Интересно, почему на самом верху оказался понедельник, а не предыдущая суббота? Ведь суббота была рабочим днем. Ну допустим, «пятницу» он вполне мог вырвать, уходя с работы, но с какой, скажите, стати вырывать листок субботы? Какие для этого могли быть веские причины? Деловые люди так никогда не делают. Сам знаю. Проверив оставшиеся чистые страницы, я обратил внимание, что в календаре также имелись и листки на «воскресенье». Значит, кем-то были вырваны не один, а целых два листка!
Тщательный просмотр бумаги на свет ничего не дал — листок «понедельник» был абсолютно чист. Никаких следов предыдущих записей. Повторный осмотр карандашей в ящике стола тоже ничем не помог. У всех у них были очень мягкие графитовые стержни.
Ясно было одно: действовать надо было, исходя из предположения, что если одна догадка окажется нелогической, неверной, то неверной и бессмысленной станет и вся цепь возможных умозаключений. Хорошо, ну допустим, Кендал сделал некую запись в календаре о встрече с кем-то в пятницу или субботу, но кто-то другой по тем или иным соображениям очень не хотел, чтобы она состоялась. Тогда уничтожение этих инкриминирующих или, по меньшей мере, наводящих на след листков календаря могло иметь самое непосредственное отношение к его смерти, которая, в свою очередь, безусловно имела прямую причинно-следственную связь с указанной выше гипотетической встречей.
И хотя явная шаткость такого рода предположений могла быть весьма опасной, она тем не менее позволяла, пусть даже крайне условно, идти дальше, делать следующий шаг. Раз Джо Гарленд и Хильди так уверенно обрисовали мне портрет человека, столкнувшегося с колоссальной внутренней проблемой, то не следовало ли в таком случае считать пропавшую запись в календаре прямым указанием на то, что мой брат наконец-то принял окончательное решение? А если он его принял, то разве можно позволить ему жить дальше?
Эта запутанная и почти неразрешимая проблема включала в себя некие грани, тесно связанные с Ники.
Дядя Ал почувствовал что-то необычное, даже странное в ее мотивах.
У меня появилось точно такое же смутное ощущение.
Ники знала, почему жизнь Кена стала просто невыносимой.
Она становится невыносимой, когда внутреннее разногласие с самим собой переходит все допустимые границы. Какого рода разногласие? Между любовью к Ники и... чем? Честью, порядочностью, достоинством, самоуважением? Или чем-нибудь еще? А может, кем-то?
Ники ворвалась в наши жизни из проливного декабрьского дождя и при неярком, греющем душу свете свечей на столе того бара наглядно продемонстрировала мне свой в высшей степени соблазнительный ротик и манящий блеск ярко-голубых глаз. Ники Уэбб из Кливленда. Негодующая, но при этом сама, похоже, несколько удивленная своим негодованием, своей решимостью остановить меня под проливным дождем только для того, чтобы высказать это негодование! И я надавил на Хильдермана, буквально заставив его взять ее на работу, хотя в то время мы сокращали штат...
Да, она неожиданно появилась и полностью изменила наши жизни... вернее, изменила только мою, а жизнь моего брата Кена просто уничтожила. Я попытался вспомнить, что она рассказывала мне о себе, о своем прошлом во время нескольких месяцев нашей помолвки. Затем чисто рефлекторно протянул руку к трубке телефона и тут же резко отдернул ее назад — ничего не подозревающая девушка на коммутаторе просто упадет в обморок, увидев на панели мигающий огонек сигнальной лампочки, а затем услышав в трубке мой очень похожий на Кена голос, просящий соединить его с Хильдерманом. Лучше пойти к нему в офис.
Хильдерман был где-то в цехах. На месте его секретарши сидела новенькая молоденькая девушка с мощными бедрами и на редкость самоуверенными манерами. Что, впрочем, типично для новеньких и молоденьких. Представившись, я попросил ее принести мне досье на мисс Н. Уэбб, которую приняли к нам на работу четыре с половиной года тому назад и которая буквально через несколько месяцев уволилась.
— Оно должно быть в хранилище.
— Совершенно верно.
— Простите, но без разрешения мистера Хильдермана я никому не могу выдавать никаких документов. Не говоря уж о том, что их можно выдавать только тем работникам, которые имеют специальный допуск. В случае...
