Пришлось прыгать через четырехметровую расщелину. Пиркс вложил в
прыжок слишком много сил; он взмыл вверх и, бесцельно перебирая ногами,
опустился в добрых восьми метрах за противоположным краем пропасти. Такой
лунный прыжок мог обогатить человека опытом, не имевшим ничего общего с
паясничанием туристов в гостинице на Луне.
Они вошли в тень. Пока они находились сравнительно недалеко от
залитых солнцем скал, их отблески слегка освещали тьму, играли на
выпуклостях скафандров. Но вскоре мрак настолько сгустился, что путники
потеряли друг друга из виду. В тени была ночь. Сквозь все антитермические
слои скафандра Пиркс ощутил ее ледяной холод; он не добирался до тела, не
жег кожу, но будто напоминал о своем молчаливом, холодном присутствии:
некоторые части бронированного скафандра явственно задрожали, охладившись
на двести с лишним градусов. Когда глаза привыкли к темноте, Пиркс
заметил, что красные шары на верхушках алюминиевых мачт довольно ярко
светятся; бусинки этого рубинового ожерелья уходили вверх и исчезали в
свете Солнца - там растрескавшийся горный хребет устремлялся в долину,
создавая три гигантских крутых уступа, громоздившихся друг на друга; их
разделяли узкие горизонтальные выходы горных пластов, образуя нечто вроде
острых карнизов. Пирксу показалось, что исчезающая вдали шеренга мачт
ведет к одной из этих каменных палок, но он подумал, что это, пожалуй,
невозможно. У самого верха сквозь гребень, словно расколотый ударом
молнии, прорывался почти горизонтальный сноп солнечного света. Он
напоминал возникший в глухом молчании взрыв, брызгающий раскаленной
белизной на скальные выступы и расщелины.
- Вон там станция, - донесся через шлемофон близкий голос Пнина.
Русский остановился на границе ночи и дня, мороза и зноя, показывая рукой
куда-то вверх, но Пиркс не мог различать ничего, кроме чернеющих обрывов,
не посветлевших даже под Солнцем.
- Видите Орла?.. Так мы назвали этот хребет. Это голова, вон клюв,
а это крыло!..
Пиркс видел только нагромождение света в теней. Над восточной,
искрящейся гранью хребта торчала наклонная вершина; из-за отсутствия
воздушной дымки, размывающей очертания, она казалась совсем близкой.
И вдруг Пиркс увидел всего Орла. Крыло - это и была та стена, к которой
они направлялись; выше, на фоне звезд, выделялась голова птицы, наклонная
вершина была клювом.
Пиркс посмотрел на часы. Прошло уже сорок минут. Значит, остается
идти, по меньшей мере, еще столько же.
Перед очередной полосой тени Пнин остановился, чтобы переключить
свой климатизатор. Пиркс воспользовался этим и спросил, куда ведет дорога.
- Туда, - Пнин показал рукой вниз.
Пиркс видел лишь пропасть, а на дне ее - конус осыпи, из которой
торчали огромные обломки скал.
- Оттуда откололась плита, - объяснил Пнин, указывая теперь на
просвет в гребне. - Это Солнечные Ворота. Сейсмографы на "Циолковском"
зарегистрировали сотрясение почвы; по нашим подсчетам, рухнуло вниз около
полумиллиона тонн базальта...
- Позвольте, - перебил его ошеломленный Пиркс. - А как же теперь
доставляют наверх грузы?
- Сами увидите, когда придем, - ответил Пнин и зашагал вперед.
Пиркс последовал за ним, пытаясь на ходу решить загадку, но ничего
не придумал. Неужели они таскают на спине каждый литр воды, каждый баллон
кислорода? Нет, это невозможно. Теперь они шли быстрее. Над пропастью
торчала последняя алюминиевая мачта. Темнота снова окутала их, и пришлось
зажечь фонарики на шлемах; белые пятна света мерцали, перескакивали
с одного каменного выступа на другой. Теперь они шли по карнизу, который
иногда сужался до ширины двух ладоней. Они шли, как по канату, по
совершенно плоской полке; ее шершавая поверхность служила хорошей опорой.
Правда, хватило бы одного неверного шага, легкого головокружения.
"Почему бы нам не пойти в связке?" - подумал Пиркс, и в эту минуту
световое пятно впереди замерло: Пнин остановился.
- Веревка, - сказал он.
