теперь я имею на
это хоть право?
- Вы же белый человек, - попыталась убедить его девушка, но голос
оставался прохладным. - Ваша родина сейчас нуждается не в
диссертации... - она метнула взгляд на экран, - по литературе
столетней давности, а в ваших руках, словах и мыслях, пере... Я
читала некоторые ваши книги, - неожиданно закончла она другим тоном.
- Я думаю, - скептически произнес он. - Не надо только взывать к
моим родственным чувствам к земле. Моя родина - Краков-два. Что с
ним?
- Где это?
- Где? В Европе.
Девушка смешалась.
- Понятно, - легко подытожил он. - Теперь на месте Европы - ядерная
пустыня?
- Нет, но...
- Не надо. Честно говоря, даже знать не хочу. Не такой уж я патриот.
Конечно, некоторая доля здорового национализма во мне всегда
присутствовала, но это - не совсем то, чтобы я поддержал идею ссылки
половины человечества.
Девушка молчала, и его понесло:
- Да вы ведь обманываете сами себя! Столько людей - вы собираетесь
их навеки поселить на орбите Юпитера? Чепуха! - Это просто
переложение проблемы на детей, ваши вожди не могут этого не
понимать. Значит, они собираются... - да? - уничтожить эту колонию.
Очевидно, за время моей изоляции кардинальные изменения произошли в
языках, и массовое уничтожение теперь называется ссылкой? Тогда в
самом деле незачем заканчивать обучение: куда я с устаревшим
филологическим образованием?
- Прекратите! - вдруг крикнула китаянка и вскочила. Сзади него
распахнулась дверь, и, обернувшись, он увидел двух младших офицеров
в серых комбинезонах, появившихся, без сомнения, по его душу. Он
всегда подозревал, что из любого кабинета можно незаметно вызвать
подмогу, но ни разу не слышал, чтобы какой-нибудь начальник этим
пользовался.
- Обеспечить в сто пятьдесят втором грузовом жизненеобходимые
условия, - командовала госпожа начальница, - и поместить
исправляющегося КР-28512 туда до ближайшего заседания трибунала.
Младшие офицеры встали по бокам кресла. Он не сопротивлялся, и они к
нему не прикоснулись. 152-й грузовой был кубом со стороной метров
пятнадцать; при попытке заснуть начинались приступы агорафобии. Этим
словом все-таки следует называть не боязнь открытого пространства, а
- больших замкнутых помещений. А впрочем, нет: такой страх нельзя
даже считать отклонением.

* * *
Китаянка, начальница, еще дважды вызывала его в свой кабинет, один
раз накануне трибунала, другой - два дня спустя. Увещевала, говорила
даже, что в состоянии отменить новый приговор, да так оно и было. А
если разобраться, то просто хотела поиметь его - а что еще? Или в
результате этого Армагеддона китайцев так повырезали, что они за
каждую белую рожу готовы свою желтую душу закладывать.
Потом на Землю ушел транспорт, тот самый, на котором и 512-й мог бы
лететь. Вывозили всех белых: кто заканчивал обучение, того
освобождали, а кто только приступал - ехал досиживать в земные
тюрьмы.
Надо думать, последних ждал физический труд и скорая амнистия.
Интеллектуальное общество, похоже, приказало долго жить, по крайней
мере - пока не кончится это безумие. Никому больше не нужны зеки,
получающие фундаментальное образование и научную степень. Ну да
ничего, перебесятся узкоглазые, поймут, что наказание и исправление
не имеют ничего общего. Впрочем, ничего они не поймут - что могут
понять люди, собирающиеся истребить две трети землян только за
расовую принадлежность? Затмение какое-то...

