«Тогда клянись на святом распятии,» — сказал Лорис, протягивая Дугалу свой нагрудный крест, чтобы тот его поцеловал. — «Нет, лучше клянись на распятии Истелина, чтобы ты не мог как-нибудь воспользоваться тем, что это распятие ношу я. Истелин, подойди.»
Когда Лорис щелкнул пальцами в сторону Истелина и протянул руку, Дугал поначалу подумал, что епископ может отказаться, Истелин, казалось, совершенно не одобрял происходящее, поскольку это казалось ему предательством со стороны Дугала. Но приказ Лориса не оставлял места для неповиновения. Отказ означал бы, что распятие отберут силой. Расстегнув цепочку распятия, Истелин отвернул глаза и протянул распятие Лорису. Лорис поглядел на стоящего на колене Дугала и усложнил дело.
«Я думаю, что епископ Истелин тоже должен принять присягу,» — сказал он негромко, хватая Истелина за запястье и перемещая руку с зажатым в ней распятием на уровень глаз Дугала. — “Клади руку на этот святой символ и присягай Истелину, молодой Дугал. И знай, что, если ты нарушишь эту клятву, твоя душа будет вечно гореть в аду за этот грех!»
У Дугала заныло в груди от дурного предчувствия, но, кладя ладонь на крест в руке Истелина, он уже принял решение: он подчиняется, прежде всего, Богу и королю, и это подчинение стоит выше любой присяги, данной по принуждению.
«Поклянитесь, что Вы не будете тому, что будет происходить завтра,» — мягко сказал Истелин, когда Лорис нетерпеливо сжал его руку.
Слова были в точности теми, как требовала Кайтрина, и Дугал, положив руку на распятие, подумал, что он может поклясться в этом с чистой совестью. Похоже, Истелин тоже увидел, что такая формулировка оставляет место для толкований. Но прежде, чем Дугал успел склониться, чтобы поцеловать распятие в знак подтверждения, Лорис сжал своей свободной рукой ладонь Дугала с распятием и сдавил ее, безжалостно вдавливая крест в его плоть.
«Клянись также, что ты не попытаешься сбежать,» — потребовал Лорис. — “Обещай, и с тобой будут обходиться в соответствии с твоим рангом.»
«Клянусь,» — выдавил Дугал, подняв испуганные глаза на мятежного архиепископа.
«Говори слова присяги,» — настаивал Лорис.
Дугал внутренне содрогнулся, но у него не было другого выбора кроме как повиноваться.
«Я обещаю, что не буду пытаться бежать,» — сказал он твердо.
«И что я не буду делать ничего, чтобы помешать церемонии…» — продолжил Лорис.
«И что я не буду делать ничего, чтобы помешать церемонии…» — повторил Дугал.
«И да поможет мне Бог…»
«И да поможет мне Бог…»
«И пусть моя душа горит в аду, если я нарушу эту присягу… Говори!» — приказал Лорис.
Похолодев, несмотря на всю свою решимость, Дугал поднял по-настоящему испуганные глаза на Кайтрину, но женщина только улыбнулась и кивнула.
«И… и пусть моя душа горит в аду, если я нарушу эту присягу,» — сумел выдавить он.
«Теперь целуй распятие,» — сказал Лорис, отпуская руку.
Дугал слепо повиновался, мысленно добавив свою горячую молитву, чтобы Бог простил ему принесение клятвы, которую он не собирался соблюдать. Вставая, он покачнулся от напряжения сил, которого потребовала у него эта клятва, но Кайтрина выглядела довольной, и даже Лорис казался удовлетворенным. Когда Истелин вновь одел распятие себе на шею, его лицо не выражало ничего, и он с вызовом встретил взгляд Лориса, когда архиепископ, а следом за ним и Претендентка, переместили свое внимание на него вместо Дугала.
«А как насчет Вас, епископ?» — мягко сказала Кайтрина. — “Я не столь наивна, чтобы думать, что Вы согласитесь так же легко как мой молодой племянник, но Вы будете присутствовать на завтрашнем посвящении Джудаеля. Будут ли обходиться с Вами соответственно Вашей должности зависит от Вас.»
Истелин медленно нагнул голову. — “Я не буду участвовать в этом, леди. Я не признаю власти этого человека, чей побег Вы, видимо, организовали… Вы, по всей видимости, глупы, если считаете, что король ничего не предпримет, пока Вы захватываете власть над его землями.»
«Меара принадлежит мне, а не Келсону,» — ответила Кайтрина.
«Это — часть Гвинедда, и была законным образом присоединена к нему несколько поколений назад,» — сказал Истелин упрямо. — “Если Вы приняли сторону этого священника-отступника, Вы изменили Вашему законному Государю.»