Нет уж, хватит с меня! Надо же! Маленькие люди всегда и при любой возможности любят подчеркнуть свою якобы значительность и даже власть. К тому же, как, впрочем, я и предполагал, мое имя ей ровным счетом ничего не говорило и она, судя по всему, ничего обо мне не знала. И тем не менее поставить «маленького человечка» на место, думаю, никогда не помешает. Тем более, что меня все это начало уже раздражать.
— Послушайте, юная леди, может быть, вы не знаете, но я — Геван Дин, и, если у меня ровно через две минуты, повторяю, ровно через две минуты в руках не будет этого досье, мистеру Хильдерману придется, не откладывая, произвести кое-какие изменения в своем персонале. Начиная прямо с сегодняшнего дня.
У нее буквально отвисла челюсть, со щек сполз румянец, а лицо вдруг осунулось. Будто из него выпустили воздух.
— Я... я... Ради бога, простите меня, мистер Дин. Я ведь не знала, то есть... я... Не сердитесь на меня. Я совсем не хотела...
— Мне нравится ваш серьезный подход к работе, юная леди.
— Да-да, конечно, конечно. Я его сейчас же вам принесу. Кажется, вы сказали — Уэбб? У-э-б-б, так ведь?
Она развернулась и торопливо ушла, если не сказать убежала. Впрочем только для того, чтобы тут же вернуться, старательно стряхивая пыль с папки. — Вот, пожалуйста, сэр. Еще раз простите, сэр.
Когда девушка передавала мне досье, то в ее движениях чувствовалась явная нерешительность и даже страх. Значит, наверняка задумалась: а вдруг за столь откровенное нарушение правил — пусть даже по требованию некоего Гевана Дина — мистер Хильдерман даст ей крутую взбучку? Накажет на всю катушку. Не сомневаюсь, тогда она только и мечтает получить папку назад до того, как ее начальник может узнать, что кто-то брал какой-то «материал» без его специального разрешения.
Я вернулся в кабинет Кена, сел за его письменный стол, устроился поудобнее, положил досье прямо под бело-голубоватые лучи настольной лампы дневного света, открыл его и начал внимательно изучать. На первой странице маленькое фото довольно плохого качества. На нем лицо Ники выглядело худым, чуть ли не костлявым, а рот — суровым и злым. Дальнейшая информация лишь подтверждала то немногое, что она сама говорила мне о своем прошлом. Родители умерли. Братьев или сестер нет. Школа бизнеса. Работа в Кливленде. Страховая компания «Палмер». Должность — секретарь старшего страхового инспектора. При поступлении к нам на работу она ссылалась на рекомендацию именно этой компании, и запись в личном деле показывала, что проверка эти сведения полностью подтвердила.
Прямо напротив названия компании было небольшое грязное пятнышко. Приглядевшись, я заметил, что кто-то сначала поставил там карандашом знак вопроса, а затем, очевидно, попытался его стереть. Но сделал это не полностью. В личном деле также имелась специальная карточка с отметками, когда и кому из сотрудников оно выдавалось. Пробежав по ней глазами, я заметил, что приблизительно год тому назад досье брал из хранилища мой брат Кен.
Так-так-так... Вот это уже какая-то зацепка! Причем вполне конкретная. Значит, Кен тоже почему-то захотел ознакомиться с содержанием ее личного дела. Возможно, именно он и поставил этот маленький знак вопроса. Это могло означать только то, что его вдруг сильно заинтересовало прошлое Ники и он затребовал ее досье, чтобы проверить какие-то сведения о ней. И раз поставил этот вопросительный знак, значит, с компанией, где она работала и на которую ссылалась, было что-то не совсем так. Благодаря логике и удаче я нашел свободно болтающийся конец. Теперь надо было только покрепче за него потянуть и посмотреть, к чему это может привести.
Юное создание в отделе кадров было до смерти счастливо, что досье так быстро вернулось назад, и просто горело желанием как можно скорее получить мою подпись на специальной карточке и отнести досье в хранилище.
В холле я задержался на несколько секунд, раздумывая, не зайти ли к Перри, чтобы сообщить ей о своем уходе, но решил, что в этом нет большого смысла. Надел плащ, вышел на улицу, где уже вовсю лил проливной дождь, сел в машину и отправился в отель. Там, поднявшись в номер, я первым делом связался с коммутатором, заказал разговор с Кливлендом — попросил соединить меня с кем-либо из страховой компании «Палмер» — и только потом снял плащ, сел рядом с телефоном в ожидании звонка.