* * *
На некоторое время жизнь на Шестнадцатом спутнике стала просто раем.
Народу мало и сплошная демократия - Адам много часов провел в
беседах с Хаимом, бывшим начальником колонии, здоровенным негром,
весьма умным и образованным человеком.
Шестнадцатым спутником колонию в свое время прозвали в шутку, а
потом это прижилось. В конце концов, эта гантель по размерам была не
меньше Атланты, и уж в несколько раз больше Мидаса. Впрочем, от
последнего теперь не оставалось и четверти первоначальных размеров:
найденные в этом обломке черт-знает-чего ценные металлы и элементы
за пятьдесят лет безжалостно выскреблись, и пустой, как скорлупа
грецкого ореха Царь Мидас никак не тянул на звание одного из
спутников Юпитера. Так что на самом деле семнадцатый спутник,
строящийся в данный момент на скорую руку, был шестнадцатым. Никаких
совпадений, - говорил себе Адам, - никаких пророчеств.
Вскоре пришел другой транспорт - с Луны, полный новых заключенных.
Все они были латиноамериканцами из городов и деревень в верховьях
Амазонки. Ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову
трогать с места этих туповатых работников и крестьян. Теперь они,
озлобленные, быстро обживались в новых условиях. Как быстро
переметнулись давеча от своего труда к оружию.
Стало проясняться, что повсеместная, воистину мировая война шла уже
почти пять лет; за этот срок - маленький или большой? - люди
удивительно одичали, были отброшены в развитии лет на сто, а может и
двести назад. По иронии судьбы, хранителями знаний и культуры
оказались заключенные колонии; но их собирались полностью растворить
в этой массе озверевших людей.
Адам ждал, когда китаянка позовет его в третий раз, уже после того,
как перед ним предстали все ужасы дальнейшего обитания здесь, в
надежде сломать-таки его, но этого не произошло. Нашла кого-нибудь
не столь тормозного и принципиального...

* * *
Его и одного латиноамериканца "из старых" поместили в двухместную
камеру. Сосед, не то Родригес, не то Рамирес, до заключения ведший
обширную торговлю наркотиками в Боготе, просил называть его "Хесус".
- Хесус, - говорил он, - зови меня Хесус! Так меня звали мои друзья,
для которых я был почти как сын Божий!
Энергия из этого смуглого длинноволосого парня била через край;
говорил он на неправильном английском и жестикулировал так, что
рядом с ним находиться было опасно. Выучился "Хесус" в заключении на
онколога, причем свободно орудовал лазерным, радиационным, а то и
самым простым скальпелем. Этому человеку на роду было написано,
чтобы все называли его "Иисусом".
Когда их привели в камеру, выяснилось, что там уже находится чертова
дюжина латиносов. У всех - явные следы мутаций; видно, их родители
поработали на заводах "Ниппон Нью Радионикс" в Боливии. Этим
молодцам было за что ненавидеть узкоглазых.
Худо-бедно, но Рамирес-Родригес-Хесус сошел у них за своего. Черт
возьми, этот человек, если бы захотел, вполне мог оказаться на
свободе! Его способностей располагать к себе людей хватило бы
надолго. Адаму Нармаеву, однако, пришлось похуже. Для начала
огромный латинос, пахан этой камеры и кто-он-там-был в их проклятой
боливийской деревушке прижал его к двери и, несвеже дыша в лицо,
разъяснил ситуацию:
- Слушай, ты, белый человек. Где тюрьма, где воля - все
относительно. - Адам едва понимал жуткую смесь испанского с
английским. - Видишь эту дверь? Она отделяет то, что за ней, по ту
сторону, от того, что по эту. Белые люди считают, что воля - с той
стороны, но это не так. Смотри: мы здесь объявим голодовку - и
вскоре любые наши требования будут удовлетворены. А пусть объявят
голодовку белые люди за этой дверью - я ведь даже не поинтересуюсь,
что им надо. Пускай передохнут. Так что моя воля - здесь. А тебя,
маленький белый человек, я приговариваю к заключению. Постарайся,
чтобы завтра же ты оказался там, за этой дверью. Очень постарайся.
Латинос отошел к своим, и они принялись оживленно лопотать на ихнем
проклятом диалекте. Вскоре Адам обратил внимание, что в основном
спорят Рамирес-Родригес-Хесус и пахан; остальные лишь посмеиваются
да подбрасывают им реплики. Приятно было видеть, что над словами
Хесуса эти неотесаные парни смеются легче, веселее; а над выкриками
их главаря вроде как по принуждению. Впрочем, это могло Адаму и
казаться.
Затем спор постепенно улегся и Хесус подсел к нему:
- Не тушуйся. - Протянул тонкую черную сигарету, но Адам покачал
головой. - Человек везде выживет. Тебе доводилось бывать в
подростковых лагерях?
Нармаев снова сделал отрицательное движение.
- А я проводил там каждое лето с тех пор, как себя помню, до тех,
как стал сам заботиться о своем отдыхе. Жаль, что тебя там не было,
а то сейчас бы сразу смекнул, что к чему. Взрослый человек, в
принципе, может задавить в себе все, что угодно, но из детей это
прет. А теперь поперло изо всех - это естественно. Мы больше не
люди, мы - стая; кто сильный - тому все. Надо было тебе хоть вякнуть
что-нибудь; получил бы по зубам - это что, зато...
Адама слегка подташнивало - от этого постоянного унижения, за
последние годы нарастающего по экспоненте, - и сейчас все
стремительней.
- Как это?
- Теперь никак, - скривился Хесус. - Эту партию ты проиграл. Но
начиная новую, помни...
Ни один из советов Адаму Нармаеву в его жизни не пригодился.

