Кто лежал на кровати, я не видел.
Я притаился. Девушка продолжала читать. Мою шею отыскали москиты, и мне пришлось отмахиваться от них. Я настроился на ожидание. Не могла же она читать вечно? Может, удастся что-нибудь узнать. Наконец блондинка громко захлопнула книгу и сказала ленивым, томным голосом:
– На большее я сегодня не способна, дорогой. Глаза устали. Надеюсь, ты не очень расстроился?
Ответа не последовало. Она отложила книгу, встала и наклонилась над кроватью. Я видел только обтянутый зеленей юбкой зад. Толстуха перестала шить и, сузив глаза, наблюдала за девчонкой.
Блондинка что-то прошептала и выпрямилась.
– Карлос, дорогой, – сказала она, – я хочу попросить тебя попытаться еще раз написать свое имя. Ты понимаешь меня, дорогой? Мигни раз, если понимаешь. Хорошо?
Она исчезла из поля моего зрения и через секунду вернулась с карандашом и блокнотом. Потом, очевидно, села рядом с ним на кровать. Сейчас я видел лишь ее стройные лодыжки.
– Вот, дорогой. Держи его крепко. А теперь напиши свое имя, дорогой.
Последовало молчание. Неожиданно блондинка вскочила на ноги и совершила какое-то резкое движение. Послышался шлепок от удара ладони по голому телу.
– Ах ты, дрянь! – воскликнула она. – Грязный ублюдок!
Блокнот и карандаш упали на пол. Толстая сиделка встала с кушетки, потопталась, потом опять села и взяла шитье. Девчонка стояла у кровати, уперев в бок кулаки.
– Писать ругательства, по-твоему, смешно? Черт бы тебя побрал! Ты меня прекрасно понимаешь. Я знаю, что понимаешь. Попытайся вбить в свою башку следующее, Карлос. Деньги на счете, которые можно тратить на хозяйство, почти закончились. Если хочешь, чтобы я осталась ухаживать за тобой, ты должен четко написать свое имя, и я поеду в Мехико и возьму в банке еще денег. Ты должен доверять мне. Это твой единственный шанс, браток. Тебе лучше понять это. Когда деньги закончатся, все твои люди разбегутся, и ты сгниешь здесь. Браток, я знаю, о чем ты думаешь. Думаешь, я заберу деньги и смотаюсь. Даже если и так, хуже тебе уже не будет. Для чего тебе теперь деньги? Слушай, Карлос, я тебе многим обязана. Поэтому я клянусь вернуться с деньгами и заботиться о тебе. Я не дам им убить тебя! Разве ты не понимаешь, что те люди наверняка рассказали все кому-то еще. Подумай над этим, мой друг. У тебя нет ни единого шанса. Мне все это уже чертовски надоело. Мы с Гейбом в любую минуту можем уехать. Кто тогда поедет за деньгами? Может, твоя жена? Эта кухарка? Приделаем к ее качалке колеса! Господи, меня тошнит от тебя, Карлос! Чтоб тебе приснились сегодня кошмары!
Она выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Я вернулся к первому окну. Кровать стояла у самого подоконника. На ней полусидел-полулежал Карлос Ментерес в шелковом халате. С лысой головой и крошечным личиком, он походил на худую обезьянку. Левый глаз был почти закрыт, вся левая сторона лица оставалась неподвижна. Похоже, у него был сильный удар. Зато правый глаз был открыт. Я слишком близко подошел к сетке. Правый глаз посмотрел на меня и внезапно еще больше раскрылся. Здоровая половина рта открылась, приоткрыв и парализованную левую часть. Ментерес издал какой-то ужасный, булькающий звук и поднял правую руку, как бы защищаясь от удара. Я быстро нагнулся. Толстуха бросилась к больному. Она начала успокаивать его и поправлять подушки. Карлос жалобно и отчаянно булькал. Сиделка все поправила и выключила несколько ламп.
Я обогнул дом, сделав полный круг. У ворот горел фонарь, но охранника не было. Ворота закрывала толстая цепь. Я хотел посмотреть, чем занимаются Гейб и блондинка. Может, удастся услышать, о чем они говорят? Было бы здорово, если бы Гейб открыл окно. Окно он, естественно, не открыл. Заняв старый наблюдательный пост у двери, я услышал, однако, о чем он говорит. Он воскликнул:
– О Господи, Альма!
Альма сидела в кресле, а он ходил по комнате, размахивая руками. У Гейба было красивое и жесткое лицо и очень длинные, черные и блестящие волосы.
За моей спиной внезапно раздался пронзительный свист.
– Бруджо! Эй, Бруджо! – И снова свист. Но Бруджо успокоился навсегда.
Я спрятался в тени деревьев. Невдалеке спорили двое мужчин. Потом они зажгли фонарики.