Звонок с коммутатора раздался где-то минуты через три.
— Можете говорить, сэр.
— Страховая компания «Палмер», — послышался в трубке женский голос.
— Здравствуйте. Моя фамилия Дин. Я звоню из Арланда. Мне бы хотелось переговорить с вашим старшим страховым инспектором.
— Вы хотите сообщить о смерти какого-то держателя страхового полиса, сэр?
— Нет. Скажите, как давно ваш старший инспектор работает в компании «Палмер»?
— О, давно. Мистер Уилтер работает здесь очень давно, сэр. Если не ошибаюсь, то по меньшей мере двенадцать лет.
— Не могли бы вы меня с ним соединить?
— Одну минутку, сэр.
Мне действительно пришлось ждать почти целую минуту, прежде чем в трубке раздался басовитый и дружелюбный мужской голос:
— Еще раз здравствуйте, мистер Дин. Что вас интересует на этот раз?
— На этот раз?.. Ах да, понятно. В тот раз вам, должно быть, звонил мой брат.
— Возможно. Мне показалось, снова звонит тот же самый мистер Дин из Арланда.
— Когда это было?
— Наверное, где-то около года тому назад.
— Вас не затруднит сказать мне, что его тогда интересовало?
— Что ж, не вижу в этом никакого греха, мистер Дин. Он звонил насчет какой-то девушки, которая раньше работала у нас. До того, как ее взяли на работу в «Дин продактс». Вот только забыл, как ее звали...
— Мисс Уэбб. Мисс Ники Уэбб.
— Совершенно верно. Именно эта девушка. Он спросил, не могу ли я в порядке личного одолжения достать из ее личного дела копию нашей рекомендации, и терпеливо ждал, не вешая трубку, пока мне не принесли досье. С ней было все в порядке. Трудолюбивая. Честная. Энергичная и приятная в обращении. Нам с ней было даже жаль расставаться. Она сказала, у нее неожиданно возникли проблемы чисто личного характера. Конкретных деталей мы никогда так и не узнали.
— Это все, что мой брат хотел узнать?
— В тот раз — да. Но буквально на следующий день он снова позвонил мне и попросил сделать весьма забавную вещь. Знаете какую? Попросил ее описать. Его просьба несколько освежила мою память, и, хотя я не видел девушку вот уже где-то года три или даже больше, описать ее не составило особого труда. Высокая, темноволосая, очень привлекательная, ну и так далее. С серыми глазами.
— Серыми?
— Знаете, ваш брат тоже сразу обратил на это внимание. Но как раз глаза-то я и запомнил лучше всего. Сияющие серые глаза. Я даже не поленился порасспросить об этом тех, кто ее еще помнил. Они все до одного настаивали на том, что глаза у нее серые, а не голубые, как считал ваш брат. Меня это тоже сильно заинтересовало, и он обещал, что позвонит мне или напишет попозже и обо всем мне расскажет, но ни того ни другого не последовало. Похоже, цвет глаз здорово задел его за живое. Вы понимаете, что я имею в виду? У него тогда даже задрожал голос. В чем, собственно, дело, мистер Дин?
— Пока еще сам толком не знаю, мистер Уилтер.
— Но у вас вдруг тоже задрожал голос. Совсем как тогда у вашего брата.
— Задрожал голос? Что ж, возможно, возможно. Просто для меня... Как бы это получше сказать... для меня все, что вы только что сказали, оказалось полнейшей неожиданностью. Я думал совсем не об этом. Теперь понятно, почему для моего брата это вполне могло оказаться даже более чем просто шоком.
— Мистер Дин, наверное, это совсем не мое дело, и если вы так считаете, то так и скажите, я не обижусь, поверьте, но мне все-таки очень хотелось бы узнать, что происходит.
Его слова подсказали мне одну интересную мысль.
— Мистер Уилтер, скажите, у вас в Кливленде есть какая-либо специальная организация или служба, которая занимается расследованиями страховых злоупотреблений или жульничеств?
— Да, конечно, но только относительно мелких, мистер Дин. В случаях с крупными мы обычно обращаемся в специальные организации федерального уровня. Хотя лично мне не совсем понятно, чем можно оправдать какое-либо расследование, если дело не связано с так называемым событием страхования и...
— Ну а если я оплачу все расходы плюс дополнительная премия за скорость?