«История рассудит, измена ли это,» — парировал Лорис, — «история решит так же, было ли твое решение мудрым. У тебя есть ночь, чтобы передумать. Ты будешь присутствовать на завтрашнем посвящении отца Джудаеля, даже если тебя придется притащить туда и привязать, бессознательного, к твоему креслу. И не думай, что это — пустая угроза. Это может быть сделано, и так будет.»
«Значит, ты действительно обеспокоен законностью того, что делаешь, не так ли, Лорис?» — Истелин пристально посмотрел на Кайтрину. — “Миледи, я прошу Вас подумать еще раз о том, что Вы собираетесь сделать. Еще не остановить то, что Вы начали и просить короля о помиловании. Лорис — беглец, и с ним все ясно, но Вы пока не совершали серьезных преступлений.»
Разгневанный Лорис замахнулся, чтобы ударить его, но Сикард, по быстрому сигналу Кайтрины, схватил его за руку.
«Мы учтем Вам совет, епископ,» — вкрадчиво сказала Кайтрина, — «поскольку мы надеемся, что Вы учтете наш. Архиепископ Лорис, я думаю, нам надо кое-что обсудить наедине.» — Когда Сикард открыл дверь, она поглядела на молчаливого и наивно выглядящего Дугала. — “Племянник, если Вам дорога жизнь этого глупого священника, Вам стоит попытаться убедить его в ошибочности занятой им позиции. Вечером Вы будете обедать с нами и расскажете, чего Вам удалось добиться.»
Она повернулась и вышла вслед за Сикардом, не обращая внимания на поспешный поклон удивленного Дугала. Лорис долго и злобно смотрел на Истелина, потом на Дугала, и вышел. Дугал тихо выдохнул, как только лязгнули закрываемые по ту сторону двери засовы, и встревоженно глядя на Истелина.
«Это моя тетя Кайтрина,» — пробормотал он.
Истелин посмотрел на него, не скрывая своего отвращения, и отвернулся, направившись к окну, возле которого он упал на колени и положил голову на сложенные руки. Через мгновение Дугал опустился на колени рядом с ним.
«Пожалуйста, не сердитесь на меня, Ваше Преосвященство» — прошептал он, желая, чтобы епископ поднял голову. — “Вы ведь не думаете, что я на самом деле собираюсь как-нибудь помогать Лорису, не так ли?»
Шепот Истелина был еле слышен из-под его сложенных рук.
«Вы принесли клятву, Дугал… страшную клятву. Вы имеете в виду, что хотите стать клятвоотступником?»
«Я… у меня не было выбора.»
Истелин холодно посмотрел на него. — “У Вас был выбор: Вы могли выбрать то же, что и я. А Вы дали ему свое обещание .»
Дугал страдальчески сглотнул. От сердцебиения у него снова заболели ребра.
«Я присягнул королю,» — пробормотал он. — “И даже если это будет стоить мне моей души, я буду хранить свою клятву… ему.» — Он осторожно слоил руки, переплетя пальцы, и прижал их к подбородку.
«Но я не могу сбежать, чтобы предупредить его, если меня будут тщательно охранять,» — продолжил он еле слышно. — “Может быть, я все равно не смогу сбежать… но я должен, по крайней мере, попытаться. И если я собираюсь бежать, я должен сделать все, чтобы мой побег был успешным.»
«Даже ценой нарушения вашей клятвы на святом распятии?» — спросил Истелин.
«Любой ценой,» — прошептал Дугал.
***
Он, однако, не смог убедить Истелина, что самым мудрым будет притвориться, что он готов сотрудничать с врагами. Он продолжал свои попытки, пока за ним не пришел слуга, чтобы проводить его к обеду, но епископ остался на прежней позиции: даже притворное сотрудничество столь же вредно как фактическая капитуляция перед врагом. Истелин остался непоколебим.
«Но они сказали, что Вы все равно будете там, Ваше Преосвященство, даже если им придется привязать к креслу Ваше мертвое тело!» — сказал в конце концов Дугал. — “Вы не сможете помочь королю, если будете мертвы!»
«Может быть. Но я умру, зная, что я остался предан моей должности и Богу. Лорис никогда не получит такого удовольствия.»
Следуя за слугой в большой зал епископского дворца, Дугал размышлял над словами Истелина, и немного упал духом, но, сев за стол, он старался держаться свободно. Его посадили за дальний конец длинного стола, приставив к нему солдата, которому было поручено следить за ним и обслуживать его, и Дугал знал, что многие другие следят, не сделает ли он что-то не так.