Оба звали собаку. Я сделал большой круг, чтобы обойти их. Я чувствовал, что они приближаются к опасному месту, Неожиданно воцарилась короткая тишина, за которой последовали яростные вопли. Потом ночную тишину прорезали два выстрела. Я мгновенно бросился на землю и только потом понял, что стреляли не в меня. Это были предупредительные выстрелы в воздух. Повсюду начали загораться огни. Послышались новые голоса. Внезапно бассейн и остальную территорию осветили, как минимум, пятьдесят фонарей, и я оказался как раз в свете одного из них. На мгновение я ослеп и быстро отполз в сторону. Кто-то пробежал в нескольких футах от меня. Оставалось только ждать, когда они увидят на стене пятно, найдут шнур и станут охотиться за мной. Пять-шесть человек уже рассыпались веером, обшаривая фонарями темные места. Один медленно двигался в мою сторону. В правой руке он держал револьвер, в левой – фонарь. Их лица были озабочены, словно за мою поимку им посулили премию.
Я подполз к дереву, встал и очень быстро влез наверх, не обращая внимания на колючки. Футах десяти от земли сел на толстую ветку и вцепился в ствол. Под деревом, на том самом месте, где только что был я, стоял мужчина и светил по сторонам фонарем. Я огляделся. Остальные охранники находились далеко. Когда парень очутился прямо подо мной, я спрыгнул ему на плечи, сбил его с ног и схватил фонарик.
Осветив охранника, я поднял револьвер. Он пошевелился, я ударил ему по затылку револьвером. Потом встал и посветил по сторонам, будто продолжаю поиски.
Охранник, находящийся футах в тридцати от меня, что-то спросил.
– No se,– проворчал я и отошел.
Я добрался до пятна на стене, нашел шнур. Кошка держалась крепко. В этот момент весь свет разом погас, и я понял, что наступила полночь и отключили главный генератор. Охранники начали перекликаться, размахивая фонарями. Кто-то закричал: «Чучо? Чучо?» Наверное, револьвер и фонарь, которые сейчас были у меня, принадлежат Чучо. Я выключил фонарь и швырнул его в сторону дома. Послышался звон разбитого стекла. Крики начали удаляться. Я забрался на стену, освободил крюк и спрыгнул в темноту. При приземлении так стукнулся подбородком о колени, что клацнули зубы, и упал на бок. Сдернув кошку со стены, я бросился бежать, на бегу сворачивая шнур. За спиной раздались еще несколько выстрелов. Наверное, они нашли Чучо. Интересно, сегодня днем у ворот стоял он или нет? Или этот Чучо ел цыпленка? А, может, он занимался любовью? Или же играл в домино?..
Когда я бросил камешек в открытое окно Норы, она моментально прошептала:
– Трев? Это ты, дорогой?
– Отойди от окна.
Я бросил кошку. Крючья звякнули о каменный пол, и Нора зацепила их за деревянный подоконник. Я поднялся по стене, схватился за край подоконника и, скользнув в комнату, растянулся на полу, а Нора бросилась на меня сверху. Она уткнулась лицом в мою грудь и плакала и смеялась.
– Я слышала выстрелы, – сказала она. – Я подумала...
– Когда я уходил, началась суматоха.
Нора отпустила меня. Я затащил веревку на верх, и мы направились в ванную комнату осматривать мои раны. Во всем отеле было темно, только в ванных комнатах тускло светили 25-ти ваттные лампочки. Колючки искололи и сорвали кожу у меня на руках и ногах. Страх – чудесное анестезирующее средство. Я положил револьвер на полочку над раковиной и разделся. Револьвер оказался вполне приличным при ближайшем рассмотрении – «Смит-и-Вессон», 38 калибра, с ручкой из орехового дерева. Такими вооружена наша полиция. За ним не ухаживали с особой любовью, но состояние у него было вполне рабочее. Надо же, подумал я, внимательно изучая револьвер, этот дурак Чучо ходил с ним без патрона в патроннике.
Нора тревожно заохала, увидев ссадины и царапины. Она вышла к себе и быстро вернулась с антисептиком, ватой и бинтом. Сначала я принял холодный душ, потом вытерся, выпачкав в крови полотенце, и лег на спину, чтобы она могла заняться моими ранами. Только сейчас я понял, как сильно устал. Я рассказал, что пришлось убить злую собаку, что побывал в доме, кое-что видел, кое-что слышал, но подробно расскажу после. Для того чтобы выбраться, пришлось ударить по голове одного парня, хотя я и не собирался прибегать к насилию. Нора расплакалась, а я пошутил, чтобы доказать, что ничего страшного не случилось.
