Уткнувшись в книжку (это было, видимо, общее для продавцов «духовной» литературы: читать в рабочее время) за прилавком стояла девушка лет двадцати. «Моисеич в кладовой, приход считает, интересно, что там новенького привезли? – услышал я. Приостановившись, еще раз взглянул на неё: – …вниз по лестнице, выйти из здания. Налево флигель. Там склад. Правая дверь, третий этаж, кодовый замок, код… – тишина. Кода она не знала. – Или в переговорное». Я развернулся и пошел по указанному маршруту. Путь был уже знаком, так что двигались быстро. Дрон по прежнему следовал за мной. Лестница, дверь. Я обернулся к Дрону. Переговорное не годилось: так бы он нам и открыл…
Дрон ощупал замок, пробежал пальцами по кнопкам и почти сразу же раздался щелчок. Я положил палец на шершавый бок Усилителя, а другой дернул дверь. Повторения неожиданностей не хотелось. Дверь поддалась неожиданно легко. Помещение склада было совершенно пустым.
* * *
Мы протиснулись внутрь и огляделись. Это была большая комната, по периметру заставленная полками, до потолка забитыми книгами. По центру помещения располагался большей стол, служивший, видимо, для распаковки и сортировки поступающих пачек разного рода литературы. Еще было несколько стульев и большое, украшенное резьбой старинное кресло. Дрон молча посмотрел на меня, ожидая указаний. Он не понимал, зачем мы сюда пришли, но инстинктивно опасался неприятностей.
– Пойдём отсюда, – наконец решил я. Стало ясно: Моисеич ушел. «Не исключено, что его предупредила та самая инфантильная продавщица, показавшаяся мне столь безопасной», – начал, было, я по привычке подозревать всех и вся, но тут же оборвал мысль, отметив, что я ведь её так ни о чем и не спрашивал. А мысли читать – слишком редкая привилегия. Особенно для продавцов.
Уже делая шаг к выходу, я, сунул руку в карман и включил Усилитель. Так, на всякий случай. «Чем черт не шутит…» – мелькнуло в голове.
Черт не шутил ни чем. Он был совершенно серьезен: в комнате явно кто-то был. Сначала я услышал вздохи. Это не было дыхание человека в полном смысле слова. Так невозможно было бы дышать живому человеку, даже долго тренировавшемуся в задержке дыхания. Это мог бы быть, пожалуй, только йог, впавший в полный транс и не подающий более признаков жизни, но такового назвать живым, с общепринятой точки зрения, было бы не вполне корректно…
Затем у меня появилось ощущение, что пространство, окружающее меня визуально не вполне соответствует тому, что есть на самом деле: слева, за книжной полкой определенно было ещё какая-то часть комнаты. Очень небольшая, но была.
Третий аспект моего обострившегося восприятия удивил меня, пожалуй, больше всего: я услышал ФОН. Это было, из приходящих сразу на ум человеческих ассоциаций, словно шипение. Словно кто-то оставил включенным радио, сбив при этом настройку и для верности ещё вдвинув антенну. И только громкоговоритель ещё шипит, выдавая помехи – фон, который при нормальной его работе, человеческому уху почти не слышен…
«Это звук чужих мыслей! – Вдруг осенило меня. – Мыслей… которых нет…»
Я остановился. Затем сделал шаг к стеллажу слева. Дрон было расслабившийся, снова насторожился, и, попеременно глядя то на спасительный выход, то на стеллаж, который, как он мгновенно почуял, «стал опасен», сделал шаг в сторону выхода. «Это не плохо, – решил я. – Успеет дверь открыть, если что, время сэкономим».
– Стой там. Твоя задача по первому сигналу отпереть замок, – я специально сделал упор на слове «сигнал». Что бы с испугу просто так двери не распахнул.
Подошел к стеллажу. Усилившееся чутье не подвело и тут: зрение повиновалось мысленному приказу: сквозь просветы корешков я увидел каркас полки, расположенный за книгами. В нем была дверь. Сунул руку в глубину. Щелкнул шпингалет. Дверь, вместе с частью полки отъехала в сторону. За ней оказалась небольшая ниша. На полу, закрыв глаза и сложив руки на груди, лежал человек. Это был Иван Моисеевич Белых. Знаменитый экстрасенс и способный маг.
«Ушел», – с сожалением констатировал я…
* * *
Многоэтажные стеклянные здания мелькали, словно во сне.