Пнин подал конец веревки Пирксу, а тот, пропустив ее через
специальный карабин, бросил дальше, Лангнеру. Пока они не двигались, Пиркс
мог, прислонившись спиной к скале, посмотреть вниз.
Вся воронка кратера лежала перед ним как на ладони, черные лавовые
ущелья казались сеточкой трещин, приземистый центральный конус отбрасывал
длинную тень.
Где была ракета? Пиркс не мог ее обнаружить. Где дорога? Эти
извилины, помеченные рядами алюминиевых мачт? Они тоже исчезли. Виднелось
лишь пространство каменного цирка в ослепительно ярком блеске и в полосах
черной тьмы, тянущихся от одной груды камней к другой; светлая каменная
пыль, присыпавшая скалы, подчеркивала рельеф местности с ее гротескными
группами кратеров, все уменьшавшихся; только в районе хребта Менделеева
были, наверное, сотни кратеров разного диаметра - от полукилометровых до
еле заметных; все они были идеально круглые, с пологим наружным скатом и
более крутым внутренним, в центре у них располагалась горка либо небольшой
конус, на худой конец - нечто наподобие пупка; самые маленькие из них были
точной копией средних, средние ничем не отличались от больших, и все это
находилось внутри огромного каменного колодца диаметром тридцать
километров.
Это соседство хаоса и точности раздражало человеческий разум; в этом
созидании и разрушении форм по единому образцу математическое совершенство
сочеталось с полнейшей анархией смерти. Пиркс посмотрел вверх, потом
назад: сквозь Солнечные Ворота по-прежнему хлестали потоки белого огня.
Через несколько сотен шагов, за узкой расщелиной, скала отступила;
они все еще шли в тени, но стало светлее от лучей, отражаемых вертикально
торчащей каменной палицей, которая вырастала из мрака чуть ли не на два
километра. Они перебрались через каменистую осыпь, и перед ними открылся
довольно пологий, ярко освещенный склон. Пиркс начинал ощущать странное
одеревенение - не мускулов, а разума, наверное оттого, что внимание было
перенапряжено: ведь на него обрушилось все сразу - и Луна с ее дикими
горами, и ледяная ночь вперемежку с приливами неподвижного зноя, и это
великое всепоглащающее молчание, среди которого человеческий голос, время
от времени звучащий в шлеме, кажется таким же неестественным и неуместным,
как попытка донести на вершину Маттергорна золотую рыбку в аквариуме.
Пнин свернул за последний пик, отбрасывавший тень, и весь вспыхнул,
будто облитый огнем. Тот же огонь брызнул в глаза Пирксу, прежде чем он
сообразил, что это - Солнце, что они выбрались на верхний, уцелевший
участок дороги.
Теперь они быстро шагали рядом, опустив на шлемах сразу по два
противосолнечных фильтра.
- Сейчас придем, - сказал Пнин.
По такой дороге действительно могли ездить машины, ее проделали в
скале управляемыми взрывами; она вела под навесом Орлинного Крыла на самую
вершину кратера; там было нечто вроде седловины с естественно
образовавшимся каменным котлом, срезанным снизу. Этот котел и помог
наладить снабжение станции после катастрофы. Грузовая ракета привозила
припасы, и специальный миномет, предварительно пристрелявшись по котлу,
начинал выстреливать в него контейнеры с грузом. Несколько контейнеров
обычно раскалывалось, но большинство выдерживало и выстрел, и удар о
скалу, потому что их бронированные корпуса отличались исключительной
прочностью. Раньше, когда не было еще ни Луны Главной, ни вообще
каких-либо станций, доставлять припасы экспедициям, углублявшимся в район
Центрального Залива, можно было, лишь сбросив контейнер с ракеты; а
поскольку парашюты были здесь совершенно бесполезны, приходилось так
конструировать эти дюралевые или стальные ящики, чтобы они выдержали самый
сильный удар. Их сбрасывали, словно бомбы, а участники экспедиции потом их
собирали - иной раз для этого приходилось обыскивать целый квадратный
километр пространства. Теперь эти контейнеры снова пригодились.
За седловиной дорога шла под самым гребнем к северной вершине Орлиной
Головы; метров на триста пониже сверкал бронированный колпак станции. Со
стороны склона станцию окружало полукольцо глыб: они катились в пропасть и
задержались, встретив на пути стальной купол. Несколько таких глыб лежало
на бетонной площадке у входа в станцию.