Потом мы отправились спать. Нора была очень рада, что я вернулся. Мы уже достаточно хорошо изучили друг друга и больше не были незнакомыми людьми, желающими узнать реакцию друг друга на разные вещи. Я уже знал, что она хочет и чего не хочет, знал, как доставить ей удовольствие, чтобы самому раствориться в нем, чтобы мы слились в единое целое.
После завтрака я сел в тень под зонтик, а Нора отправилась плавать. Рубашка и брюки скрывали царапины и порезы. Мышцы ныли, а несколько синяков болели так, словно были повреждены кости.
Револьвер лежал на дне сливного бачка в ванной, в пластмассовой коробке из-под обуви, кошка была зарыта в мягкой земле под кустами. Я смыл пятна крови с нейлонового шнура, свернул его и спрятал в ящик комода. Избавиться от порванных штанов не представляло труда. Нора туго скрутила их и засунула в пляжную сумку. Мы решили зарыть их на пляже.
Она вышла из бассейна и подошла к столику. Вытерла полотенцем лицо и руки, взлохматила черные волосы, выдвинула стул на солнце и нахмурилась.
– В чем дело? – спросил я.
– Между Сэмом и блондинкой что-то было.
– Если фамилия Альмы – Хитчинс и если Фелиция права, то да.
– Значит, она живет там давно.
– Возможно. Но по-моему, приезжает погостить и возвращается в Штаты. Так сказать «регулярный» гость... Гостит подолгу.
– Кто такой Гейб?
– А Бог его знает. Отношения у них, кажется, близкие, но командует, по-моему. Альма.
– Думаешь, она хочет забрать деньги и скрыться? – поинтересовалась Нора.
– А что же еще? Что ей здесь делать? Знаешь, она все неплохо организовала. Если появится кто-то, кто на самом деле захочет ухаживать на Ментересом, она сделает так, что его не пустят даже во двор. Ментерес не может ни с кем общаться. У него отнялся язык, хотя он все понимает и может писать. Не думаю, что толстая сиделка понимает по-английски. У меня такое ощущение, что за исключением Альмы и сиделки, в той комнате никто не бывает. По-моему, туда никто не сможет попасть до тех пор, пока Ментерес не подпишет доверенность. Готов держать пари, что большая часть его денег где-нибудь в Швейцарии, но у него, наверняка, немалая сумма и в Мехико. Не думаю, чтобы она лежала на депозите. Скорее всего, это доллары и фунты. И он чертовски хорошо знает, что девчонка хочет его обчистить. Если ей это удастся, Ментерес не сумеет ей ничего сделать. Разве он сможет пожаловаться мексиканским властям? Кажется, я знаю, что не дает ей покоя – Альма боится, что он найдет себе другую женщину, до того, как она его обчистит. Похоже, у него трудная смерть, как и у всех хищников. Когда хищники заболевают, другие набрасываются на них, чтоб растерзать живьем.
– Не говори так поэтично, Трев.
– Мне очень хочется прояснить ее слова о каких-то людях, которые рассказали еще кому-то, где он прячется. Они попытались свести с ним счеты, но у них ничего не получилось, и, очевидно, они погибли. Но если бы там произошла крупная драка, Фелиция, думаю, знала бы о ней и рассказала мне. Как Сэм достал золотые фигурки? Кто отнял их у него, кроме одной? Милая, видишь, мы по уши увязли в вопросах.
– И что собираешься делать? – спросила Нора.
– Постараюсь расколоть Альму.
– Тебе нельзя возвращаться туда.
– Нора, дорогая, я не стану перелезать через ту стену еще раз, даже за тридцать долларов. Поэтому придется как-то выманить эту красавицу из дома.
– Она одна из тех, как ты их называешь? Кошечек?
– Эта нет. – Я покачал головой. – Альма умная, холодная, жестокая и красивая.
– Да, у Сэма тут не было времени скучать, – безжалостно рассмеялась Нора.
– По-моему, Альма не оставила бы Сэма в покое, если бы знала, что он может быть чем-то ей полезен. И еще я думаю, что у Сэма не было ни единого шанса одолеть ее. Мне кажется, у нее хватило бы наглости затеять еще одну интрижку в доме Ментереса. У Альмы вполне подходящая для этого внешность – холодная, расчетливая сексуальность.
– Они с Гейбом работают в паре?
– Не знаю. Парень слишком красив. Она и его обведет вокруг пальца, когда наступит его черед. Думаю, Гейб – обыкновенный жеребец, с помощью которого она разгоняет скуку. Но у меня сложилось впечатление, будто он не знает о ее планах.
– Я все думаю о той черной собаке.
– А я о ней совсем не думаю. Как бы нам выманить оттуда эту девицу?
– Дорогой, почту привозят автобусом в отель и отсюда разносят по домам. Я... я бы могла вложить для нее небольшую записку. Почерк у меня женский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32