Было не до конца понятно: то ли я летел мимо них, то ли они проносились мимо меня с бешеной скоростью. Прислушавшись к своим ощущениям, я заключил, что все же двигаюсь по настоящему: сила тяжести ощутимо придавливала на виражах, ветер обжигал лицо холодными струями.
Первый шок от неожиданного переключения реальности прошел. Стали возвращаться воспоминания, а вместе с ними и чувства.
Я вспомнил, как мы с Дроном тщетно пытались оживить Моисеевича, впавшего в глубокий транс. Нам ничего не удавалось и скоро мне стало ясно, что поделать здесь уже нечего. Мы, конечно, могли убить его физическое тело, но это не решало проблемы. Астральное его тело продолжало бы существовать и могло вселиться в кого угодно. Я был почти уверен, что они подготовили еще несколько пустых тел. Но теперь уже для себя… В этом смысле, убив, мы бы скорее помогли ему скрыться. Пока же его физическое тело было живо – покинуть его он мог только вернувшись назад и совершив самоубийство. А в этом ему безусловно мешало наше присутствие…
Мне стало вдруг ясно, что единственный выход – преследовать его в астрале; я словно принял это решение, не зная ещё как воплотить… и как только об этом подумал, мир вокруг меня исчез.
Я очнулся летящим среди этих стеклянных построек, в новом и чужом для меня мире. Усилитель сработал.
Вместе с воспоминаниями вернулся страх. Высоты я боялся всегда и даже безо всякой на то причины; здесь же оснований для страха было более чем достаточно: я летел с огромной скоростью на высоте нескольких сотен метров, лавируя между сверкающими небоскребами и металлическими вышками странного вида и непонятного предназначения. Страх усиливался – начинал сказываться «эффект гусеницы». Гусеницы, подумавшей о том, какой следующей ногой следует ей ступить. И, в результате, запутавшись в расчетах, упавшей на землю.
Я, двигавшийся до этого интуитивно, уклонявшийся от препятствий и совершающий неожиданные эскапады автоматически, теперь начинал думать о том, как я собой управляю. Началось в буквальном смысле слова раздвоение сознания: оно, с одной стороны старалось взять ситуацию под контроль, а с другой, понимало, что это приведет к неминуемой гибели. К тому же, я никак не мог понять, каким образом управляю движением. И управляю ли вообще. Или, быть может, меня несёт, словно по течению, и у меня нет никакого выбора? Навстречу, прямо по движению показалась металлическая вышка. По мере приближения на ее поверхности стали видны скругленные детали, скрепленные гигантскими заклепками. Она напоминала исполинскую телебашню.
Было очевидно, что избежать столкновения не удастся. Я летел на это сооружение с огромной скоростью, справа и слева мелькали небоскребы; внизу, возможно, и были улицы, но так далеко, что различить что-либо не представлялось возможным…
Я вдруг подумал, что если сейчас поверну, то столкновения, может, и удастся избежать – между стеной небоскреба и башней появился просвет – и тут моя траектория изменилась! Заметив связь между мыслями и поворотом, я снова постарался вообразить, что поворачиваю. Это подействовало. Мое движение плавно скруглялось влево. Скорость, однако, была так велика, а изменения столь незначительны, что повернуть совершенно уже не удавалось…
Я начал различать детали башни и увидел, что она имеет воздушную конструкцию. В полном отчаянии, подставляя лицо пронизывающему ветру, я успел лишь заметить, что между прутьями открылся проход. Адреналин переполнял кровь и только по этой причине я не терял сознание: ощущения были страшными. Так чувствует себя, по-видимому, человек, падающий с небоскреба. Мой мозг отказывался понимать, что ситуация под контролем – да это и не было так. Я мог лишь воздействовать на реальность, не в силах её изменить в благоприятную для себя сторону. Переломить ход событий мешал страх и бессилие перед происходящим уже, как мне казалось, даже не со мной…
Тем временем башня приближалась. Столкновение было неминуемо. Спасаясь от холодного ветра, я сунул руки в карманы и вдруг в одном из них нащупал странный предмет; что-то неопределенное мелькнуло в голове. Усилитель… – ветер свистел в ушах, мешая сосредоточиться; «Усилитель!» – Вдруг вспомнил я, нащупал шершавую поверхность и нажал.