— Мы занимаемся страхованием жизни, мистер Дин.
— В таком случае не могли бы вы назвать это услугой потенциальному держателю страхового полиса вашей компании?
— Насколько большого? — быстро спросил он.
— Ну, скажем, на сто тысяч долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Тщательный просмотр бумаги на свет ничего не дал — листок «понедельник» был абсолютно чист. Никаких следов предыдущих записей. Повторный осмотр карандашей в ящике стола тоже ничем не помог. У всех у них были очень мягкие графитовые стержни.
Ясно было одно: действовать надо было, исходя из предположения, что если одна догадка окажется нелогической, неверной, то неверной и бессмысленной станет и вся цепь возможных умозаключений. Хорошо, ну допустим, Кендал сделал некую запись в календаре о встрече с кем-то в пятницу или субботу, но кто-то другой по тем или иным соображениям очень не хотел, чтобы она состоялась. Тогда уничтожение этих инкриминирующих или, по меньшей мере, наводящих на след листков календаря могло иметь самое непосредственное отношение к его смерти, которая, в свою очередь, безусловно имела прямую причинно-следственную связь с указанной выше гипотетической встречей.
И хотя явная шаткость такого рода предположений могла быть весьма опасной, она тем не менее позволяла, пусть даже крайне условно, идти дальше, делать следующий шаг. Раз Джо Гарленд и Хильди так уверенно обрисовали мне портрет человека, столкнувшегося с колоссальной внутренней проблемой, то не следовало ли в таком случае считать пропавшую запись в календаре прямым указанием на то, что мой брат наконец-то принял окончательное решение? А если он его принял, то разве можно позволить ему жить дальше?
Эта запутанная и почти неразрешимая проблема включала в себя некие грани, тесно связанные с Ники.
Дядя Ал почувствовал что-то необычное, даже странное в ее мотивах.
У меня появилось точно такое же смутное ощущение.
Ники знала, почему жизнь Кена стала просто невыносимой.
Она становится невыносимой, когда внутреннее разногласие с самим собой переходит все допустимые границы. Какого рода разногласие? Между любовью к Ники и... чем? Честью, порядочностью, достоинством, самоуважением? Или чем-нибудь еще? А может, кем-то?
Ники ворвалась в наши жизни из проливного декабрьского дождя и при неярком, греющем душу свете свечей на столе того бара наглядно продемонстрировала мне свой в высшей степени соблазнительный ротик и манящий блеск ярко-голубых глаз. Ники Уэбб из Кливленда. Негодующая, но при этом сама, похоже, несколько удивленная своим негодованием, своей решимостью остановить меня под проливным дождем только для того, чтобы высказать это негодование! И я надавил на Хильдермана, буквально заставив его взять ее на работу, хотя в то время мы сокращали штат...
Да, она неожиданно появилась и полностью изменила наши жизни... вернее, изменила только мою, а жизнь моего брата Кена просто уничтожила. Я попытался вспомнить, что она рассказывала мне о себе, о своем прошлом во время нескольких месяцев нашей помолвки. Затем чисто рефлекторно протянул руку к трубке телефона и тут же резко отдернул ее назад — ничего не подозревающая девушка на коммутаторе просто упадет в обморок, увидев на панели мигающий огонек сигнальной лампочки, а затем услышав в трубке мой очень похожий на Кена голос, просящий соединить его с Хильдерманом. Лучше пойти к нему в офис.
Хильдерман был где-то в цехах. На месте его секретарши сидела новенькая молоденькая девушка с мощными бедрами и на редкость самоуверенными манерами. Что, впрочем, типично для новеньких и молоденьких. Представившись, я попросил ее принести мне досье на мисс Н. Уэбб, которую приняли к нам на работу четыре с половиной года тому назад и которая буквально через несколько месяцев уволилась.
— Оно должно быть в хранилище.
— Совершенно верно.
— Простите, но без разрешения мистера Хильдермана я никому не могу выдавать никаких документов. Не говоря уж о том, что их можно выдавать только тем работникам, которые имеют специальный допуск. В случае...
Нет уж, хватит с меня! Надо же! Маленькие люди всегда и при любой возможности любят подчеркнуть свою якобы значительность и даже власть. К тому же, как, впрочем, я и предполагал, мое имя ей ровным счетом ничего не говорило и она, судя по всему, ничего обо мне не знала. И тем не менее поставить «маленького человечка» на место, думаю, никогда не помешает. Тем более, что меня все это начало уже раздражать.