- Да неужели нельзя было найти места получше? - вырвалось у Пиркса.
Пнин, который уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы,
приостановился.
- Вы говорите совсем как Анимцев,- сказал он.
Пнин ушел - один - за четыре часа до захода солнца. Но, собственно,
он ушел в ночь: почти вся дорога, которую ему предстояло пройти, была уже
окутана непроглядной тьмой... Лангнер, знавший Луну, сказал Пирксу, что,
когда они шли, не было еще по-настоящему холодно - камни лишь начинали
остывать. Мороз как следует прихватит примерно через час после наступления
темноты.
С Пниным договорились, что он даст знать, когда доберется до ракеты.
Действительно, через час двадцать минут они услышали голос по радио.
Разговор был короткий, нельзя было терять ни секунды, тем более что
стартовать приходилось в трудных условиях: ракета стояла не вертикально,
а ее "ноги" довольно глубоко ушли в каменную осыпь и действовали, как
якори с балластом. Пиркс и Лангнер, отодвинув металлический ставень окна,
видели этот старт, - конечно, не самое начало, поскольку место стоянки
заслоняли выступы главного хребта. Но вдруг темноту, густую и
бесформенную, прошила огненная линия, а снизу взвилось рыжее зарево - это
был свет выхлопных огней, отраженный взметнувшейся пылью. Огненное копье
уходило все выше и выше, ракета совсем не была видна, только эта
раскаленная струна, все более тонкая, рвущаяся, распадающаяся на
волокна, - нормальная пульсация двигателя, работающего на полной мощности.
Пиркс и Лангнер запрокинули головы: огненная линия, отмечающая путь
ракеты, проходила уже среди звезд; потом она плавно отклонилась от
вертикали и красивой дугой ушла за горизонт.
Они остались вдвоем в абсолютной темноте, так как нарочно погасили
все огни, чтобы лучше видеть старт. Задвинули бронированный ставень,
включили свет и поглядели друг на друга. Лангнер слегка усмехнулся,
ссутулившись, подошел к окну, где лежал его рюкзак, и начал доставать из
него книги. Пиркс стоял, прислонившись к вогнутой стене. В голове у него
все перемешалось: холодные подземелья Луны Главной, узкие гостиничные
коридоры, лифты, туристы, подпрыгивающие до потолка и обменивающиеся
кусками оплавленной пемзы, полет на станцию "Циолковский", рослые русские
исследователи, серебряная паутинка радиотелескопа, еще один полет и,
наконец, эта дьявольская дорога сквозь каменный холод и зной, с
пропастями, глядящими прямо в стекло шлема. Он не мог поверить, что так
много уместилось в какие-нибудь несколько часов: время гигантски выросло,
охватило все эти картины, поглотило их, а теперь они возвращались, будто
борясь за первенство. Пиркс на мгновение сомкнул пылающие, сухие веки и
снова открыл глаза.
Лангнер по какой-то своей системе расставлял книги на полке. Пирксу
показалось, что он понял этого человека. Спокойные движения его рук,
выстраивающих книги в ровный ряд, не свидетельствовали об отупении и
равнодушии. Лангнера не угнетал этот мертвый мир, потому что он ему
служил: прибыл он на станцию по доброй воле, по дому не грустил, дом для
него - спектрограммы, результаты вычислений и то место, где эти вычисления
производились; он всюду мог чувствовать себя как дома, раз уж весь
сосредоточился на ненасытной жажде знаний; он знал, зачем живет. Никогда
бы Пиркс не сознался ему в своих романтических мечтах о великом подвиге!
Он, наверное, даже не усмехнулся бы, как минуту назад, а выслушал бы его и
вернулся к своей работе. Пиркс на мгновение позавидовал его уверенности.
Но вместе с тем он чувствовал, что Лангнер чужой, что им нечего сказать
друг другу, а ведь им предстояло вместе пережить надвигающуюся ночь,
и день, и еще одну ночь... Пиркс обвел взглядом кабину, будто впервые
увидел ее. Покрытые пластиком вогнутые стены. Закрытое бронированным
клапаном окно. Потолочные, вделанные в пластик лампы. Несколько цветных
репродукций между полками со специальной литературой; узенькая табличка
в рамке, на ней в два столбца написаны фамилии всех, кто жил здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12