилегии членов местного клуба, сэр.
Я сказал, что хочу лишь посмотреть, нет ли в порту моих флоридских
друзей. Он отослал меня к смотрителю порта, а тот развернул передо мной
огромную подробную схему подвластной ему территории стоянок и предложил
посмотреть. К занятым местам стоянок были прикреплены кнопками ярлыки
находившихся там яхт с описанием, имени владельца, сроком и тому подобным.
Нельзя сказать, чтобы я никого не знал. Но три большие яхты я знал не
слишком хорошо, а четвертую не знал вовсе. Чем больше стоит яхта, тем
большей команды она требует. Как у старого Маккимбера, ныне покойного. Он
держал на яхте команду до шести человек. Сто пятьдесят футов. Семьсот
тысяч сверкающих долларов на ходу и минимум сотня тысяч в год на зарплату
и текущие расходы. Но зато он побывал всюду, где хотел: Португалия,
Ривьера, Греция со всеми островами, Папеэте, Акапулько. Он мог жить на
яхте, в гостинице на побережье, где угодно. Он мог снятся с якоря в любой
час дня и ночи. И всегда в сопровождении одной из своих дам: высокой,
ослепительной блондинки. Но он никогда не пускался в круизы. Это его
нервировало, говорил он. Ему не нравилось просыпаться среди ночи от
непрерывного покачивания, скрипа и скрещета.
Издав возглас удовлетворения и радости, найдя место стоянки "Лани", я
осведомился у хозяина, на яхте ли Бриндли, и он ответил, что, насколько
ему известно, на яхте живет только мистер Бриндль. Я поблагодарил его и
отправился приветствовать Доброго Старого Говарда.
"Лань" тихонько покачивалась в U-образном маленьком доке, тщательно
принайтованная, с намертво закрепленным рулем. На яхту вели маленькие
сходни. Я подошел вплотную и крикнул:
- Говард! Говард, ты дома?
Он вынырнул из носовой кабины, где у него в тенечке помещался
шезлонг. Секунду или две он таращился на меня, ничего не соображая, но в
следующий миг его широкое лицо озарилось широкой белозубой ухмылкой, а
карие глаза зажглись искренней радостью.
- Мак-Ги! Ах ты, сукин сын! Как ты здесь оказался? Заходи.
Я уже наметил себе некий план действий, не слишком детальный, но и не
слишком смутный. И совершенно правдоподобный. Личная доставка неких
безобидных документов и выдача заверенного чека прежде, чем истратишь все
деньги. Обычная услуга старого друга старому другу.
Достав из ледника превосходное пиво, мы уселись в тенечке, вдыхая
запах яхты и прислушиваясь к шуму порта. На Говарде не было надето ничего,
кроме красных плавок. За то время, что мы не виделись, я уж и забыл о его
размерах. Из него можно было бы выкроить двоих Мак-Ги. Кажется, ему теперь
было около двадцати семи. Чистое, сильное тело почти лишенное
растительности. Загорелая гладкая кожа. Ленивый взгляд. Слой жирка. Но это
впечатление обманчиво. Говард относился к тому физическому типу людей,
который под жиром прячут железные мускулы. Несмотря на медвежьи размеры,
такие люди очень быстры, ловки и сильны. Типичный легкоатлет, вышедший в
тираж. Я как-то играл с Говардом в волейбол на Лодердейлском пляже. Что
может быть лучше: натянуть сеть, очертить поле на мягком теплом песке и
разыграть пару мячей погожим днем. Я дурачусь подобным образом только
тогда, когда чувствую себя в отличной форме, а это, похоже, бывало все
реже и реже в последние годы. Завсегдотаи площадки обрадовались новичку,
как кошка мыши, и вознамерились всласть погонять его. Не тут-то было!
Старина Говард метался за мячами, гасил свечи, перехватывал подачи с
ловкостью и неутомимостью профессионала, смеясь во все горло, выкрикивал
что-то при броске, словом получал истинное удовольствие. Он даже не
запыхался.
Однажды вечером, за неделю примерно до свадьбы с Гулей, он рассказал
мне о своей футбольной карьере. Из-за каких-то дисциплинарных трений он
играл в свой звездный год в Гайнесвилле только три игры из девяти. Играл
защитником. Нельзя сказать, чтобы это был разумный запланированный выбор.
Просто его пригласили в "Дельфин" и он не смог отказаться.
Тогда, на верхней палубе "Молнии", наслаждаясь ночью и звездным
небом, он сказал мне: "Тренера просто держали меня за щекой, Трэв. Как
запас. Они прожужжали все уши о моих природных данных и таланте. И не
пускали в игру. Мне не дали ни одного шанса показать себя: какая тут, к
черту, карьера? Но теперь уж все равно."
А теперь он жадностью расспрашивал меня о Майере и Алабамском Тигре,
о Джонни Доу и Чуки, и Артуре, и обо всех знакомых в Бахья Мар. Улучив
минутку, я поинтересовался как можно невиннее:
- А где Гуля? Бегает по магазинам?
Мы с Гулей условились, что лучше будет, если Говард не будет знать о
нашем с ней разговоре и вообще о встрече.
Он скосил глаз на одну из своих огромных ручищ, рассматривая ногти на
пальцах.
- Она не живет на яхте, - ответил он наконец.
- Проблемы? - спросил я.
Быстрый взгляд в мою сторону, новая пауза.
- Уйма.
- Бывает. Вздор и пустяки. Вы оба славные ребята, легко разберетесь.
- Не знаю, не уверен. Тут вещи иного сорта... Я хочу... Я хочу
сказать, что в самом деле не знаю, что можно предпринять, Трэв. Не знаю,
как с этим управиться. Давай не будем об этом, о'кей?