* * *
Этой же ночью его подняли и повели - снова в кабинет начальника
колонии. Шествуя под конвоем ярко освещенными до боли знакомыми
переходами, Адам обдумывал, что может сказать ему китаянка и что
следует ответить.
Китаянки не было. Теперь кабинет занимал рыжеволосый громила с
перебинтованной головой и кошмарным старым шрамом от виска мимо уха
спускающимся по шее за воротник серого комбинезона. Из ухмыляющегося
рта торчали гнилые зубы - через один. На погонах - вообще никаких
знаков отличия.
Детина рыкнул по-звериному, подался вперед и плотоядно прохрипел:
- Теперь ты - мой! Фамилия?
- Нармаев, - и добавил: - Адам.
- Сколько и за что здесь?
- Приговорен решением трибунала в октябре 2153 года к бессрочному
заключению на орбитальной станции "Оптима".
- Все - правильно, - рыжеволосый сжал огромные кулачищи, посмотрел
куда-то Адаму за спину и вдруг фыркнул: - Брысь!
Конвоиры, сопровождавшие его сюда, смылись. Рыжеволосый усмехнулся и
встал: росту он оказался ниже среднего, но уродливо широкий. Тоже
мутант.
- Добро пожаловать в мою маленькую армию, - заговорил он, - легионер
Адам Нармаев.
Конечно, это был легендарный человек, известный всем понаслышке и
почти никем вживую или на снимках не виденный, - Командующий
Франсуа. Самое смешное, что Французским Легионом командовал
действительно француз; имя его на самом деле было - Франсуа, а
должность - командующий, хотя носил он комбинезон рядового без
всяких знаков отличия.
Французским легионом это формирование было названо по аналогии с
Иностранным легионом, существовавшем некогда во Франции. Но если
туда шли исключительно добровольно, - в этот - только по приговору.
И из этого - не возвращались. Пять или десять лет Легиона - вернее
любой смертной казни.
Адам понял, что если сейчас же не начнет относиться к своей судьбе с
юмором, то уже к завтраку может лишиться рассудка.

* * *
- "Эй, не мешай нам, мы заняты делом, строим мы, строим тюрьму"... -
бормотал он, управляя роботом, стягивающим детали исполинского
конструктора, вгоняя нужные выступы в нужные пазы, загоняя заклепки
толщиной в ногу, орудуя горячей сваркой и лазером. И все это - в
открытом космосе.
- Что ты сказал? - раздался искаженный голос в наушниках. Значит,
его бормотание услышали все.
- Ничего. Я читал стихи.
- На каком это языке?
- На русском. Стихи не переводятся.
- Это не тюрьма, - подал голос кто-то, кто разобрал его слова. - И
даже не гроб.
- А что же тогда? - выкрикнул еще кто-то. Господи, что сейчас
начнется! Когда сто человек пытаются говорить одновременно на одной
частоте...
- Ты видел глубокие круглые дырки? Они повсюду. Туда можно засунуть
руку, и если постараться - нащупаешь дно. Что это, знаешь?
- Ничего. Экономия металла. Снижение веса.
- Дурак, - ответили наушники. - Ты слышал когда-нибудь про пальцы
Файнхальса, поэт?
Там его называли писателем, а здесь, чего доброго, приклеится теперь
кличка "поэт".
- Я уже думал об этом, - высказался еще чей-то голос.
- Что это за пальцы?
- Оружие, - спокойно пояснил первый. - Старое, столетней давности.
Имеет что-то общее с лазером, но не лазер. Направленный взрыв.
- Значит, черных действительно собираются уничтожить?
- Я этого не говорил.
- Никто ничего не говорил, никто ничего не слышал.
- Вот это правильно! - сказал хриплый голос командующего Франсуа.

* * *
Распорядок дня у легионеров был простой: двенадцать часов работы -
двенадцать часов отдыха. Работа - без перерыва; зато и отдых тоже,
шутили они. Сейчас легион занимался строительством станции "Сиберия"
- таково было ее официальное название; сами заключенные прозвали
семнадцатый спутник "Ковчегом". Похоже, многие из них и впрямь
собрались переждать здесь тяжелые времена.
Как ни странно, в легионе Адаму оказалось проще. В основном он
состоял из "старой гвардии", людей, может, грубоватых, но не
одичавших.
1 2 3