— Послушайте, юная леди, может быть, вы не знаете, но я — Геван Дин, и, если у меня ровно через две минуты, повторяю, ровно через две минуты в руках не будет этого досье, мистеру Хильдерману придется, не откладывая, произвести кое-какие изменения в своем персонале. Начиная прямо с сегодняшнего дня.
У нее буквально отвисла челюсть, со щек сполз румянец, а лицо вдруг осунулось. Будто из него выпустили воздух.
— Я... я... Ради бога, простите меня, мистер Дин. Я ведь не знала, то есть... я... Не сердитесь на меня. Я совсем не хотела...
— Мне нравится ваш серьезный подход к работе, юная леди.
— Да-да, конечно, конечно. Я его сейчас же вам принесу. Кажется, вы сказали — Уэбб? У-э-б-б, так ведь?
Она развернулась и торопливо ушла, если не сказать убежала. Впрочем только для того, чтобы тут же вернуться, старательно стряхивая пыль с папки. — Вот, пожалуйста, сэр. Еще раз простите, сэр.
Когда девушка передавала мне досье, то в ее движениях чувствовалась явная нерешительность и даже страх. Значит, наверняка задумалась: а вдруг за столь откровенное нарушение правил — пусть даже по требованию некоего Гевана Дина — мистер Хильдерман даст ей крутую взбучку? Накажет на всю катушку. Не сомневаюсь, тогда она только и мечтает получить папку назад до того, как ее начальник может узнать, что кто-то брал какой-то «материал» без его специального разрешения.
Я вернулся в кабинет Кена, сел за его письменный стол, устроился поудобнее, положил досье прямо под бело-голубоватые лучи настольной лампы дневного света, открыл его и начал внимательно изучать. На первой странице маленькое фото довольно плохого качества. На нем лицо Ники выглядело худым, чуть ли не костлявым, а рот — суровым и злым. Дальнейшая информация лишь подтверждала то немногое, что она сама говорила мне о своем прошлом. Родители умерли. Братьев или сестер нет. Школа бизнеса. Работа в Кливленде. Страховая компания «Палмер». Должность — секретарь старшего страхового инспектора. При поступлении к нам на работу она ссылалась на рекомендацию именно этой компании, и запись в личном деле показывала, что проверка эти сведения полностью подтвердила.
Прямо напротив названия компании было небольшое грязное пятнышко. Приглядевшись, я заметил, что кто-то сначала поставил там карандашом знак вопроса, а затем, очевидно, попытался его стереть. Но сделал это не полностью. В личном деле также имелась специальная карточка с отметками, когда и кому из сотрудников оно выдавалось. Пробежав по ней глазами, я заметил, что приблизительно год тому назад досье брал из хранилища мой брат Кен.
Так-так-так... Вот это уже какая-то зацепка! Причем вполне конкретная. Значит, Кен тоже почему-то захотел ознакомиться с содержанием ее личного дела. Возможно, именно он и поставил этот маленький знак вопроса. Это могло означать только то, что его вдруг сильно заинтересовало прошлое Ники и он затребовал ее досье, чтобы проверить какие-то сведения о ней. И раз поставил этот вопросительный знак, значит, с компанией, где она работала и на которую ссылалась, было что-то не совсем так. Благодаря логике и удаче я нашел свободно болтающийся конец. Теперь надо было только покрепче за него потянуть и посмотреть, к чему это может привести.
Юное создание в отделе кадров было до смерти счастливо, что досье так быстро вернулось назад, и просто горело желанием как можно скорее получить мою подпись на специальной карточке и отнести досье в хранилище.
В холле я задержался на несколько секунд, раздумывая, не зайти ли к Перри, чтобы сообщить ей о своем уходе, но решил, что в этом нет большого смысла. Надел плащ, вышел на улицу, где уже вовсю лил проливной дождь, сел в машину и отправился в отель. Там, поднявшись в номер, я первым делом связался с коммутатором, заказал разговор с Кливлендом — попросил соединить меня с кем-либо из страховой компании «Палмер» — и только потом снял плащ, сел рядом с телефоном в ожидании звонка.
Звонок с коммутатора раздался где-то минуты через три.
— Можете говорить, сэр.
— Страховая компания «Палмер», — послышался в трубке женский голос.