То, что случилось затем, описать словами трудно. Поскольку ничего, из поддающегося описанию словами, со мной и не произошло: я по прежнему летел с огромной скоростью, словно торпеда; прямо по курсу все так же возвышалась исполинская металлическая башня, выросшая, казалось, до самых небес. По правую и левую сторону неслись и мелькали небоскребы из стекла и бетона, которым, кажется, не было конца… Но что-то всё-таки изменилось: поменялось мое собственное отношение к происходящему. Если раньше со мной происходило что-то страшное: меня затянуло во враждебный мир безвыходно и бесповоротно и, этот неизвестный и пугающий мир, с которым я пытался бороться, спасаться от него, затягивал меня все больше и больше…
Теперь все стало ровным счетом наоборот: мир был частью меня. Это он зависел от того, как я решу. Быть ему или нет. Существовать или исчезнуть. Свернуться клубком или завернуться спиралью, оберегая при этом меня – его Господина…
Понятно, что главное осталось по прежнему: разыскиваемый мною демон, в миру Иван Моисеевич, а в астрале э’Грэгор – как я теперь знал – по прежнему прятался здесь. И только здесь я мог найти и наказать его за творящееся на Земле безобразие. В моих силах было уничтожить этот мир; сделать его несуществующим. Я мог так же трансформировать его по своему желанию. Однако э’Грэгор изменился бы; или исчез вместе с ним; что было бы ещё хуже. Это не решило бы ничего. Он по-прежнему остался бы самим собой. В исчезнувшем, или измененном виде он по прежнему угрожал бы миру… Выход был один: уничтожение не его существования; а предотвращение его возникновения на Земле…
И только я об этом подумал, как реальность вокруг меня стала быстро преображаться. Я почувствовал, что начал реализовываться какой-то другой, непонятный мне план. Не оставляло ощущение, что происходящее теперь хоть и является продолжением предыдущей последовательности событий, его развитием; и что механизм, его запустивший, ведет меня по – прежнему к цели, но уже не тем, прежним путем. Не тем способом, которым реализовывались задачи до этого. Подступало что-то другое и необратимо пугающее…
* * *
Я открыл глаза.
Я уже никуда не летел, а стоял перед огромным мраморным дворцом, украшенным, правда, весьма аскетично. Даже цвет камня был неброским: все больше серые тона. По архитектуре напоминая дворец, строение походило на станцию метрополитена или даже на крематорий. Прямо передо мной были большие открытые ворота. Над ними красовалась надпись: «И это все пройдет».
Делать было нечего; думать о смысле изречения времени у меня не было совершенно. Я шагнул внутрь.
Первое что я понял, вернее даже почувствовал, как некоторую данность было: «все прошло».
Это было странное, непередаваемое ощущение: как будто бы все, что со мной было и все что произойдет когда-либо – завтра, через год, через двадцать лет – уже совершилось… Это было так, как бывает у матери, говорящей ребенку: «Каникулы кончаться и ты снова пойдешь в школу…» И вот когда она это говорит, событие еще находится в будущем, но и ей и ее ребенку уже ясно с какой-то безысходной определенностью: это случиться. И она, и ее сын ощущают себя, словно попавшими в будущее; в тот миг, когда лето уже прошло и наступила осень. И настоящее для них на мгновение перестает существовать; оно превращается в прошлое, в воспоминания. В воспоминания о том, как они стояли на берегу моря, смотрели в открытое голубое небо, и мать говорила тогда ему, что он скоро вернется в город, наступит осень и под мелким, накрапывающим дождем её сын, с маленьким ранцем на спине отправиться первого сентября снова в школу…
Из жизни в такие моменты выпадает целый период времени, жизни…
Так произошло и со мной. С той только разницей, что из моей жизни выпал не какой-то определенный период; не стало самой жизни. Не стало ни меня, ни окружающего меня мира. Вокруг была пустота. Все прошло…
VI. Музыкант
Что-то зашипело над головой, и я открыл глаза. Рядом со мной стояли ноги. Я поднял взгляд выше – ноги были женскими.
Проследив сквозь прищуренные веки дальше, я обнаружил, что ноги принадлежат блондинке довольно миловидной наружности. Шипение издавала сковорода стоявшая на плите. Плита имела обшарпанный вид, по крайней мере, с той точки зрения, в которой я находился. А находился я на полу. Способности мыслить потихоньку возвращались. Я вспомнил, что вчера мы сильно выпили с друзьями после концерта, и я решил остаться ночевать в общаге. Домой ехать было уже поздно, места в комнате у друзей не оставалось – друзей оказалось больше чем мест – и меня, любезно снабдив матрасом (и за то спасибо) отправили с ним на общую кухню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29