Все более осознавая насколько опасную игру он затеял, он оставался спокойным и старался в присутствии меарского двора выглядеть наивным и испуганным. Никто, казалось, не помнил, что он был воспитан при куда более высоком дворе в Ремуте, но если бы кто-нибудь вспомнил об этом, то Дугал собирался сделать вид, что он вспоминает о том времени как напрасно потраченному им как человеком из Приграничья. Он действительно не был при дворе в течение нескольких лет, так что ему не пришлось прилагать больших усилий, чтобы вести себя в более простых манерах Приграничья, принятых в замке его отца: быть громким и шумным, с хорошим аппетитом и более свободный в поведении, чем он позволил бы себе в Ремуте.
Когда он вошел в роль, придерживаться ее было просто. Вскоре он был представлен кузенам, Ителу и Лльювеллу, которые были примерно его возраста, и потрясающе красивой Сидане.
«Я не думаю, что в Транше ты видел много женщин, которые могли бы сравниться с этой,» — гордо сказал принц Ител, наливая своей сестре еще одну кружку эля. — “Когда мы закончим наше дело, Меара станет центром цивилизации, вот увидишь.»
Он был достаточно пьян, чтобы по ошибке принять нервный смешок Дугала за восхищение. Сидана тоже присоединилась к веселью.
Только Лльювелл держался в сторонке, украдкой поглядывая на Дугала, когда ему казалось, что Дугал этого не видит, и о чем-то размышлял над своим кубком. Дугал всеми силами старался завоевать их доверие, заговаривал с молчаливым Лльювеллом, с притворным восхищением слушал рассказы принцев об их военных успехах, и в конце концов присоединился к добродушным подтруниваниям братьев над Сиданой. К концу обеда он стал для них почти своим.
Одним из детей, но не одним из мужчин. Когда подали более крепкое вино, и женщины удалились, пьяный Сикард подтащил свой стул поближе к Дугалу и начал расспрашивать его о старом Колее, намекая, что рано или поздно Колей умрет, и тогда Меара будет лучшим выбором для Дугала.
Дугал подозревал, что его дядя была гораздо трезвее чем казался. Поэтому он хорошо скрыл свои истинные чувства и даже изобразил радостный интерес к предложению Сикарда стать герцогом после того как Меара окончательно отделится. Из этого он заключил, что он его реакция была правильной. Он пил с Сикардом и его сыновьями еще час, умудряясь при этом потреблять гораздо меньше чем они думали. Когда пирушка закончилась, Ител, подвыпивший Лльювелл и осторожный и трезвый солдат проводили его обратно в его камеру, принцы по дороге шумно поздравляли его как будущего герцога Транши, до тех пор пока не втолкнули его в дверь камеры.
Истелин остался холоден к нему. Дугал нашел его стоящим на коленях и молящимся, епископ презрительно оглядел его с головы до ног и пренебрежительно отвернулся, больше не замечая Дугала. Дугал не добился от него даже слова.
Он ерзал под шкурами на своем ложе, чувствуя себя отвратительно, по щекам его беззвучно текли слезы, пока он не провалился в тяжелый сон. Сны его почти немедленно обернулись кошмарами.
Судный День. Обнаженный и испуганный он стоит, сжавшись, у подножия огромного золотого Трона Небес. Гневающийся Истелин простирает одну руку к Свету в немой мольбе, другой обвиняюще указывает на Дугала. Стайка рыдающих ангелов проносит мимо бездыханное тело Келсона, истекающее кровью из дюжины ран.
Ужаснувшись, Дугал пытается объясниться. Келсон не может быть мертв, и Дугал, конечно, не может быть виноват в его смерти. Но тут король внезапно поднимет голову и протягивает окровавленную руку, чтобы так же указать на Дугала, и Дугал с ужасом наблюдает как плоть тает до голой кости, а глаза превращаются в пустые глазницы на похожем на маску черепе.
Кошмар сломал сон Дугала. Задыхаясь, он проснулся в холодном поту, ужаснувшись, что сон был явью и он уже убил своего брата, своего короля.
Но комната была темна, Истелин уже не стоял на коленях, молясь, а спал, завернувшись в шкуры и повернувшись к Дугалу спиной, и потому казался просто темным пятном в тусклом свете угасающего огня. Это все-таки был только сон.
Голова Дугала трещала от вина, и даже несмотря на то, что кошмар оставил его, он больше не смог заснуть. Давя в себе дурные предчувствия и похмелье, он размышлял весь остаток ночи, прижав руки к губам в прерывистой молитве. Время, казалось, ползло, пока серый рассвет не прочертил, наконец, небо, и тогда он встал чтобы умыться и одеться.
***
Объект молитв Дугала тоже не спал в эту ночь, находясь в дне езды от Ратаркина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53