— Здравствуйте. Моя фамилия Дин. Я звоню из Арланда. Мне бы хотелось переговорить с вашим старшим страховым инспектором.
— Вы хотите сообщить о смерти какого-то держателя страхового полиса, сэр?
— Нет. Скажите, как давно ваш старший инспектор работает в компании «Палмер»?
— О, давно. Мистер Уилтер работает здесь очень давно, сэр. Если не ошибаюсь, то по меньшей мере двенадцать лет.
— Не могли бы вы меня с ним соединить?
— Одну минутку, сэр.
Мне действительно пришлось ждать почти целую минуту, прежде чем в трубке раздался басовитый и дружелюбный мужской голос:
— Еще раз здравствуйте, мистер Дин. Что вас интересует на этот раз?
— На этот раз?.. Ах да, понятно. В тот раз вам, должно быть, звонил мой брат.
— Возможно. Мне показалось, снова звонит тот же самый мистер Дин из Арланда.
— Когда это было?
— Наверное, где-то около года тому назад.
— Вас не затруднит сказать мне, что его тогда интересовало?
— Что ж, не вижу в этом никакого греха, мистер Дин. Он звонил насчет какой-то девушки, которая раньше работала у нас. До того, как ее взяли на работу в «Дин продактс». Вот только забыл, как ее звали...
— Мисс Уэбб. Мисс Ники Уэбб.
— Совершенно верно. Именно эта девушка. Он спросил, не могу ли я в порядке личного одолжения достать из ее личного дела копию нашей рекомендации, и терпеливо ждал, не вешая трубку, пока мне не принесли досье. С ней было все в порядке. Трудолюбивая. Честная. Энергичная и приятная в обращении. Нам с ней было даже жаль расставаться. Она сказала, у нее неожиданно возникли проблемы чисто личного характера. Конкретных деталей мы никогда так и не узнали.
— Это все, что мой брат хотел узнать?
— В тот раз — да. Но буквально на следующий день он снова позвонил мне и попросил сделать весьма забавную вещь. Знаете какую? Попросил ее описать. Его просьба несколько освежила мою память, и, хотя я не видел девушку вот уже где-то года три или даже больше, описать ее не составило особого труда. Высокая, темноволосая, очень привлекательная, ну и так далее. С серыми глазами.
— Серыми?
— Знаете, ваш брат тоже сразу обратил на это внимание. Но как раз глаза-то я и запомнил лучше всего. Сияющие серые глаза. Я даже не поленился порасспросить об этом тех, кто ее еще помнил. Они все до одного настаивали на том, что глаза у нее серые, а не голубые, как считал ваш брат. Меня это тоже сильно заинтересовало, и он обещал, что позвонит мне или напишет попозже и обо всем мне расскажет, но ни того ни другого не последовало. Похоже, цвет глаз здорово задел его за живое. Вы понимаете, что я имею в виду? У него тогда даже задрожал голос. В чем, собственно, дело, мистер Дин?
— Пока еще сам толком не знаю, мистер Уилтер.
— Но у вас вдруг тоже задрожал голос. Совсем как тогда у вашего брата.
— Задрожал голос? Что ж, возможно, возможно. Просто для меня... Как бы это получше сказать... для меня все, что вы только что сказали, оказалось полнейшей неожиданностью. Я думал совсем не об этом. Теперь понятно, почему для моего брата это вполне могло оказаться даже более чем просто шоком.
— Мистер Дин, наверное, это совсем не мое дело, и если вы так считаете, то так и скажите, я не обижусь, поверьте, но мне все-таки очень хотелось бы узнать, что происходит.
Его слова подсказали мне одну интересную мысль.
— Мистер Уилтер, скажите, у вас в Кливленде есть какая-либо специальная организация или служба, которая занимается расследованиями страховых злоупотреблений или жульничеств?
— Да, конечно, но только относительно мелких, мистер Дин. В случаях с крупными мы обычно обращаемся в специальные организации федерального уровня. Хотя лично мне не совсем понятно, чем можно оправдать какое-либо расследование, если дело не связано с так называемым событием страхования и...
— Ну а если я оплачу все расходы плюс дополнительная премия за скорость?
— Мы занимаемся страхованием жизни, мистер Дин.
— В таком случае не могли бы вы назвать это услугой потенциальному держателю страхового полиса вашей компании?
— Насколько большого? — быстро спросил он.
— Ну, скажем, на сто тысяч долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44