- О'кей, только что ты, все же, имеешь в виду? Если ты хочешь
поговорить, то я перед тобой. Если ты хочешь, чтобы я говорил с ней, то я
опять здесь. Она где, в Оахо?
Поморщившись, он протянул руку и показал.
- Она на двенадцатом этаже вон той громадины. Кайлани Тауэрс. Студия
одиннадцать-двенадцать. Какая-то ее школьная подруга, Алиса Дорк. Это ее
студия, сама она в отъезде.
- Что ты хочешь, чтобы я сказал ей?
- Я не говорил, что хочу, чтобы ты...
Он прервал сам себя, сосредоточенно отколупывая краску с доски.
- В чем дело, Говард? Я готов не лезть в ваши дела, если ты против.
Твои мышцы все еще годятся на то, чтобы вышвырнуть меня с яхты?
- Ладно, Трэв, - сказал он наконец деланно-бодро. Поднявшись с
кресла, он заметил: - Это займет минут пятнадцать-двадцать. Ты никуда не
торопишься?
- Вроде бы нет.
Он усмехнулся и принялся вышагивать по каюте взад и вперед. Его
светло-коричневые волосы были зачесаны назад и почти закрывали шею. Я
заметил, что со лба он начал лысеть, что придавало его лицу некую
значительность. Я вдруг подумал, что здесь он тоже наверняка слывет
славным и услужливым парнем, каким был и в Бахья Мар. Мышцы, если они
есть, годятся на очень и очень многое.
Он говорил, а я тем временем неспешно и радостно оглядывал "Лань".
Досадно, что больше таких яхт не строят. Не из-за того, что не могут, а
просто мало у кого найдутся деньги, чтобы оплатить постройку. Но радость в
моем взгляде постепенно угасала, пока не исчезла совсем. Все дело в том,
что мне никогда не удавалось довести до ума старушку "Молнию" - всегда
оставалось что-то, что нужно было отремонтировать еще вчера, а иногда и
позавчера. А "Лань" была великолепна всегда, всегда выглядела невероятно
респектабельно.
Ее линии были почти такими же, как у сорокашестифутового Родез
Фиберглас Моторсейлора выпуска 1972, но "Лань" имела на десять футов
больше в длину и на шесть - по основной оси. Не говоря уже о том, что
тоннаж у нее был в два раза больше, чем у Родез. Это была устойчивая яхта,
она могла быть использована как рабочая, а если вам приходило в голову
тащить груз на дизелях, она могла спокойно пройти три тысячи миль, делая
восемь или девять узлов.
То, что я видел сейчас, было все той же яхтой, но в таком состоянии,
будто ее трепало всеми волнами не один год. Деревянная обшивка рассохлась,
металл был сильно трачен ржавчиной; краска пошла трещинами, а кое-где
облупилась; лак потускнел, палубу пятнали маслянные разводы, а на парусах
проступали кольца бледно-зеленой плесени. Словом, чтобы привести яхту в
порядок, потребовалась бы не одна сотня часов работы, причем работы долгой
и нудной. Море беспощадно, а для него не существует понятия "не-ремона".
Всякое занятие, связанное с водой, обязывает к ежедневному и планомерному
"наведдению лоска". Если я живу на "Молнии" безвылазно, я занимаюсь
чисткой, надраиванием, смазкой и проверкой самое меньшее два часа в день -
не считая обычной домашней уборки.
"Лань" была похожа на дородную, обычно ухоженную матрону, которая
волею обстоятельств около двух недель провела без мыла, расчески и
макияжа, да еще и спала все ночи в одежде. Она все еще поражала
воображение, но была весьма взъерошена.
Ничего подобного не было, пока эта дама принадлежала Теду Левеллену.
Совсем не к такому обхождению привыкла она, когда, бывало, мы снимались с
якоря и бороздили воды всего побережья залива Ла Паз в Калифорнии. Кроме
Теда, меня с нами были Джо Делладио, инженер-электронщик из Мексики, и
Фрэнк Хейс, конструктор и подводник.
Может быть, Левеллен и не собирался брать меня в то свое путешествие,
но, судя по всему, я был единственный из его знакомых, который
действительно не боялся акул. Два его младших партнера уверяли, что нет,
только до первой встречи с этими хищниками. К тому же, близился сезон
штормов. Я рекомендовал взять также и Майера, мне в пару, и пятым в
команду вошел Майер.
Первым же вечером в уютном салоне "Лани" Тед рассказывал нам о своих
исследованиях и старых документах, которые он раскопал в судовых журналах,
письмах и архивах.
В архивах Мадрида и Амстердама он нашел отчет о том, как века назад
голландские пираты потопили несколько испанских галеонов, захватив столько
добычи, что едва не утонули сами. Их атаковал Кромвель, тоже в ту пору
промышлявший пиратством, на двух английских судах. Они застали голландцев
как раз на северо-северо-востоке залива Ла Паз, недалеко от берега.
Голландское судно, отяжелевшее от золота, было неповоротливо и
тихоходно, к тому же оно почти сразу получило пробоину на самой
ватерлинии. Кромвель вытался удержать судно на плаву абордажем, но не
успел, и оно утонуло вместе со всем золотом. Несколько матросов-голландцев
сумели доплыть до берега, и по меньшей мере двое вернулись домой.
Профессор Левеллен полагал, что пираты затопили около двенадцати миллионов
в золоте и серебре. Левеллен собрал воедино разноречивые свидетельства
трех архивов, наложил английскую карту на нидерландскую и получил
приблизительный район поисков.
По его словам нас вовсе не поджидали живописные останки древнего
судна с россыпями сокровищ, мирно лежавшие на дне моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38